Читать интересную книгу Медлительная река. рассказы - Михаил Малышев

Рыбников слышал и молчал, не в состоянии двинуться с места. Секунды две-три, а может, целую вечность (кто возьмётся точно сказать? – ведь время, бывает, трансформируется и течёт медленно, как вязкая тягучая масса) он, не отводя глаз, смотрел на синий большой грузовик с надписью «Почта России» на козырьке, который, потеряв управление, летел на остановку, газетный киоск и на него, Рыбникова. «Но это не внедорожник, а почтовый фургон…» – промелькнуло в сознании, и тут же раздался удар, металлический скрежет, и кто-то наглухо выключил начинавшее багроветь, уже стремившееся к горизонту солнце.

Два дня в реанимации он был между жизнью и смертью. На третий день, когда врачи областной больницы всё-таки вытащили его с того света, Рыбников очнулся, со стоном повернулся на спину, и странные, дико звучащие таинственные слова чужого языка быстро побежали с его губ. Как впоследствии выяснили эксперты, привлечённые компетентными органами, неизвестный язык оказался арамейским. Почему именно на нём, древнем и не имеющем в настоящее время хождения, мёртвом языке заговорил Рыбников, они объяснить не смогли.

Как только угроза смерти миновала и физическое состояние Рыбникова обрело относительную стабильность, в один из вечеров, когда в больнице уже не было посетителей, за ним приехали. Двое в штатском. Для перевозки Рыбникова в закрытую лабораторию при одном из столичных институтов, где давно и вплотную занимались проблемами нейрофизиологии мозга. Они молча, уверенной походкой, шли по освещённому коридору, небрежно набросив на крепкие плечи халаты. Из широких больничных окон было видно, как на плотном снегу в окружении жёлтых квадратов света лежали чёрные, как упавшие, кресты. А внизу, у крыльца центрального входа, там, где обычно останавливались неотложки, посетителей ожидала машина.

Фары чёрного внедорожника сверкали в январских сумерках каким-то адским белым огнём.

Волгоград, ноябрь – декабрь 2009 г.

Кому нужен берег турецкий?

Путёвки горели, как тот самый спирт, похожий на пионерку. Я раздумывал, моей жене Лене идея понравилась. В итоге мы быстро взвесили все за и против и – решились. Потом сумбурно, в спешке, собрали вещи и через несколько дней вдвоём улетели в Анталью.

Чартер ещё только подруливал к терминалу, а глаз уже радовал огромный, из стекла и бетона, аэропорт. Как чисто вокруг! И как аккуратно пострижены кустики на прилегающей территории! В сравнении с долгими очередями у нас – в Анталье всё быстро и чётко, паспорт-контроль проходим за считанные минуты.

– Тешекюр эдерим! – говорю я суровому таможеннику, и он не может сдержать улыбку. Произношение не фонтан? Ну извини, репетитора не нанимал. Тем временем турецкий верещагин ставит в паспорте штамп и что-то бормочет в ответ. Рановато, уважаемый! Это «большое спасибо!» по-турецки – первое, что я выучил в самолёте. Мне нужно время, чтобы освоиться и нахвататься чуть-чуть по-вашему. Хотя кое-что впитано со школьной скамьи: «сары» – жёлтый, «чин» – песок, «су» – вода. Это те самые тюркские корни, давшие историческое название моему городу. Стрельцы с казаками со временем переиначили всё на свой лад, и вышло вполне благозвучно – Царицын. Так что, «селям», земляки!

Выходим с женой из аэропорта, ищем стойку туроператора. Девушка в белой блузке без напряга, искренне улыбается и сообщает номер нужного нам автобуса. Выныриваем из тени на солнце, катим дальше по тротуару чемодан на колёсиках. Тротуар, мощённый серо-розовой плиткой, сужается, уподобляясь длинному молу. Уткнувшись в бордюры гладкими мордами, слева и справа от нас выстроились рядами автобусы, серебристо-белые и блестящие, словно большие киты.

Небо бьёт в глаза синевой, вершины подступающих гор укрыты сиреневой дымкой. Воздух плавится и дрожит от жары.

У автобуса поджидает не менее улыбчивый гид – на этот раз худенькая блондинка Мария. Точь-в-точь в такой же белой блузке и чёрной юбке. Как позже выяснилось, это у них униформа такая. И вообще в турфирмах всё серьёзно и строго. Работают, как правило, молодые девчонки – вчерашние выпускницы вузов. Вахтовый метод. Полгода в Турции, полгода дома. Живут здесь на закрытой охраняемой территории. Отбой в 23.00 и жёсткие правила, пресекающие любые возможные шашни с местными, которые так и вьются вокруг наших красавиц. Уж больно падки турецкие ловеласы на симпатичных девушек из России!

– В особенности блондинок, – уточняю я. Мария, смеясь, соглашается.

Всё это, конечно, я узнаю постепенно, перебрасываясь с ней короткими фразами, пока автобус стоит на заправке или во время недолгих пауз, когда Мария откладывает микрофон и отдыхает от подробных рассказов о достопримечательностях Антальи, экскурсиях и прочих открытиях, ожидающих россиян на турецкой земле.

На прощание, пожелав нам приятного отдыха, Мария сказала:

– Знаете, здесь говорят: в Турции нет проблем, в Турции есть сюрпризы!

О том, насколько она была права, нам очень скоро предстояло узнать…

Гостиница, в которую мы приехали, называлась «La perla», по-испански «жемчужина», и это походило на правду. Первая линия, из холла виднелся песчаный берег и ослепительно синий прямоугольник моря. Оформление затягивалось, и мы, оставив вещи портье, пошли на пляж. Волны, бирюзовые у наших ног и ультрамариновые вдали, вспыхивали переливчатыми золотыми чешуйками, отражая яркое солнце.

Я обернулся – и ахнул! Вид на берег со стороны моря открывался не менее великолепный! Над белыми этажами отеля на фоне неба такой синевы, что, казалось, из банки вверх плеснули густой васильковой краски, забыв при этом её размешать, возвышалась серо-коричневая гора, почти лишённая какой-либо растительности. Её контур напоминал изломанный график из учебника экономики, а гора в целом смотрелась плоской и как будто лишённой объёма, словно вырезанная и приклеенная к синей бумаге картонка…

После этого турецко-гостиничные пейзажи накатывали как волны…

Небольшой, но уютный отель: приличных размеров бассейн, ресторан со шведским столом, лужайка, пальмы и стилизованные под античность две женские гипсовые фигуры с обнажённой грудью наперевес. Размер четвёртый, не меньше… За бассейном, слева от яркой, как вспышка зелёного светофора, травы, под навесом располагался бар и далее – сцена, на которой по вечерам резвились и потешали народ турецкие массовики-затейники, а по-современному – аниматоры.

От сцены до ресторана тянулась покрытая тротуарной плиткой площадка, вполне сравнимая с малым аэродромом. Вечерами, когда солнце ныряло за изломанный гребень горы, на площадку выносились столы, накрывались крахмальными скатертями, и чинно рассаживались отдыхающие, за бокалом вина вкушавшие зрелищ.

Вначале я удивлялся тому, что многие из обслуги сносно говорили по-русски. Потом привык. Да и чему дивиться, если мы не просто слышали родную речь – вокруг отдыхали только наши! И порой казалось, что мы вовсе не в Турции, а в Адлере или Хосте в каком-нибудь газпромовском санатории. Тем не менее мой скудный турецкий, почерпнутый из разговорника, всё-таки оказался полезен. В первый день после обеда я подошёл к стойке и попросил шустрого бармена:

– Бира-бира, лютфен!

Он страшно удивился, обрадовался и, наливая мне халявное пиво, о чём-то затараторил с выглянувшим из подсобки напарником. Вскоре после этого мы подружились. Бармена звали Мансур. Позже, по вечерам, когда мы с женой присаживались за столик посмотреть аниматоров (Лена упорно именовала их кавээнщиками – не в том смысле, что вечерние представления напоминали ей КВН, а потому, что в России для этих ребят проведение вечеринок – традиционный заработок), я подходил к Мансуру за белым вином.

Бутилированные спиртные напитки в баре отпускали за отдельную плату. И если Мансур всем прочим страждущим предлагал едва охлаждённую бутылку белого с невыразительной этикеткой, то для меня за те же зелёные деньги доставал из холодильника под прилавком роскошную запотевшую красавицу объёмом 0,75. Я каждый раз оставлял ему «бахшиш» – один доллар и ни разу об этом не пожалел. Бутылки менялись, однако вино всегда оказывалось безупречным, с тонким, приятным ароматом и акцентированным послевкусием.

Всякий раз, открывая бутылку и понимая, что это для меня и моей жены, Мансур быстрыми тонкими пальцами мастерил из салфетки цветок и торжественно затыкал им открытое горлышко. Вроде бы мелочь? Но из них состоит наша жизнь, и как приятно, когда мелочи эти, пусть даже на несколько коротких мгновений, волнуют и радуют душу…

В последний вечер перед отъездом мы обнялись и попрощались, Мансур стал лукавить, нахваливая мой турецкий – мол, говорю совсем без акцента – и пожелал мне счастливого полёта домой. По-английски он не понимал совсем, русских слов знал немного, поэтому для верности помахал руками и погудел, изобразив самолёт. Должно быть, со стороны это выглядело и трогательно, и комично.