Читать интересную книгу Вторая жизнь Уве - Бакман Фредрик

«Не пора ли на заслуженный отдых?» – вчера с такими словами его выпроводили с работы. Мол, нехватка рабочих мест, вот и приходится расставаться с нашими ветеранами. Треть века служил на одном месте, и нате – дослужился. Ветеран, едрен корень. Оно конечно, теперь всем по тридцати одному годку, все носят брючки в облипку и нормального кофе не пьют. И никто ни за что не отвечает. Хлыщи с холеными бороденками. Меняют работу, жен, машины. Как нечего делать. При первом удобном случае.

Уве сердито таращится в окно. Пижон совершает пробежку. Но не его ленивая трусца так бесит Уве, нет. Уве все эти променады вообще до лампочки. Только зачем бегать с таким видом, будто дело делаешь? Самодовольно лыбиться, будто, как минимум, лечишь эмфизему? Не то быстро ходит, не то бежит медленно – вот и вся его трусца. И вообще, когда сорокалетний мужик выползает на пробежку, он как бы сообщает всему свету: больше он ни к чему не пригоден. При этом обязательно вырядится, словно двенадцатилетняя румынская гимнастка. Словно на олимпийский марафон, а не на сорокапятиминутную пробежку.

Вот блондинку себе завел, пижон. На десять лет младше. Бледная немочь, как прозвал ее Уве. Разгуливает по двору вперевалочку, будто пьяная панда, каблучищи что твой карданный ключ, рожа вся размалевана, чисто клоун, вдобавок темные очки такие здоровенные – не очки, а целый мотоциклетный шлем. А в ридикюльчике у нее мелкая зловредная шавка. А если не в ридикюльчике, то носится без поводка, гавкает без разбору и ссыт на плитку перед домом Уве. Думают, Уве не видит? Как бы не так!

Нет, так дальше жить нельзя! Баста!

«Не пора ли на заслуженный отдых?» – сказали ему вчера на работе. И вот стоит Уве посреди своей кухни и не знает, как ему убить вторник.

Смотрит в окно на одинаковые соседние дома. Вон в тот на днях семья многодетная заселилась. Иммигранты, насколько понял Уве. Что у них за автомобиль, пока неясно. Ладно, лишь бы не «ауди». Или, не дай бог, не японец какой.

Уве одобрительно кивает, будто только что сказал что-то очень верное и горячо согласился сам с собою. Поднимает глаза к потолку гостиной. Сегодня он собрался ввинтить туда крюк. Но не абы какой крюк. Абы какой крюк нынче худо-бедно вкрутит любой айтишник с психиатрической справкой и в вязаной кофте не то мужской, не то бабской. Нужен такой, чтоб намертво сел, как скала. Чтобы дом рухнул, а крюк остался на месте.

А через несколько дней явится расфуфыренный маклер, узел на галстуке величиной с голову ребенка, и станет вешать лапшу про евроремонт да про полезную площадь и даже, может быть, распространится о самом Уве, но ни словом не обмолвится о крюке, гад. Это понятно.

На полу в гостиной стоит малый ящик для полезных мелочей. Так уж у них в доме заведено. Все купленное женой «изящно» либо «красиво». А Уве уж если покупает, то вещи полезные. Практичные. Которые разложены у него в двух ящиках – большом и малом – на все случаи жизни. Вот малый инструментальный ящик. В нем гвозди, саморезы, автомобильные ключи и прочий инструмент. Теперь в домах не держат полезных вещей. Один только хлам. Двадцать пар обуви и ни одного рожка. Горы микроволновок и плазм, а завалящего дюбеля не сыщешь, словно их всех распугали резаком для пластика.

В ящике у Уве целое отделение для дюбелей. Он склонился, изучая их, точно шахматист фигуры. Уве не торопится с выбором. С дюбелями спешить – людей смешить. У каждого дюбеля свое применение, своя метода. Народ нынче совсем не думает о технологии, лишь бы смотрелось помоднее. Но Уве, если уж взялся за что-то, все делает как положено.

«На заслуженный отдых…» – сказали ему на работе. Зашли к нему в контору в понедельник и заявили, мол, решили не тянуть до пятницы, чтоб «не омрачить ему выходные». «На заслуженный отдых», ишь! Вам бы самим проснуться во вторник и понять, что вас списали в утиль. Вам бы только по энтернету шариться да эспрессо посасывать, а чувство долга вам неведомо.

Уве изучает потолок. Щурится. Надо поставить крюк ровно по центру, решает он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Уве уже приступил к решению задачи по существу, как вдруг раздался беспардонный, протяжный скрежет. Как если бы какой-нибудь дюжий увалень на японском шарабане с прицепом, пытаясь сдать назад, заскреб по стене таунхауса.

3. Уве сдает назад на японце с прицепом

Уве отдергивает занавески в зеленый цветочек (жена давным-давно грозилась их поменять). И видит коренастенькую чернявую смуглянку лет тридцати явно нешведского розлива. Та отчаянно машет водителю, своему погодку, дюжему белобрысому увальню, втиснутому за руль миниатюрной японской машинки, которая в этот самый момент скребет прицепом по стене таунхауса Уве.

Увалень жестами и знаками пытается деликатно намекнуть женщине: дескать, задача не так проста, как может показаться. Чернявая, отнюдь не столь деликатно, а скорее даже наоборот, семафорит ему что-то в ответ: по всей вероятности, сообщает, что видит за рулем остолопа.

– Твою мать! – ревет Уве, глядя, как прицеп одним колесом бороздит его клумбу.

Он бросает ящик с инструментами. Сжимает кулаки. Две секунды, и он уже вылетает на крыльцо. Дверь распахивается сама собой, словно опасаясь, что иначе Уве просто ее проломит.

– Вы чё творите? – напускается он на чернявую.

– Вот и я спрашиваю! – кричит она в ответ.

На какое-то мгновение Уве оторопевает. Пепелит ее взглядом. Женщина отвечает тем же.

– Написано же: проезд по территории запрещен. По-шведски читать не умеете?

Смуглянка выступает вперед, и тут только Уве замечает: она либо на большом сроке беременности, либо, по определению самого Уве, страдает точечным ожирением.

– Это я, что ли, за рулем?

Уве молча смотрит на нее несколько секунд. Потом поворачивается к белобрысому увальню: тот кое-как выкарабкался из тесной японской коробчонки и теперь стоит, виновато разведя руки. В вязаной кофте, с осанкой, свидетельствующей о застарелом дефиците кальция в организме.

– А ты кто такой? – интересуется Уве.

– Это я вел машину, – беззаботно улыбается увалень.

Ростом под два метра. Уве всегда с интуитивным скепсисом относился к людям выше метра восьмидесяти пяти. Опыт подсказывал: при эдаком росте кровь просто не добирается до мозга.

– Ага, как же! Кто еще кого вел! Может, она тебя? – Пузатая смуглянка, пониже увальня примерно на полметра, яростно наскакивает на него, пытаясь шлепнуть по руке обеими ладонями.

– А она-то кто? – интересуется Уве.

– Женушка моя, – дружелюбно кивает в ее сторону увалень.

– Ненадолго, не надейся, – энергично, аж пузо подпрыгивает, огрызается «женушка».

– Думаешь, это так прос… – начинает оправдываться муж, но она перебивает:

– Я сказала: ПРАВЕЕ! А ты едешь НАЛЕВО! Почему ты меня не слушаешь? НИКОГДА не слушаешь!

Тут она выдает тираду на полминуты, представляющую собой, как догадывается Уве, подборку изощренных арабских ругательств, которыми столь богат этот язык.

Белобрысый увалень только блаженно кивает – его улыбка неописуемо гармонирует с жениной бранью. С такой улыбкой ходят буддийские монахи, отчего любому нормальному человеку хочется двинуть им по морде, подумал Уве.

– Извиняемся, в общем. Сплоховали малость, сейчас все поправим, – бодро сообщает увалень, дождавшись, пока его половина наконец замолкнет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И с самым беспечным видом выуживает из кармана круглую жестянку и отправляет себе под губу табачный ком величиной с гандбольный мяч. И, видимо, уже собирается дружески хлопнуть Уве по спине.

Уве одаривает увальня таким взглядом, словно тот только что навалил кучу на капот его машины.

– Поправим? Да ты же у меня на клумбе встал!

Увалень смотрит на колеса прицепа.

– Хех, это вот это, что ли, клумба? – добродушно скалится он, кончиком языка поправляя табачный ком.