Вместе с тем, как сказал бы кормчий, мне это – ни к чему.
О каком кормчем идет речь?
А какая разница?
В любом из них свивал свои головокружительные кольца змей избирательности.
А как же иначе?
Однако кормчего рекомендую отметить.
Позже пригодится. Возможно.
***
Хотя, иногда любопытство предательски заявляет о себе. Пару раз мои ноги самопроизвольно направлялись в сторону библиотеки, но осознание того, что я – не Дмитрий Дмитриевич, и никакого документального отношения к Дмитрию Дмитриевичу не имею, благоразумно удерживало меня.
А разыщи я «Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями»?
Так и до автобиографической поэмы «Инок» не далеко, и кто знает, кто знает, что ожидало бы меня в будущем?
Известно, что, некие, умалчиваемые биографами, драматические события семейной жизни принудили Дмитрия Дмитриевича уйти в Николо-Угрешский монастырь. Мне же думается, что драматические события семейной жизни здесь ни при чем. Он изначально стремился к исходу. И если бы я занялся исследованием жизни своего однофамильца, уверен, я бы нашел тому подтверждения. Но исследование жизни Дмитрия Дмитриевича не входили в мои планы, так как никакого отношения к нему, равно как и к его бабушке, я не имею.
Вот зачем, скажите на милость, мне думать обо всем этом?
А вам?
Я же – не Дмитрий Дмитриевич. Даже не Андрей Дмитриевич, светлая память отцу водородного чуда.
Я – Андрей Сергеевич.
Как Тургенев.
Только он – Иван Сергеевич, а я – Андрей Сергеевич.
Но имя Андрей нравится мне не меньше, а, возможно, и больше, чем Иван, так как напоминает мне об Андрее Тотемском.
***
Однажды зимой к блаженному Андрею Тотемскому явился слепой по имени Ажибокай, предложил ему большую сумму денег и попросил исцеления, но юродивый убежал. Тогда Ажибокай вымыл глаза снегом, на котором стоял блаженный, и тут же прозрел.
***
Раньше или позже все мы прозреем. К этому нужно быть готовыми.
***
Итак, жизнь моя сделалась жизнью сокрытого, а впоследствии и явного, в чем у вас будет возможность убедиться, путешественника.
Прошу обратить внимание, что антарктических горемык я назвал странниками, а себя причислил к путешественникам.
Это – не случайно.
Все дело в звуках.
В слове странник присутствует сочетание продувающего насквозь звука с, безысходного звука т и душераздирающего звука р. Вот произнеси это странник с чувством, и тут же гусиная кожа, и зуб на зуб не попадает.
На путешественника же, благодаря п и ш тотчас проливается карамельное тепло Индии или телесное тепло Италии или лиловое тепло Персии, или… ну, и так далее.
Обожаю слова. В особенности – новые слова. Люблю и коллекционирую их, как монеты, марки или фантики.
***
Только что я упоминал о безмятежности, нежности и все такое. Разумеется, все это – грезы, так сказать. Мечты. На самом деле путешествия мои, как и положено пусть и потаенным, но подлинным путешествиям, изобиловали скрытыми, но впечатляющими трудностями и опасностями, сродни походу по минному полю, наиболее точно отображенному в полотнах американского художника Джексона Поллока, символично убиенного собственным автомобилем.
***
Надо бы перемениться.
К лучшему.
Непременно нужно перемениться.
Чувствую.
Нет, не чувствую, убежден.
Скорее всего, история с Гиперборей насажена в меня с этой именно единственной целью, и я уж конечно, уж как повелось, волен-с, неволен-с, переменюсь, куда деваться?
Пренепременно переменюсь.
Или не переменюсь, а только сделаю вид, что переменился, как поступает большинство. Поступает, будучи не в силах перемениться.
В угоду и только.
Дабы не расстраивать тех и этих.
А на деле – ни-ни.
А потому что нет ничего более упрямого и неподъемного, нежели человек, с его нутряной непогодой и кораблекрушениями.
Это печально, безусловно. Но, куда деваться?
***
Куда деваться, спрашиваете вы?
Думаю.
Разве что попытаться все же?
Думаю.
А, действительно, почему бы не сделать попытку?
Уж если столько лет носишь в себе такое, о чем многие другие и не знают, и знать не желают, такое, против чего и Колумб – не Колумб, почему бы не попробовать? Грех не попробовать.
И вообще, всякое надобно пробовать.
А как же?
И сладкое и горькое.
А как же?
Неужели вы полагаете, что Горькому нравилось его прозвище, даром, он сам себе его придумал?
Еще как не нравилось.
Нет, первоначально, может быть, и нравилось, почему нет?
Молодой человек – хочется удивить, взбудоражить, и все такое…
А вот потом, по прошествии лет, уже среди погибающих от скуки шагреневых женщин, и вечных студенток с иудейскими глазами-маслинами?
Просто ложка дегтя какая-то.
Просто заноза и конфуз.
Вполне вертикальный мужчина в полоску с загаром, литыми руками, патриархальной тростью, папиросой, гулким голосом, и вдруг…
Такое печальное, умное лицо дворовой собаки, собаки, которой хочется доверить все свои тайны, которой хочется поплакаться, которая поймет и не осудит, и тоже поплачет, которая промолчит где надо, и где не надо промолчит. Такое очень домашнее, домотканое лицо, лицо, вселяющее некоторую надежду в безнадежных, лицо, приглашающее к величальной песне, и вдруг… горько!
Простите, Горький.
Что звучит также пошло и некстати.
В любые времена.
Впрочем, Сладкий, например, было бы еще хуже.
Ну что это, в самом деле, за Сладкий? с такими-то беспробудными усищами и курортной шляпой?
Что же делать, когда третьего не дано? когда Соленый – совсем из другой оперы, а Кислый – вообще из области щей?
***
На определенном этапе всякая задачка кажется неразрешимой. Разумеется, если это – стоящая задачка. Впрочем, при определенных обстоятельствах всякая, даже пустяковая задачка может показаться тупиком и крахом.
Подразумевается пат? цугцванг? спросите вы.
Никак нет.
Как же все разрешилось? спросите вы.
Туберкулез все расставил по своим местам.
Или яд.
Все равно.
Не суть важно.
Прискорбно, но факт.
Исторический факт.
И какова мораль?
Перемены необходимы.
Всегда.
Жизнь без перемен пахнет недельным бельем. Так что без перемен – никак.
Но это, во-первых, должны быть своевременные перемены и перемены во благо.
А, во-вторых – перемены еще до перемен, то есть когда перемены происходят сами по себе. Вне нашей воли и раздумий.
Лучше всего – еще до нашего рождения.
Еще лучше – до нашего зачатия, когда мы представления не имеем, что есть горько, что есть сладко, а также солоно и кисло. Когда самое зачатие, казалось бы, еще под большим вопросом, но что-то там под ложечкой уже ворочается как полнолуние.
А лицо? Лицо, знаете ли, обманет, и глазом не моргнет.
***
Что такое беспричинный человек?
Беспричинный человек – это такой неприметный, гладкий, как правило, человек, возникающий на вашем пути неизвестно зачем.
Нет, причина его появления, безусловно, существует, но, ни вы, ни он, ни при каких обстоятельствах не сможете обнаружить ее. Потом, когда-нибудь, как говорится, в другом измерении…
Встретив такого человека где-то в компании или по службе, мы его, обычно, тотчас забываем и при новой встрече не узнаем, если кто-либо не укажет на знакомство.
Сам беспричинный человек промолчит. Безусловно.
Что ждать от такого человека?
Скорее всего, ничего. Ни плохого, ни хорошего. Подлости он вам не сделает, потому что подлость требует известной страсти, а он бесстрастен. Да и что такое подлость? Пойди теперь, разбери.
Слово доброе, пожалуй, скажет, но от слова его не будет вам ни жарко – ни холодно. Ибо для того чтобы доброе слово попало в цель, оно должно иметь привкус лести. И не спорьте.
А откуда же взяться лести, когда беспричинный человек о своем думает? Тихо и подробно. В думах тех он фантазер, да еще какой!
О, в думах тех он может Бог знает чего достичь!
Если в думах его покопаться, можно и сварливую и гадливую нотку обнаружить. Но это – не опасно, потому, что думы его всегда были и будут прикрыты волнообразным панцирем одному ему ведомых и прочувствованных незыблемых правил. И правила эти – превыше всего, что бы ни случилось.
Что бы ни случилось.