Флейта
Узкий переулок.Дом двухэтажный.Внизу, за решеткой – окно,Двери – прямо на улицу,Стены в мутных подтеках,Обветшалые и облупленные.Над дверью пришпилен ярлыкС ликом Ганеши,Покровителя всех начинаний.В этой комнате я живу и плачу за нее.Здесь же ящерица обитает,От меня отличаясь лишь тем,Что всегда обеспечена пищей.
Я – младший клерк в конторе.Двадцать пять рупий – жалованье.Столуюсь я в доме Дотто —Даю уроки их сыну.А вечера коротаюНа вокзале – и мне
Не надо платить за свет.Шипенье паровика,Рев гудка,Толкотня пассажиров,Клики кули…Но бьют часы —Десять тридцать.Домой…Тьма. Тишина. Одиночество.
На берегу Дхалешвари, в деревне, тетка живет,У ее деверя – дочка.Была назначена свадьба,Благоприятный часБыл избран – но я сбежалИменно в этот час,Спас девушку – и себя…Она не вошла в мой дом,Но в душу мою вошла.Даккское сари на ней,На лбу, у пробора, – киноварь…
Дожди, дожди… НадоТратиться на трамвай.А тут еще вычеты, вычеты…В переулке гниютМанго объедки, рыбьи жабры,Дохлая кошка и прочая дрянь.
Дырявый мой зонтик похожНа жалованье, изрешеченноеВычетами.Одежда моя конторская —Словно душа вишнуита,Открыта для всех впечатлений.Темная тень ненастья,Как зверь в западню, попадаетВ мою угрюмую комнату.Кажется, небытиемПо рукам и ногам я скован.
Канто-бабу живет на углу.Тщательная прическа,Выразительные глаза.Он прихотлив и нежен.Обожает игру на флейте.И в мерзости переулка нашегоИногда – средь ночи поникшей,Иногда – во мгле предрассветнойВозникают внезапные звуки…А то – на закате, вечером,Небеса обнимая,Вековая печаль разлукиВдруг запоет протяжно.
И начинает казатьсяНелепостью, бредом пьяногоПереулок этот зловонный.
И кажется – разницы нетМеж мною, клерком Хориподом,И падишахом Акбаром.И в струях грустящей флейтыВлекутся к единому раюМой зонтик – и зонт царя…
Но это – мираж.А там,Где эта песня, – действительность,Там,В бесконечных мгновениях вечера,Тамал расстилает тениНа берегу Дхалешвари.И во дворе – она.Даккское сари на ней.На лбу, у пробора, – киноварь.
Чистый
Рамананда[83] сан высокий носит,Молится, весь день постится строго,Вечером тхакуру[84] носит яства,
И тогда лишь пост его закончен,И в душе его – тхакура милость.
Был когда-то в храме пышный праздник.Прибыл сам раджа с своею рани,Пандиты пришли из стран далеких,Разных сект служители явились,Разные их украшали знаки.Вечером, закончив омовенье,Рамананда дар поднес тхакуру.Но не сходит божество к святому,И в тот день он не вкушает пищи.
Так два вечера случалось в храме,И совсем иссохло сердце гуру.И сказал он, лбом земли коснувшись:«Чем, тхакур, перед тобой я грешен?»Тот сказал: «В раю мой дом единыйИли в тех, пред кем мой храм закрыли?Вот на ком мое благословенье.С той водой, которой я коснулся, —В жилах их течет вода святая.Униженье их меня задело,Все, что ты принес сюда, – нечисто».
«Но ведь нужно сохранять обычай», —Поглядел на бога Рамананда.Грозно очи божества сверкнули,И сказал он: «В мир, что мною создан,Во дворе, где все на свете – гости,Хочешь ты теперь забор поставитьИ мои владенья ограничить, — Ну и дерзок!»И воскликнул гуру: «Завтра утромСтану я таким же, как другие».
И уже давно настала полночь,Звезды в небе млели в созерцанье,Вдруг проснулся гуру и услышал:«Час настал, вставай, исполни клятву»,Приложив ладонь к ладони, гуруОтвечал: «Еще ведь ночь повсюду,Даль темна, в безмолвье дремлют птицы.Я хочу еще дождаться утра».Бог сказал: «За ночью ль и́дет утро?Как душа проснулась и услышалСлово божье ты – тогда и утро.Поскорее свой обет исполни».
Рамананда вышел на дорогу,В небесах над ним сияла Дхрува[85].Город он прошел, прошел деревню,
У реки посередине поляТело мертвое чандал[86] сжигает.
И чандала обнял Рамананда.Тот испуганно сказал: «Не надо.Господин, мое занятье низко,Ты меня преступником не делай».Гуру отвечал: «Я мертв душоюИ поэтому тебя не видел,И поэтому лишь ты мне нужен,А иначе мертвых не хоронят».
И отправился опять в дорогу.Щебетали утренние птицы.В блеске утреннем звезда исчезла.Гуру видит: мусульманин сидяТкани ткет и песнь поет чуть слышно.Рамананда рядом опустилсяИ его за плечи нежно обнял.Тот ему промолвил, потрясенный:«Господин, я – веры мусульманской,Я же ткач, мое занятье низко»,Гуру отвечал: «Тебя не знал я,И душа моя была нагая,
И была она грязна от пыли.Ты подай мне чистую одежду,Я оденусь, и уйдет позор мой».
Тут ученики догнали гуруИ сказали: «Что вы натворили?»Он в ответ им: «Отыскал я богаВ месте, где он мною был потерян».На небо уже всходило солнцеИ лицо святого озаряло.
Золото любви
Робидаш – метельщик, пыль метущий,Одинок и на дороге шумной,Оттого что все его обходят, Чтоб не оскверниться.
Омовенье кончил Рамананда,В храм он шествует дорогой этой,И метельщик, ставши на колени,Лбом своим коснулся жаркой пыли.«Друг, кто ты?» – приветно молвил гуру,И в ответ он слышит: «Прах я жалкий,Ты же, гуру, облако на небе.И поток любви твоей, пролившись,Заставляет петь пыльцу немую В лепестках цветочных».Обнимает гуру РобидашаИ ему любовь свою дарует;И в душе метельщика внезапно,Словно в роще, веет ветер песни.
Властвовала Джхали над Читором.Царственного слуха песнь коснулась —Сразу все иное ей постыло.При решенье дел ее домашнихСтала эта рани часто плакать.И куда ее девалась гордость?Вот как у метельщика простогоРани выучилась вере в Вишну.
Но дворцовый жрец ей строго молвил:«Как тебе не стыдно, махарани!Робидаш рожден в нечистой касте,Прах метет он по дорогам пыльным,Ты ж ему, как гуру, поклонилась.Никнет голова моя седаяЗдесь, в твоем столь нечестивом царстве».
«О святой отец! – сказала рани. —Тысячи узлов обыкновеньяДень и ночь ты только вяжешь крепко,А как золото любви возникло,Ты его и не заметил вовсе.Пусть в пыли дорожной мой учитель —Подобрал он золото во прахе,Чистою любовью он гордится.Ты суров, жесток и тверд как камень.Мне же надо золота живого,Пыли дар я радостно приемлю».
Завершение омовения
Недвижи́м был гуру РаманандаВ водах Ганги, обратясь к востоку.Вот волны коснулся луч волшебный,Ветер утра заплескал в потоке.Гуру Рамананда прямо смотритНа всходящее, как роза, солнце.Про себя он говорит: «О боже,Ты в душе моей не проявился!Подыми свою завесу, боже!»
Солнце поднялось уже над рощей,Забелел на быстрых лодках парус,И по небу ярко-золотомуЦапли полетели над болотом.Омовенье гуру не кончалось.Ученик спросил: «Зачем так долго?Час богослужения проходит».Рамананда юноше ответил:«Не настало очищенье, сын мой.Воды Ганги – далеко от сердца».И подумал ученик: «Что это?»
Луг горчичный залит ярким солнцем.Свой товар цветочница проносит,И молочница идет с кувшином.Душу гуру что-то осенило;И тотчас же вышел из воды онИ направился сквозь рощу джхауИ сквозь щебетанье шумных птиц.Ученик спросил: «Куда идешь ты?Там ведь нет жилища благородных».«Омовенье я иду закончить».
За песчаной отмелью селенье.В улочку селенья входит гуру.Тень густа от листьев тамаринда,А по веткам обезьяны скачут.Там жилье сапожника Бхаджона.Запах кожи издалека слышен.И кружит по небу злобный коршун.Кость грызет собака у дороги.Молвил ученик: «Что это, боже?»И, нахмурясь, за селом остался.
И сапожник поклонился гуру,Осквернить боясь его касаньем.Гуру поднял ласково БхаджонаИ к груди прижал его сердечно.Тут Бхаджон смущенно всполошился:«Что вы совершили, повелитель?Вашей святости коснулась скверна».Но ему ответил Рамананда:«Шел я к Ганге, обойдя селенье,Потому-то с Тем, кто очищает,Мне сегодня не было слиянья.
А теперь в телах обоих нашихОчищающий поток пролился.Днем не мог я поклониться богуИ сказал: «Во мне – твое сиянье».Почему же то, что не случилось,Вдруг произошло теперь так явноУ обоих нас в одно мгновенье?В храм ходить уже не нужно больше».
Первое богослужение