Читать интересную книгу Лучезарный след - Елена Суханова

Дубинина Радмилка в известность о своей инициативе не поставила. Потому он тоже приехал. Забрал у лекаря все мои справки. Взял сумку. Зачем-то пошёл за мной в столовую. Я собиралась со всеми попрощаться. Время обеда. Вышел оттуда несколько покорёженный. Я про выражение лица. И про внутренний мир, надо полагать. К такому зрелищу не каждый готов. Я и за семь дней не привыкла.

И не стремилась привыкать.

На улице, вдохнув морозный воздух, Милорад сказал:

– Я звонил тётке Пламене.

– Зачем?

– Обрисовал ситуацию. Она сказала, что могла бы взяться за тебя. Только нужно, чтоб ты приехала в Лебяжье.

– Дубинин, я тебя не усваиваю ни в каком виде. Сам талдычил: нельзя бросать Академию, нельзя уезжать из Великограда.

– Так не навсегда же.

Милорад скривился. Он терпеть не может объясняться. Начинает размахивать руками, повышать голос. Ему, как и мне, требуется понимание с полуслова. Обычно мы друг друга вообще без слов понимаем. Но иногда и вопросы задаём. Что временами раздражает.

– Пламена мне не поможет, – вздохнула я.

– Ты не можешь этого знать наверняка.

– Могу.

И я знаю. И Милорад знает. И Пламена знает.

У неё, как у любой Яги, свой подход к клиенту, свои силы, свои возможности.

И я для неё слишком чувствительная.

– Но она же сама… – уже без особой уверенности продолжил Дубинин.

– Думаю, ей просто посмотреть на меня надо, – предположила я.

– Для чего?

– Чтоб поржать! – брякнула я. – Оценить масштаб трагедии. Совет дать. Отварчик какой сготовить. Амулетик заговорить. Чародея порекомендовать. Всё это замечательно, но было б ради чего ехать в Лебяжье.

– Ты сама собиралась прятаться.

– Я не то чтобы передумала. Так, размышляю.

Мы подошли к воротам. Радмилка и её ухажёр ждали нас возле старого «Гуляй-Ворона».

– Да, вспомнил, – сказал Милорад, открывая калитку, – она посоветовала тебе ремень носить.

– Какой ремень?

– На который защиту ставила.

Ну да. Обереги. Их существует немало. И делаются они из чего угодно. Предпочтительнее натуральные материалы. Издавна считалось, что пояса обладают сильной сохранной энергетикой. Они же обнимают живот человека. Средоточие жизни, по древним поверьям. Свой ремень из натуральной кожи с массивной пряжкой я купила несколько лет назад. Незадолго до отъезда в Великоград. Тётка Пламена тогда и мне, и Дубинину ремни заговорила, чтобы хранили нас.

Эх, если бы я ещё верила в обереги!

– Только его и ношу. Другого нет, – ответила я. – Как видишь, не спасает.

– Ты тогда перед Лучезарой в домашней одежде находилась, – очень верно заметил Милорад. – Без ремня.

Причин в самом деле может отыскаться множество. Как в анекдоте: либо свисток не работает, либо акула глухая попадётся. (Это про невезучих.) Ремень мог помочь, мог не помочь. Возможно, он уже и исчерпал свою мощь. Или Лучезара сильнее (хитрее, вреднее) Пламены. Да и не нравилось мне носить ремень в последние месяцы.

Я не стала продолжать затронутую тему. Пожала плечами. Какой смысл воду в решете кипятить?

– Ну, привет, – не любившая изъявлять чувства, Радмилка лишь чуть-чуть приобняла меня.

Мы запихнулись в «Гуляй-Ворон». Радмилка – со мной на заднее сиденье. Сказала, что соскучилась. Давненько не болтали.

«Гуляй-Ворон». Чёрный как уголь. Я в машинах плохо разбираюсь. Но про эту модель немного знаю. У меня отец на такой ездит. «Вороны» перестали выпускать до моего рождения. Так что это уже антиквариат. Но сей антиквариат ещё вовсю бегает по дорогам. Одно время модели «Гуляев» называли именами животных: «Рысь», «Кабан», «Горностай». Затем перешли на птиц: «Сокол», «Ястреб». Сейчас используют погодные явления: «Раскат», «Молния».

«Вороны», для пущего сходства с упомянутым пернатым, делались исключительно чёрными. Не только снаружи, но и внутри. Но так как многие берегли бархат на сиденьях, то застилали их чем придётся. И вид «Ворон» приобретал шаловливый.

Наверняка у Радмилкиного знакомца, а теперь и начальника есть желание приобрести машину посовременней и подороже. Он с долей пренебрежения смотрел на «Ворон» и ругал его по дороге. А мой отец свою колымагу просто обожает.

Я уже, наверное, год не разговаривала с папой. Не видела – и того больше. Развелись они с матерью, когда я ещё под стол пешком ходила. Но какие-никакие отношения мы поддерживаем. Надо позвонить. В нашей семье никто особо не стремится своевременно интересоваться здоровьем ближнего. А вот Дубинины наоборот: каждые два-три дня созваниваются и обмениваются даже самыми незначительными новостями. Иногда я завидую их крепкой семейной любви. Иногда меня от неё воротит. Я вообще непостоянный человек.

– Как Славомир? – спросила я, когда Радмилка закончила говорить о своей работе.

Честно сказать, с тех пор как для Гуляевского отпрыска в Академии сделали всё возможное, а от меня предпочли откупиться повышением выплаты, я перестала жалеть Славомира. Но, самую малость, любопытно, как там у него дела.

– Да что с ним может случиться? С гуся вода. Здоров как бык. Хоть и корчит из себя обессилевшего.

– Почему ты решила, что как бык?

– Да потому, что как бык, Вьюжина! – Радмилка взмахнула перед моим носом рукой с ярко накрашенными ногтями. – Приехали мы всей толпой в Гуляевский особняк. Мама дорогая! Дом потрясающий. В роскоши тонет. Надо видеть.

Минут десять она расписывала купеческое жилище. Я меж тем разглядывала одну из улиц Доброделова, где мы застряли в маленьком подобии пробки.

– Нас пятнадцать человек завалилось. Снег с обуви сыпался на дорогой паркет и ковры ручной работы. А мама Славомира улыбалась и спрашивала, не отобедаем ли мы с их семейством.

– Она такой стресс пережила. Сын едва не умер. Ей сейчас не до ковров, – вставила я.

Радмилку чужие страдания, хоть душевные, хоть физические, всегда волновали мало. Скорее всего, она в них верила не больше, чем в передачу «Битва предсказателей». При этом в самих предсказателей (в людей, которые предвидят будущее, причём они даже не всегда из сословия Чародеев) она верит. Только сомневается, что по-настоящему толковые люди стали бы мелькать в дешёвой передаче. Барышникова очень прагматична. Редко способна на сочувствие. И даже в таком случае оно у неё какое-то фальшивое.

– Ой, да не умер бы он! Златка сказала, что люди в камне десять дней нормально сохраняются. А потом только начинается медленное затухание. И длится оно несколько месяцев. Человек ничего не помнит. Будто спит. Гуляев и проспал два дня. Его в среду вечером уже расколдовали. Я тебе поздно написала. Сама не сразу узнала.

С покрашенного в серый цвет неба начал сыпаться снег с дождём. Отвратительная погода.

– У Славомира в доме три комнаты. Его личные, – заходилась Радмилка. – Понимаешь? Три! Вот зачем человеку три комнаты? Я не стала спрашивать, сколько их всего в доме. Но у него своя спальня, своя гостиная и свой кабинет. Всё с видом на реку и Детинец. Скажи, зачем ему кабинет? Он, что, научный труд пишет? Да он ни одного курсовика себе сам не написал!

– У богатых свои причуды, – пробормотала я.

Сходить бы тоже в гости к Гуляевым.

– Ты просто привыкла видеть квартиры среднестатистических жителей княжества, – подал голос с переднего сиденья Милорад. – Тесные, с низкими потолками и маленькими кухнями, с захламлёнными балконами. И без вида на Детинец.

«Ворон» выбрался из пробки и припустил к Великограду.

– А затем, – Радмилка перешла к следующему этапу повествования, – нам принесли угощение. Несколько раз прислуга ходила туда-сюда с этим катящимся столиком. Мне даже неудобно как-то стало. Я помощь собралась предложить, но девчонки объяснили, что так не положено.

– И к слугам ты не привыкла, – влез Дубинин.

– Что ты говоришь? – взвилась Радмилка. – А то ведь я не знала. Прямо откровение! – и продолжила: – Тут тебе и чай, и кофе со сливками и без, и сласти всякие. И закусочки, селёдочка, икра. И алкоголь. Водка, коньяк, ликёры. Чего там только ни было. Мы от такого обилия одурели. А Славомир лежит себе на кровати, каналы переключает. Знаешь, какая у него кровать?..

– Как-то не довелось…

– В нашу комнату такая не войдёт. А как он из себя умирающего корчил! То захрипит-закашляется, то глаза закатит, то на боль пожалуется, то ручонку безвольно на простыню уронит. В общем, несчастный на смертном одре после нападения злобной ведьмы.

Я и не ждала, что Радмилка о Гуляеве хорошо отзовётся, но это, по-моему, уж слишком.

– С чего ты взяла? А вдруг ему и вправду плохо?

– Ему? Плохо? – Барышникова взглянула на меня, наивную, со всем скепсисом, на который была способна. – Добряна, ему хорошо. Он, несмотря на притворную слабость, очень скоро набрался со своими дружками. И всё трындел о том, как поедет здоровье поправлять на острова Белого Зуба в океане Покоя. На десять дней. А потом, когда дружки ему глаза открыли на происшествие… а, ты ж не знаешь: Гуляевскую машину кто-то разбил возле Академии. Так он вскочил, глаза горят, руками машет, орёт и угрожает, что живьём дурачка похоронит. Тоже мне умирающий.