своей рабство в атлантическом мире представляло собой отношения, направленные на эксплуатацию рабочей силы, и должно обсуждаться именно в этом качестве.
Атлантическое рабство не было неоархаическим повторением древнеримского рабства. Оно не было основано на расовой иерархии и было тесно связано с почти полной властью paterfamilias над всеми членами его семьи, чего уже не было нигде на землях раннего современного христианства. Тем не менее юридическое сходство между эпохами было налицо. В атлантическом регионе рабы также являлись собственностью хозяина: он имел право неограниченно использовать их рабочую силу и применять насилие для ее извлечения; он не был обязан вознаграждать рабов или обеспечивать их содержание. Общие законы страны на рабов не распространялись или распространялись лишь в весьма ограниченном смысле. Как правило, рабы не имели никакой защиты от насилия со стороны хозяина; они могли быть проданы третьему лицу независимо от их семейных обстоятельств - эта практика была с разгромным успехом описана в бестселлере Гарриет Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома" (1852 г.). Статус раба обычно сохранялся всю жизнь и часто передавался по наследству детям женщин-рабынь. Сопротивление и бегство считались преступными деяниями и подлежали самому суровому наказанию.
Такова была основная модель атлантического рабства - очень сильная форма зависимости, при которой рабы были особенно бесправны. Историки давно спорят о том, всегда ли реальность на местах соответствовала этой крайности: если аболиционисты по тактическим соображениям и из морального отвращения представляли рабов как просто предметы, то последние исследования выявили культурное богатство рабовладельческих общин и показали, что в них сохранялась определенная возможность для индивидуальных действий и жизненного выбора. Однако факт остается фактом: на Западе (гораздо реже - в Китае и совсем редко - в Японии) в первой половине XIX века, а иногда и позже, миллионы людей работали в условиях, которые не могли быть дальше от морального и экономического идеала "свободного труда", пропагандируемого либерализмом того времени. При этом они не работали в архаичных или отсталых сферах народного хозяйства. Есть некоторые свидетельства - хотя этот вопрос «остается более или менее открытым» - того, что и в Карибском бассейне накануне отмены британского рабства, и на юге США в эпоху антебеллумов рабовладельческая плантация могла быть, хотя и далеко не всегда была, эффективной, прибыльной и, следовательно, экономически "рациональной" формой производства.
Не было короткого и прямого пути из рабства в царство свободы. Рабы, освобожденные одним росчерком пера, не получали сразу же новых позитивных прав и экономической основы для существования; они нигде не становились в одночасье полноправными гражданами. В колониях они поначалу оставались политическими несовершеннолетними, как и все остальное население, хотя в британских колониях существовала определенная возможность представлять их интересы. В США к 1870 году повсеместно было введено всеобщее мужское избирательное право без учета цвета кожи, но с 1890-х годов в южных штатах оно было практически полностью девальвировано путем введения специальных дискриминационных правил (тяжелые процедуры регистрации, имущественные и образовательные барьеры и т.д.). После Гражданской войны прошло целое столетие, прежде чем негры смогли на практике реализовать свои важнейшие гражданские права. В большинстве случаев при эмансипации бывшие рабовладельцы получали определенную компенсацию: государство часто выплачивало крупные суммы, либо бывшие рабы могли продолжать выполнять трудовые функции в течение переходного периода.
Только в США отмена рабства была сопряжена с военным поражением рабовладельческой элиты. Здесь результат был более всего похож на социальную революцию с карательной конфискацией частной собственности, но и в этом случае рабы не превратились сразу же в свободных наемных рабочих в промышленности или мелких фермеров на собственной земле. Напротив, на крупных плантациях была введена система издольщины, при которой старый плантатор оставался владельцем земли, а его бывшие рабы должны были делить с ним плоды своего труда. В целом южная плантаторская власть утратила права собственности на людей, но не на землю и другие владения. Таким образом, плантационные рабы превратились в безземельный низший класс, подвергавшийся полномасштабной расистской дискриминации и находившийся во все более тяжелых условиях издольщиков и наемных рабочих. Вскоре к ним присоединились бедные белые, что привело к пересечению классовых и расовых барьеров. На Гаити плантации были физически уничтожены во время революции, а вместе с ними и вся сахарная экономика некогда высокодоходной колонии, так что до сих пор для сельского хозяйства страны характерны мелкие фермеры с крошечными участками. В британских и французских странах Карибского бассейна крупномасштабное производство также не прекращалось. На некоторых островах плантаторам удалось сохранить сахарные плантации, используя для их поддержания не столько бывших рабов, сколько вновь нанятых контрактников ("кули"). Как правило, рабы превращались в земледельцев, подвергавшихся меньшей дискриминации, чем их коллеги на Юге США, и пользовавшихся хотя бы минимальными гарантиями по британскому законодательству.
Урок, полученный в ходе эмансипации, заключается в том, что свобода не является вопросом "все или ничего", она имеет различные формы и градации. Вопрос о том, свободен человек или нет, был академическим по сравнению со степенью свободы, с тем, для чего она могла быть использована и какие практики исключения, новые или старые, существовали. Имело огромное значение, освобождали ли, как в Бразилии, рабов, не позаботившись об их материальном существовании, или кто-то проявил о них бескорыстную заботу. Бывшие рабы - слабые и уязвимые люди, не имеющие естественных союзников в обществе, и они нуждаются в некоторой первоначальной амортизации от трудностей борьбы за выживание в условиях рыночной экономики.
Крепостные
В христианской Европе, особенно к северу от Альп, рабов не было со времен средневековья. Характерным видом подневольного труда было крепостное право. В начале XIX века этот институт сохранился в основном в России, где он приобрел более жесткую форму в XVIII веке. Чтобы получить представление о масштабах этого явления, напомним, что в 1860 году в США статус рабов имели чуть менее 4 млн. человек, то есть 33% населения Юга и 13% населения Севера. В Бразилии численность рабов достигла своего пика в 1850-х годах (2,25 млн. человек, или 30% всего населения), что близко к показателям юга США. Данные по крепостным в 1858 году в царской империи (почти все в Европейской России) были значительно выше: 11,3 млн. крепостных в частной собственности и 12,7 млн. "государственных крестьян", также не обязательно свободных. Крепостные составляли примерно 40% мужского населения России - или более 80%, если учитывать государственных крестьян. Основное демографическое различие между Россией и югом США того времени заключалось в концентрации подневольного труда: в России нередко к одной ферме прикреплялось несколько сотен крепостных, тогда как на американских плантациях такие масштабы были редкостью. Кроме