— У меня очень своеобразные фетиши, — я улыбаюсь и пожимаю плечами.
Можно подумать — это мои “лабутены”. Можно подумать, я не назло пользуюсь именно этой зажигалкой для таких паршивых сигарет. Не-е-ет, всякий раз чиркаю и думаю, что если бы кое-кто знал, насколько варварски я обращаюсь с этой цацкой — сдох бы на месте. Коллекционер же. Не зря я тогда сперла эту зажигалку. Именно эту, самую дорогую. Надеялась, что хотя бы ради этой ерунды он мне позвонит. Хотя бы позвонит. Плевать, что будет угрожать судом. Плевать на все… Я верила, что произойдет чудо… Я верила, что мы с ним встретимся и все починится, срастется, и то, что он сделал — вдруг окажется не его подставой. А слова его отца вдруг перестанут быть жгучей и неприятной истиной.
Не позвонил… А “лабутены” от него остались у меня. И не только они…
— И кто же вы, отважная фетишистка? — ухмыляется Эдуард.
— Японский переводчик, — брякаю я, потому что вредность мама зачем-то родила вперед меня, и представляться именно сейчас я не хочу. А вот повыпендриваться… Почему бы и нет? Сколько лет я занимаюсь языком? Это же чего-то да стоит! Ну, не визажными навыками ж хвастаться…
— Да ладно? — брови у Эдуарда взлетают куда-то к его мажорской челочке — к этим вот боковым прядям, и тут же босс Ветрова брякает практически без запинки: — Ana ta ha moto no bushi no meiyo no kodo o satoru nda koto ga ari masu ka?
“Может, вы и бусидо в оригинале читали?”
Глаза у моего собеседника сверкают, будто он приготовился разоблачить обманщицу.
Можно подумать, я на собеседовании, и меня тестируют, не наврала ли я в резюме…
2. Самый главный враг
— Кто это была такая?
Я всегда поражаюсь тому, насколько Кристина чутко реагирует на потенциальных соперниц. Мир полон женщин, которые ходят мимо меня и мимо которых я хожу, но Крис реагирует именно на тех, кто мог с ней посоперничать.
Вот и сейчас — не успел я закончить свою речь, которую все равно слушали только мои прямые подчиненные — и то, потому что «кто не слушает начальство — тот сидит без премии», не успел приземлиться за наш столик, а Крис уже подается ко мне, смотрит вроде без злости, но так… С каким-то укоризненным интересом.
Видимо — это была её эйчарская интуиция.
Правда, в этом случае её "система защиты" зря орет тревогу. Викки — пройденный этап. Я уже не настолько плохо разбираюсь в женщинах, чтобы соглашаться, на что попало.
И тем не менее — Кристина смотрит на меня, барабанит ногтем по ножке бокала.
— Никто, — я чуть улыбаюсь, — уже никто, Крис, не переживай.
— Уже? — идеальные бровки Кристины чуть вздрагивают — она никогда не позволяет себе проявлять действительно много эмоций, и я всегда находил это её достоинством.
И это так не похоже на Викки — слава всем богам на свете.
Она была буйная. Эмоциональная. Яркая. На это я запал когда-то — она меня разжигала. И на этом же я прогорел — поэтому сейчас выбираю менее темпераментных женщин.
— Мы развелись восемь лет назад, — максимально сухо отвечаю я Кристине, потому что её вопрос так и повис в воздухе.
Восемь лет — большой срок. Восемь лет — достаточно, чтобы переболеть, убить в себе последние росточки того, что тянулось к ней — вечному июльскому солнцу.
И нас уже ничего не связывает, совершенно.
— Почему развелись? — Кристина насмешливо щурится. — Эта растрепушка не выдержала конкуренции?
В первые секунд двадцать я очень хочу попросить Кристину заткнуться. А желательно — и забрать свои слова назад. Но вообще-то — зачем мне это? В конце концов, это насмешливое замечание вполне себе соответствует истине. Особенной ухоженностью Викки не отличается.
Она вообще выглядела усталой и похудевшей, по сравнению с теми временами, какой её помню я.
Я помню её вообще блондинкой — она красилась в этот цвет все студенческие годы, сейчас — от этого цвета ни следа. Впрочем, какая разница, если её длинные волосы все равно хотелось растрепать сильнее. Сначало разложить эту занозу на простыне, потом — растрепать. Как следует!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А после — положить пальцы на высокую красивую шею Викки и немного их сжать… А может — не немного!
Потому что — сколько еще пальцев касались её волос? Кожи? Этих язвительных губ? Сколько еще мужчин её трепали?
— Ну, так что? — мурлычет Крис и пробегается по моему плечу наманикюренными острыми коготками. — Признавайся, Ветров, ты был плохим мальчиком и не смог обойтись одной женой, а?
— Нет, — я раздраженно морщусь, — это она не смогла.
Вот теперь Кристина действительно удивлена.
— Ты серьезно? — Крис окидывает меня удивленным взглядом. — Она что, настолько дура?
На эпитеты наш кадровый директор никогда не скупилась. А мне второй раз за пять минут хочется попросить её прикусить язычок. И только по одной причине я этого не делаю — потому что рациональный я с Кристиной согласен.
Потому что тогда — все вопросы, что у меня были, это: «Чего тебе не хватало, Вик?». Не шикарно жили, да, но не бедствовали. Вместе работали. Она — работала со мной в отцовской же фирме.
Красивая, лучистая, вечно улыбающаяся. Открытая. Казалось бы — что плохого? Но…
Она же флиртовала, чуть ли не со всеми подряд. Любезничала. Стреляла глазками. А потом — возмущалась, что я ревную. Мол, это всего лишь вежливость. С клиентами!
Да, да, я знаю эту вежливость, видел фотки… И даже подслушивал — насколько она была любезна с одним таким «клиентом».
И все-таки.
Чего тебе не хватало, Вик?
Я не стал спрашивать, мне не хотелось настолько перед ней унижаться. Просто подал на развод, просто съехал из нашей квартиры.
Просто — угробил ей карьеру.
Это было лишнее, наверное. Но я не хотел сталкиваться с ней в судах, не хотел вообще жить с ней на одной планете, но, увы — другой планеты не завезли, а вот удалить её из среды юристов при моих связях и отцовских оказалось не сложно. Не дешево, конечно, но я не разорился.
Зато какое чувство удовлетворения тогда было… Ух! Жаль — ненадолго хватило.
— Ну ладно тебе, не грузись, — Крис прижимается к моему плечу, — она наверняка себе уже все локти сгрызла, что тебя упустила.
Ну, да, сейчас, как же!
Даже не пытайся, Ветров, ты не подходишь! Почему эта фраза меня так задела?
— Ты издеваешься, да, Крис, — я спокойно делаю глоток из своего бокала, — похоже, что я гружусь по этому поводу?
Кристина разглядывает меня критично, будто действительно разыскивая разнывшегося, очень нуждающегося в пинке, сопляка. Смеется.
— Нет, Ветров, не похоже, — наконец выписывает она мне мой диагноз, — но кто тебя знает, может, ты тайком её фоточки в инстаграме по ночам лайкаешь с анонимного профиля.
— У Вики нет инстаграма, — я фыркаю и делаю страшные глаза — вроде как спалился, что слежу за бывшей.
Не следил. Не искал по соцсетям — совсем. Перестал общаться с теми однокурсниками, кто дружил с нами обоими, остались только те, кто выбрал меня. А на встречи выпуска Вике хватало гордости — не ходить самой.
Видимо, не хотелось чувствовать себя неудачницей на фоне успешных однокурсников. Она же у нас была звезда курса, отличница, краснодипломница…
Кто мог мне предсказать, что скромная улыбчивая девчонка, что натаскивала меня по языку, окажется такой дрянью?
Отец — мог. Отец мне предсказывал. Говорил, что мы слишком быстро женимся, что я пожалею. И он в итоге оказался прав. Это до сих пор меня бесило.
Как я тогда с ним собачился — чтобы он оставил Вику в покое. Ведь он пытался от неё избавиться, чтобы она мне «не мешала учиться»… До сих пор неловко. Ведь старик был прав! Во всем, черт возьми, прав!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Давай на брудершафт, Ветров, — Кристина придвигается ко мне ближе, — только, чур, тут мы целоваться не будем. Слишком много народу.