— Теплая, — подслеповато глядя на Даниэля, сказала она с блаженной улыбкой. Здесь, на океане, она еще больше похорошела. Ее обычная сдержанность в выражении нежных чувств прошла, и она позвала мужа необыкновенно кокетливым голоском:
— Дани, иди сюда, кисуша, снимай свои жуткие ботинки!
Но Даниэль отрицательно покачал головой. Он стоял на скале с закрытыми от счастья глазами. Он что-то бормотал про себя.
Их мрачные охранники сидели рядом на одном из черных камней, почти сливаясь с этим камнем по цвету; выделялись только два сероватых неподвижных лица в черных очках, белые пуговицы на черных рубашках и белые ботинки.
Шанталь немного побегала босыми ногами по воде, походила по острым камням и, утомившись, села рядом с Зинаидой Васильевной. К ним, перепрыгивая с камня на камень, пробрался Даниэль, он не переставал улыбаться.
— Ты стоял на скале и глядел в море, как Шатобриан, — сказала Зинаида Васильевна. — У тебя такой довольный вид, будто нам премию дадут, а не уничтожат в ближайшее время. Интересно все-таки, куда могла деться эта чертова дискета?
Даниэль и Шанталь продолжали улыбаться. В этот момент они не верили в свою близкую кончину, и их великолепное настроение передалось Зинаиде Васильевне. Даниэль ответил расслабленно и абсолютно не заинтересованно:
— Валяется где-нибудь среди шмоток. Наверное, я перепутал ее со своими там, в Голландии.
Зинаида Васильевна мечтательно улыбнулась; воспоминание о Голландии казалось необыкновенно далеким прошлым, почти как детство.
— Да, — согласилась она, — так надоела несвобода, что, вроде, и ничто больше неважно.
— Я только что сочинил стишок! — сказал Даниэль.
— Прочитай, прочитай! — воскликнули разом обе женщины.
Даниэль не заставил себя долго уговаривать, он забормотал монотонно:
Судьбе своей я говорю спасибоЗа этот океан и это небо,Что перед смертью подарил тюремщик,Решивший удивить нас напоследок.
Не верит он, пришелец равнодушный,Что это благо — жизни мимолетность,И грешная ее недолгостьМилее, чем постылая бессмертность.
Я сердцем принял щедрость океана,Я восхитился красотой безмерной,Его презреньем к окаянной сим Страна,Его пристрастьем к бедным узникам Вселенной.
Прощайте, милые мои, не плачьте!Откуда знать нам, где свернет дорога?Но сын ваш испытал такое счастье!Он посылает вам его немного.
— Что вы там бормочете, Штеге? — Стран повернул к ним голову.
— Стихи сочиняю, — доброжелательно ответил Даниэль.
Стран усмехнулся:
— В данный момент это очень актуально!
— Я тоже так думаю, — отозвался Даниэль, глядя на обеих женщин. И все трое рассмеялись.
Страну не понравился их смех, он попытался испортить им настроение:
— Вполне возможно, молодой человек, скоро от вас, кроме пустых сочинений, ничего не останется. Вы бы лучше вспомнили, куда делась дискета. Сейчас мы вернемся в дом, и вам будет совсем не до смеха, когда вы увидите своего брата по разуму.
Смеяться они перестали, но Зинаида Васильевна все-таки сказала:
— Нам жалко непутевого преступника, несмотря на его деяния. А вот вам не жаль портить свое имущество? Он все-таки служит вам не так уж плохо.
Вместо ответа Стран отлепился от Странны, встал, бросил на пленников свой обычный отрешенный и беспощадный взгляд, повернулся к ним спиной и послал куда-то вдаль закрученную огненную спираль. Очевидно, это стоило ему некоторых усилий, он произнес немного ослабевшим голосом:
— Хватит сидеть на этих глупых камнях, пора возвращаться.
Два человека в штатском стояли около входа в сад ле Генов в Панмаре и нетерпеливо посматривали на часы. Наконец, подъехал фиолетовый «Фиат». Выйдя из машины, мадам ле Ген с удивлением поздоровалась с гостями. Они показали ей полицейские удостоверения. «Флики», — пробормотал месье ле Ген, выходя из машины; ему не нужно было смотреть удостоверения, чтобы понять, кто они такие.
— Входите, господа, — приветливо пригласила их мадам ле Ген, открывая калитку. — Вы давно нас ждете?
— Какое-то время, — сказал один полицейский. Когда все вошли в дом, месье ле Ген спросил:
— Что будете пить?
Полицейские отказались. Второй сразу начал говорить о деле.
— Мадам, месье, кто у вас гостит в Сен-Гиноле, в доме у пляжа?
— Группа туристов из Германии. А в чем дело, месье?
— Какое у вас о них впечатление?
— Очень хорошее. Очень приличные господа! — мадам ле Ген начала волноваться. — Они из Бремена. Сказали, что приехали поработать и отдохнуть. Эти люди не с улицы, они заказали наш дом через фирму «Интершале». А в чем дело? — повторила она.
— На чье имя оформлен заказ?
— На имя Пауля Беккера, он сам с нами обо всем договорился, прекрасно говорит по-французски… — Мадам ле Ген задумалась на секунду — Там сидел еще один молодой человек, кажется, не совсем здоровый, а остальные спали наверху.
Флики обдумывали то, что она сказала. Месье и мадам ле Ген начали нервничать:
— Скажите, пожалуйста, в чем дело! Полицейские переглянулись, потом один из них ответил нарочито незаинтересованным тоном:
— Пока ничего особенного, мы просто все проверяем. Дело в том, что в супермаркете Леклерк найдена странная денежная купюра в триста франков с портретом генерала де Голля.
— Триста франков! — воскликнули одновременно супруги ле Ген и засмеялись. — Это какая-то шутка!
Полицейские нисколько не шутили, они снова переглянулись.
— Для шутки уж больно хорошо эта купюра сделана! А вы слыхали о похищении трех человек в Германии? Говорят, они проследовали в наши края.
— Нет! Мы ничего не знаем!
— Имя Элен-Шанталь Штеге вам ничего не говорит?
— А кто это? Полицейские встали.
— Хорошо. У нас есть еще два места для проверки, одно в Кемпере, другое тут рядом, в Пон-лАбе. Мы там все проверим, а завтра с утра подъедем вместе с вами в деревню. Познакомимся с вашими туристами.
Сильно озадаченные месье и мадам ле Ген с готовностью согласились.
При въезде во двор обычно не показывающий добрых чувств Стран не смог скрыть радости. Он поставил неказистый автобус рядом с великолепным большим темно-синим фургоном. Стран воскликнул сипло, но с воодушевлением:
— Наконец они прибыли! Я почти потерял надежду! Ну вот, дорогая Странна, кажется, кое-что начинает получаться!
Странна молча прижалась к нему. Он сделал знак пленникам выходить из автобуса. Затем, мягко отлепился от подруги и пропустил ее вперед. Несмотря на затрудненность походки из-за плохо двигающихся суставов в коленях, он почти вбежал в дом. Его встретили двое молодых людей, юноша и девушка, с обворожительными улыбками, ослепительно красивые. Как сказал бы поэт, «прекрасны глянцевой красой плаката». Стройные, подтянутые, приветливые. Их лучезарные молодые физиономии, здоровый цвет лица, ясные, широко раскрытые глаза, выражающие искреннюю доброжелательность, резко контрастировали с землистыми осунувшимися физиономиями пленников, с их угнетенным видом и потухшим взором. Изможденная Шанталь, постоянно кашляющий и сморкающийся Даниэль, красные от утомления глаза Зинаиды Васильевны, ее растрепанные пегие волосы — все это вызвало большой интерес девушки и юноши. Они молча и необыкновенно внимательно всех рассматривали. Пленников поразило состояние Аполлона Дворняшина. Мертвенно-бледный, он лежал на диване около низкого столика, его рот был весь в крови. На лбу белела мокрая тряпка. Он негромко стонал. Наконец, он приоткрыл больные, налитые кровью глаза и прохрипел еле слышно: