— Понятно, Фёдор Фёдорович. Благодарю за хорошую работу. Сегодня же передайте дело Шувалову. Можете быть свободны.
* * *
Ситуация выглядела крайне деликатной. Судить члена императорской фамилии было нельзя, — это серьёзно подорвёт позиции императорского двора. Аферистка тоже злила, — внаглую драть деньги у царской семьи…Требовалось принять гибкое решение. Александр не отличался добрым нравом… Через несколько дней изуродованная Фанни Флер с отрубленными конечностями обнаружилась в какой-то грязной канализации. Все драгоценности, и деньги были возвращены казне. На семейном совете постановили «признать» Николая Константиновича сумасшедшим, лишить всех чинов, орденов и прав лица императорской фамилии. Сам преступник был выслан в Ташкент. Ему купили дом и назначили денежное содержание.
Для отца сосланного случившееся было сильным ударом. Жалость к сыну смешивалась с осознанием позора, который лёг на его репутацию генерал-адмирала и председателя Государственного Совета. Через полгода он заговорил с братом о возвращении Николаю прежнего положения. — Хорошо, если ты считаешь, что сын исправился, то он может вернуться из ссылки через 5 лет. Но прежнего положения возвратить ему никак нельзя. Пусть живёт вне нашего круга. Александр дорожил своим отношением с братом, но в то же время никогда не шёл на поводу у родственников. Судьба же Флер стала довольно известна в определённых кругах и имела своё продолжение. Многочисленные любовницы великих князей испытали сильный шок и стали наотрез отказываться принимать в подарок дорогие украшения. Теперь любая принадлежность возможных жертв к царской семье стала рассматриваться проходимцами как сигнал смертельной опасности. Тень безжалостной жестокости Александра накрыла всех его многочисленных родственников…
* * *
Жизнь Александра самым удивительным образом оказалась сопричастной созданию храма Христа Спасителя. Сам храм была заложен за полгода до рождения нашего героя, но именно при нём его стены поднимались. Он поехал на Кавказ и получил первые ордена — были подняты стены, родилась и умерла первая дочь, пошли дети, — засверкал купол храма, освободил крестьян — храм очистился от строительных лесов, разгромил поляков — в здании появились горельефы и скульптуры, потерял старшего сына и пережил покушение — начались росписи стен, писались иконы и отливались колокола.
Архитектора Константина Андреевича Тона часто критиковали за неоригинальность и некую официальность храма, но народу нравилось это здание Москвы. Для его внутренней отделки употреблялся лабрадор (поделочный камень) тёмно-зелёного цвета и шокшинский порфир тёмно-красного цвета, итальянские мраморы — голубоватый, жёлтый, красно-пёстрый, белый с прожилками и бельгийский мрамор чёрного цвета. Настенные росписи и иконы изображали сюжеты, повествующие о жизни Христа, о величии Господа. Иконостас по настоянию патриарха Филарета был шатровым, а сам его размер превосходил Успенский собор.
В своде купола находилось изображение Господа, сидящего и благословляющего обеими руками, имеющего на лоне Сына Божия в образе младенца с хартией, на которой написано ЛОГОС, и в персях (груди) Духа Святого в виде голубя. Изображение было окружено сильным сиянием, проступающим на все стороны неба, усеянного золотыми и серебряными звёздами. Художник Марков вместе с целой артелью (Иваном Крамским, Борисом Веничем, Николаем Кошелевым) казалось словно пошутили, дав Сыну Божиему облик Александра во младенчестве. С другой стороны, после рождения императора, ходило так много открыток с его ликом, что он словно вошёл в умы и сердца людей…
Нижний коридор вокруг главного помещения храма было украшен историческими росписями — от Куликовской битвы до коронования Александра II. По настоянию императора в храме были размещены 177 мраморных плит с именами отличившихся воинов и учёных, а также с описанием значимых сражений России. Пояс же главного купола был расписан на темы пророчеств о пришествии Мессии и его служению роду человеческому.
Грандиозная постройка обошлась казне в более чем 15 миллионов рублей, сумму по тем временам огромную, но никто не смел усомнится в её обоснованности. Храм стал словно сердцем большой и сильной страны.
* * *
Рос храм, менялась и Российская империя. В ноябре произошло событие, которое потрясло тихую Москву, — убийство студента Иванова. Профессор Никитенко так писал об этом в своих заметках: «Опять какие-то гнусные прокламации, обращённые к массе народа. Книгопродавец Черкессов арестован. Говорят, арестованы и ещё несколько человек. В Московской Петровской академии убит один студент, говорят, своими же товарищами. Преступление это имеет будто бы политическую подоплёку».
Летом на Петербургском почтамте было задержано 560 пакетов с прокламациями, отправленными из-за границы. Даже в легальной печати выходили крайне острые труды. Неприглядную картину бедности показала вышедшая книга Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России». В журналах публиковались статьи публициста Петра Ткачева, высмеивавшего всё, что даже отдалённо было связано с понятиями «национальное», «традиционное», «государственное». Этот деятель быстро сошёлся в своих взглядах с вольнослушателем Петербургского университета Сергеем Нечаевым. Вместе они возглавили радикальное студенческое движение. Впрочем, Нечаев быстро оттеснил Ткачева от организационных моментов. Этому способствовала и его масштабная цель — социальная революция. В «Катехизисе революционера» Нечаев изложил свой план создания и деятельности тайной революционной организации.
В январе следующего года Нечаев скрылся за границу. В Женеве он объявил себя представителем «Революционного Комитета», чудом бежавшего из Петропавловской крепости. Здесь же он получает финансирование от английской разведки, пытавшейся воспользоваться шансом для расшатывания ситуации внутри России.
В сентябре Нечаев возвращается домой. В Москве он объявляет себя уже доверенным представителем Всемирного революционного союза и создаёт тайную организацию «Народная расправа» для проведения «мужицкой революции». По инструкции англичан, члены новой организации объединялись в замкнутые «пятёрки». Каждая «пятёрка» знала одно лицо, стоявшее выше её и входившее в состав некоей «высшей пятёрки». Наверху же стоял Комитет, которому все «пятёрки» должны были беспрекословно подчиняться.
Студент Иванов входил в одну из «пятёрок», но имел неосторожность относиться к Нечаеву иронически. Разражённый Нечаев объявил студента «шпионом» и приказал убить. За последовавшим судебным процессом на скамье подсудимых оказалось 87 человек. Сам же глава организации не обнаружился в их числе, успев скрыться за границу…
Эти события не умерили оппозиционные настроения. Английские деньги щедро оплачивали любые работы, указывавшие на «неудовлетворительное положение дел в России». Всем недовольным было очевидно, что самодержавие есть зло, — оппозиционеры требовали политических перемен.
— Надо что-то решать!
Начиналась бурная дискуссия.
— Народу можно помочь лишь распространением верных идей! — заявляли одни.
— Что толку в голом знании? Перерезать всех сволочей и делу конец!
— Резкими действиями ничего не исправишь, — утверждал Натансон. — Необходимо исследовать положение народа и лишь потом приступать к мерам…
— Глупость! — перебивал его разражённый оппонент и зачитывал тому цитату из статьи Ткачева: «Эти боязливые „друзья человечества“ забывают, что из всех теорий самая непрактичная есть та, что стремится к примирению старого с новым, потому что она хочет примирить непримиримое»!
Радикалы явно начинали брать вверх, так как никто не хотел признавать себя «боязливым».
— Слушайте, вот что пишет Бакунин: «Мы сами глубоко убеждённые безбожники, враги всякого религиозного верования и материалисты, всякий раз, когда нам придётся говорить о вере с народом, мы обязаны высказать ему во всей полноте наше безверие, скажу более, наше враждебное отношение к религии», — именно так надо разговаривать с народом.