У меня в кармане зазвонил телефон, и я планировал не обращать на него внимания, пока не услышала, как Брэкстон рассмеялась над чем-то, сказанным Риком. Уверен, что она не хотела, чтобы это прозвучало сексуально… точно так же, как Каин не хотел убивать Авеля (прим. Каин и Авель в Библии — два брата, сыновья Адама и Евы. Согласно Книге Бытия, Каин был первым в истории убийцей, Авель — первой жертвой убийства).
Засунув руку в карман джинсов, я вытащил из кармана телефон и принял вызов, не открывая глаз. Мне было все равно, кто был на другом конце провода. Мне нужно было заглушить ее.
— Сынок.
Черт.
Я надеялся наткнуться на рекламщика. Поскольку я не мог поговорить со своими друзьями, это был бы не первый раз, когда я наболтал лишнего безымянному, безликому незнакомцу. До этих пор я не жаловался. Черт, они позвонили мне.
Что касается моего отца, то я ничего не слышал о нем с тех пор, как он вышвырнул меня вон и опустошил мой банковский счет шесть лет назад. Если бы он этого не сделал, я был бы женат на какой-нибудь дебилке в белых чулках, которая раздвигала бы для меня ноги только при выключенном свете. Стоять на ногах самостоятельно было труднее, чем казалось. Еще несколько месяцев, и позволить моим родителям решать каждый аспект моего будущего показалось бы небольшой платой.
— Говорит Лорен Джеймс, — я отказывался признавать, что я его ребенок.
Я услышал его тяжелый вздох и выдавленную улыбку:
— Нам нужно поговорить.
— Ага, телефонный звонок намекнул мне на это. Кроме того, мы оба знаем, что тебе насрать на то, как я, — это было очевидно по тому факту, что он даже не потрудился спросить. Я знал только три типа людей: тех, кому было не все равно, тех, кто притворялся, и моего отца.
— Ты же знаешь, я не из тех, кто деликатничает, мальчик.
Моя челюсть напряглась, и единственное, что сдерживало меня, был страх сломать зуб. Я потратил годы на то, чтобы сохранить свою улыбку безупречной, не для того, чтобы тратить ее на него.
— Прошло шесть лет, отец.
— Вот именно. Прошло шесть лет. Тебе пора перестать валять дурака со своими друзьями и вернуться домой.
— Не интересует.
— Лорен, — сказал мой отец со вздохом, как будто он уже устал от нашего тридцатисекундного разговора после шести лет молчания. — Сын…
— Я не твой сын, помнишь? Это то, что ты сказал, когда вышвырнул меня вон.
— Мы оба совершали поступки, о которых сожалеем, — ответил он, и я понял, что это была приманка.
— Вот тут ты ошибаешься. По крайней мере, это позволило мне быть вдали от тебя.
— Твоя мать хочет, чтобы ты вернулся домой.
Я издал горький смешок:
— И что? Украшения предназначены для того, чтобы их видели, а не слышали. Она выполнила свое предназначение двадцать восемь лет назад.
— Не смей так говорить о своей матери.
Скривив губы, я обнажил зубы, как будто он мог меня видеть:
— А почему нет? Ты же это делаешь.
— Ты взрослый мужчина. Я не собираюсь нянчиться с тобой. Ни для кого не секрет, что мы с твоей матерью несчастливы, не были счастливы уже много лет, но это тебя не касается.
— Так вот почему ты позвонил мне? Чтобы пожаловаться на свой брак? Ты можешь позволить себе лицензированного психотерапевта, отец. Я тебе не нужен.
Я был готов повесить трубку, когда его следующие слова остановили меня:
— Если ты вернешься домой, я досрочно уйду на пенсию, и империя, которую я построил, станет твоей. Даю тебе слово.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Я недооценил твое упрямство. Я не одобряю твой метод, но факт остается фактом — ты преуспел. Как человек, сделавший себя сам, я уважаю это. Твое место здесь, как моего единственного наследника. Возвращайся домой, займи мое место главы компании, и у тебя будет полный контроль.
Орсон Джеймс не унаследовал свое состояние так, как унаследовал бы я, если бы он не вышвырнул меня вон. Он собрал его из ничего, используя свою сверхъестественную способность использовать желания любого, кто встанет у него на пути.
Мой отец только что преподнес мне все на блюдечке с голубой каемочкой.
Без меня у него не было никого, кто мог бы гарантировать, что плоды его труда не растворятся, как биоразлагаемые отходы, после его ухода. Оглядываясь назад, я должен был это предвидеть, но, в отличие от него, я переоценил его упрямство.
— И ты думаешь, этого достаточно? Ты думаешь, я хочу вернуться?
— Я знаю тебя, сынок. Ты думаешь, что это не так, и я понимаю почему — я твой отец. Если бы ты был по-настоящему счастлив, ты бы не взял трубку. Ты бы все еще не разговаривал со мной. Возвращайся домой, и мое королевство станет твоим. Я даже позволю тебе жениться, на ком и когда ты пожелаешь.
Несмотря на то, что мои мысли все еще метались, я ответил отцу.
— Что-нибудь еще? — я не хотел, чтобы он знал, что я обдумываю его предложение, и ему было бы все равно, что я ненавижу себя за то, что поддался искушению. Я должен был быть в восторге. Мне следовало бы ухватиться за его предложение. Проблема была не только в том, что я ему не доверял. Это было еще и потому, что это означало отпустить моих друзей, которых я ненавидел. Фигурально.
— Да. У тебя три месяца, чтобы принять решение.
— Три месяца? Серьёзно? Кончай нести чушь, папаша. Ты же знаешь, что я в турне. Я буквально два часа назад выехал из Калифорнии.
— Если тебе тяжело принять решение бросить своих друзей, спроси себя, действительно ли ты незаменимы для них. Ты мой сын. Думаю, ответ совершенно ясен, независимо от того, как ты ко мне относишься.
Мне потребовалось несколько ошеломленных секунд, чтобы понять, что он повесил трубку. Все еще потрясенный, я отнял телефон от лица и уставился на экран. Обоями служил старый снимок Хьюстона, Джерико и меня, смеющихся над какой-то ерундой, которую я не могу вспомнить, потому что прошло так много времени с тех пор, как мы разделяли подобные моменты. Прошло несколько минут, а я все еще пытался решить, не приснилось ли мне все это.
Слабый звук чего-то упавшего на пол, за которым последовал слишком тихий вздох, привлек мое внимание. Я отдернул занавеску, которая защищала меня от посторонних глаз на моей койке, и обнаружил, что Брэкстон стоит там, ее и без того круглые глаза вылезают из орбит. Я, не теряя времени, выбрался из своей койки, а затем сделал грязный ход, возвышаясь над ней в тесном пространстве:
— В чем твоя проблема, Фаун?
— Я… что?
— Почему ты стоишь здесь так, словно я собираюсь тебя зарезать?
Я наблюдал, как к ней возвращалось прежнее отношение, и она безуспешно пыталась сделать вид, что ее не пугает моя близость. Я бы рассмеялся, если бы разговор с моим отцом не проигрывался у меня в голове на повторе.
— Может быть, потому, что ты смотришь на меня так, как сейчас?
— Что именно ты услышала? — потребовал я, переходя к делу.
Конечно, она решила прикинуться дурочкой.
— Что?
— Ты подслушивала частный разговор, — продвигаясь вперед, пока она не оказалась в ловушке, я оперся предплечьями на верхнюю койку, которую она занимала. Я не хотел думать о том факте, что она была прямо напротив моей. — Кто-то должен научить тебя хорошим манерам.
Она фыркнула, выглядя искренне удивленной:
— И ты подходишь для этой работы? Это все равно, что кастрюля будет учить чайник, как не быть черным, — она закатила свои невинные глаза, за которыми скрывалась злоба.
— Знаешь, что еще считается грубым? — я предпочел проигнорировать все, что она только что сказала.
— Не-а, — ее брови опустились, а в глазах появилось настороженное выражение. Она была умненькой. — И что же?
— Предлагать мне трахнуть тебя, а потом срывать вечеринку еще до того, как начнётся веселье.
— Я не предлагала…
— Ты это сделала, — оборвал я ее прежде, чем она успела солгать. — Я узнаю женщину, которая хочет, чтобы ее трахнули, когда вижу ее.
Она прикусила губу, прежде чем отвести взгляд: