* * *
Сама весна у порога твоего!Не причини ей страданья жизнью своей затаенной — Ни одного огорченья, ни одного!Открой скрытноцветное сердце, его глубинную суть, Отрешенность свою позабудь.С небом, звенящим песней влюбленной, Единым будь.Расточи, раздари заветное, сокровенное — Себя всего. Какое томленье леса таят, Как чутко росинки в листве горят! Южный ветер к моей душе прикоснулся дрожью,Кого-то он ищет, стучится в двери, мчится по бездорожью. Почему не уснула ночь, упоенная благоуханьями, — К чьему склонилась подножью? О весна, – пленительная, несравненная, —Кого так торжественно ты ожидаешь, кого?
* * *
Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов, —Так возникают напевы – отклик на дальний зов.Чампак средь чащи весенней, полаш в пыланье цветенья —Подскажут мне звуки и краски, – путь вдохновенья таков. Всплеском мгновенным возникнет что-то, Виденья в душе – без числа, без счета,А что-то ушло, отзвенев, – не уловишь напев.Так сменяет минуту минута – чеканный звон бубенцов.
* * *
Прощальную песню, растенья, спойте весне.Как мало цветов осталось в корзине весенней!В последний день весны облака́ от слез красны.В облетающей роще все меньше и меньше тени.
Солнце, пылающее в вышине, Сжигает мечтанья в кровавом огне.Полны дыханьем ветров суровых паруса́ облаков багровых.В бамбуковых зарослях ширится шепот смятенья.
* * *
Когда жасминный цветок еще томился в бутоне,Тебя встречал я, сложив благоговейно ладони. Тогда в предутренней мгле У юной зари на челеРосою сверкал пурпурный венок, подобно короне.Еще не смолкли песни лесов – тысячи голосов,Неужели уйдешь ты от всех цветений, всех благовоний? О лиана моя, ты умолкла сурово. Скажи мне прощальное слово,Пока не легли соцветья твои ковром на зеленом склоне.
Из книги «Снова» («Пуношчо»)
1932
Последнее письмо
Казалось, хмурится мой дом пустойИ отвернулся от меня в обиде.Брожу по комнатам, не находяСебе в нем места. Я сдаю в арендуСвой дом и уезжаю в Дехра-Дун.Я долго не решался отворитьДверь в комнату Омоли. Грудь сжимало.Но надо было комнату убратьПред тем, как дом сдавать, и я решилсяИ смело отпер дверь. Флакон духов.Гребенка. Пара туфелек из Агры.Налево фисгармония в углу.На полке книги. Вклеены картинкиВ альбом. В порядке платья и белье.В шкафу зеркальном разные игрушки.Коробки из-под пудры. Пузырьки.Я в кресло у стола сажусь в молчанье.Вот кожаная сумка. С ней, бывало,Она ходила в школу. Вот тетрадьС задачами. Раскрытое письмоОттуда выпало. Мой адрес кривоБыл нацарапан детскою рукой.
Пред утопающими, уверяют,Картины прошлого проходят вмиг.Когда я в руки взял ее письмо,То тоже вспомнил все в одну минуту.Когда скончалась мать ее, ОмолиИсполнилось семь лет. Какой-то страхНе покидал меня. Я опасался,Что девочка недолго проживет.Какая-то печаль ее мрачила.На личико ее ложилась теньПредчувствуемой будущей разлуки.Мне страшно было дома оставлятьЕе одну. Работая в конторе,Я думал, мало ли какие вдругНесчастия случаются на свете.
На праздники приехала гоститьИз Банкипура тетя. «В наше времяВсе грамотны, – заметила она. —Кто женится теперь на неученой?»Мне стало стыдно. Я пообещалОтдать без промедленья дочку в школу.Что и исполнил на другой же день.У дочки было много дней свободных,Но и в учебные она тайкомДомой из школы ухитрялась бегать,И я, отец, был в заговоре с ней.
На следующий год, приехав, тетяСказала: «Вот что, больше так нельзя.Я увезу ее и в БенаресеПристрою в самый лучший пансион.Спасу племянницу от ласк отцовских».Уехала Омоли, скрыв обиду.Зачем я с тетей отпустил ее!Я в Бадринатх[81] отправился молиться,Чтоб убежать от самого себя.Четыре месяца я жил без писем.Я думал, наша родственная связьОслабла там благодаря заботамНаставников, и отдал дочь в душеВ господни руки с чувством облегченья.
Спустя четыре месяца я самЗадумал съездить в Бенарес к Омоли,Но по дороге получил письмо.Бог взял ее. Мне нечего прибавить.Я – в комнате Омоли. Предо мнойЕе письмо. Она в нем пишет: «ОченьХочу тебя увидеть…»Вот и все.
Обыкновенная девушка
Я – девушка из онтохпура. Ясно,Что ты меня не знаешь. Я прочлаПоследний твой рассказ «ГирляндаУвянувших цветов», Шорот-бабу.Твоя остриженная героиняНа тридцать пятом годе умерла.С пятнадцати случались с ней несчастья,Я поняла, что вправду ты волшебник:Ты девушке дал восторжествовать.
Я о себе скажу. Мне лет немного,Но сердце я одно уж привлеклаИ ведала к нему ответный трепет.Но что я! Я ведь девушка как все,А в молодости многие чаруют.
Будь добр, прошу я, напиши рассказО девушке совсем обыкновенной.Она несчастна. То, что в глубинеУ ней необычайного таится,Пожалуйста, найди и покажиТак, чтоб потом все замечали это.Она так простодушна. Ей нужнаНе истина, а счастье. Так нетрудноУвлечь ее! Сейчас я расскажу,Как это все произошло со мною.Положим, что его зовут Нореш.Он говорил, что для него на светеНет никого, есть только я одна.Я этим похвалам не смела верить,Но и не верить тоже не могла.
И вот он в Англию уехал. ВскореОттуда письма стали приходить,Не очень, впрочем, частые. Еще бы!Я думала – ему не до меня.Там девушек ведь тьма, и все красивы,И все умны и будут без умаОт моего Нореша Сена, хоромЖалея, что так долго был он скрытНа родине от просвещенных взоров.И вот в одном письме он написал,Что ездил с Лиззи на море купаться,И приводил бенгальские стихиО вышедшей из волн небесной деве[82].Потом они сидели на песке,И к их ногам подкатывались волны,И солнце с неба улыбалось им.И Лиззи тихо тут ему сказала:«Еще ты здесь, но скоро прочь уедешь,Вот раковина вскрытая. ПролейВ нее хотя одну слезу, и будетЖемчужины дороже мне она».Какие вычурные выраженья!Нореш писал, однако: «Ничего,Что явно так слова высокопарны,Зато они звучат так хорошо.Цветов из золота в сплошных алмазахВедь тоже нет в природе, а меж темИскусственность цене их не мешает».Сравненья эти из его письмаШипами тайно в сердце мне вонзались.Я – девушка простая и не такИспорчена богатством, чтоб не ведатьДействительной цены вещам. Увы!Что там ни говори, случилось это,И не могла ему я отплатить.
Я умоляю, напиши рассказО девушке простой, с которой можноПроститься издали и навсегдаОстаться в избранном кругу знакомых,Вблизи владелицы семи машин.Я поняла, что жизнь моя разбита,Что мне не повезло. Однако той,Которую ты выведешь в рассказе,Дай посрамить врагов в отместку мне.Я твоему перу желаю счастья.
Малати имя (так зовут меня)Дай девушке. Меня в ней не узнают.Малати слишком много, их не счестьВ Бенгалии, и все они простые.Они на иностранных языкахНе говорят, а лишь умеют плакать.
Доставь Малати радость торжества.Ведь ты умен, твое перо могуче.Как Шакунталу, закали ееВ страданиях. Но сжалься надо мною.Единственного, о котором яВсевышнего просила, ночью лежа,Я лишена. Прибереги егоДля героини твоего рассказа.Пусть он пробудет в Лондоне семь лет,Все время на экзаменах срезаясь,Поклонницами занятый всегда.Тем временем пускай твоя МалатиПолучит званье доктора наукВ Калькуттском университете. СделайЕе единым росчерком пераВеликим математиком. Но этимНе ограничься. Будь щедрей, чем бог,И девушку свою отправь в Европу.Пусть тамошние лучшие умы,Правители, художники, поэты,Пленятся, словно новою звездой,Как женщиною ей и как ученой.Дай прогреметь ей не в стране невежд,А в обществе с хорошим воспитаньем,Где наряду с английским языкомЗвучат французский и немецкий. Надо,Чтоб вкруг Малати были именаИ в честь ее готовили приемы.Чтоб разговор струился, точно дождь,И чтобы на потоках красноречьяОна плыла уверенней в себе,Чем лодка с превосходными гребцами.Изобрази, как вкруг нее жужжат:«Зной Индии и грозы в этом взоре».Замечу, между прочим, что в моихГлазах, в отличье от твоей Малати,Сквозит любовь к создателю однаИ что своими бедными глазамиНе видела я здесь ни одногоБлаговоспитанного европейца,Пускай свидетелем ее победСтоит Нореш, толпою оттесненный.
А что ж потом? Не стану продолжать!Тут обрываются мои мечтанья.Еще ты на всевышнего роптать,Простая девушка, имела смелость?
Флейта