Адам.
– Куда?
– В окно, направо. Видишь башни?
– Да.
– Это «Бель-Эйр».
Он повернул направо, и мы проехали через ворота замка по (бутафорскому) подъемному мосту. Вместо рва была трава, точнее отдельно растущие пучки травы. В целом «Бель-Эйр» выглядел так, как будто переживал не лучшие времена. Замок казался немного уставшим, и на угловой башне облупилась краска.
– Когда ты последний раз здесь был? – спросила я.
– Кажется, на день рождения Родди Веги в седьмом классе, – ответил Адам. – Здесь во дворе есть картинг, и знаешь, пока у тебя нет водительских прав, круче этого нет ничего.
– Наверное.
– Но на самом деле довольно грустно приезжать в место, которое любил в детстве, и видеть его таким, каким его, наверное, видели твои родители. Ты убедишься, внутри еще хуже.
У стен огромного вестибюля размером со склад стояли десятки автоматов для видеоигр, пинбола и, конечно, скибола. Я увидела призовую будку с разными безделушками, которые можно было купить за талоны, а над будкой висели гигантские мягкие игрушки (но тигра среди них не было). Я спросила парня на кассе, знает ли он Талли. Он ответил, что не знает. Кроме него, в «Бель-Эйр» было еще несколько сотрудников в полосатых судейских футболках. Нет, они тоже ее на знали, и тот же ответ мы получили во дворе в зоне картинга и мини-гольфа.
– А во сколько вы закрываетесь? – спросила я.
Я уже спрашивала, когда звонила в «Бель-Эйр», сидя на школьной лестнице.
– Мы открыты с одиннадцати утра до восьми вечера с понедельника по четверг, – ответил парень по имени Харрис. – В пятницу и субботу до десяти, а в воскресенье закрываемся в семь.
– В полночь никогда не работаете? – спросила я.
– С тех пор как я тут работаю, график один и тот же, – ответил он.
– А давно вы тут работаете?
– Почти три года.
– И за все это время не было каких-нибудь ночных вечеринок или чего-то такого?
– Типа дня рождения?
– Ну да или любой другой праздник, который затянулся допоздна. Например, если кто-то забронировал все заведение и пригласил гостей до полуночи?
– Сколько у вас гостей? – поинтересовался Харрис.
– Да я просто гипотетически спрашиваю, – сказала я. – Если бы у меня было достаточно гостей, чтобы заполнить все заведение, я бы могла его забронировать целиком?
– Наверняка, хотя, если честно, этим не я занимаюсь. Давайте я позову менеджера. Эй, Мелинда! – позвал Харрис.
К нам подошла женщина из команды в полосатых футболках и рваных джинсах, и я вспомнила папу, который (конечно же) был последовательным противником рваных джинсов. Он даже придумал на этот счет правило: он не просто сам не покупал нам с Талли такие джинсы, но и запретил нам тратить собственные деньги на одежду, в которой намеренно были сделаны порезы и разрывы. Папа и слушать не хотел, что такие джинсы – самый пик моды и их носят все наши друзья. Ему такая одежда казалась оскорбительной. «Когда я был студентом, то вынужден был ходить в рваных джинсах с заплатками, потому что у меня не было выбора – просто не было денег купить новые», – рассказал он мне и Талли. Это был единственный раз, когда он хоть что-то рассказал про те лишения, которые ему пришлось пережить, и про то насколько изменилась его жизнь после смерти родителей. Мы с Талли смирились с запретом на рваную одежду.
Хотя теперь на одних джинсах Талли разрывы все же были. На тех, которые с нее срезали в больнице и которые теперь лежали на верхней полке моего шкафа, вместе с остальными ее «личными вещами».
– Чем могу помочь? – спросила Мелинда.
Я повторила вопрос, который задавала Харрису. Мелинда сказала, что «Бель-Эйр» никогда не работал до полуночи, а если бы кто-то попытался пробраться туда в полночь, то сработала бы сигнализация и камеры наблюдения, но такого уже давно не происходило – последний раз это был розыгрыш одного студенческого братства. Тогда несколько парней попытались ночью забраться в замок по стенам, но это случилось два года назад, и это были парни. Один из них сломал себе ногу. Руководство «Бель-Эйр» решило, что это достаточное наказание, и не стало обращаться в суд.
Я показала Мелинде фотографию Талли, чтобы мое расследование было максимально аккуратным, хотя и не ждала, что она ее узнает, – она и не узнала. Мы с Адамом пошли обратно к машине.
– Мне сегодня никуда не надо, – сказал он. – На самом деле я совершенно свободен до завтрашнего утра, когда мне надо будет к маме на работу, куда я пойду против своей воли. Так что одно твое слово, и я отвезу тебя, куда захочешь.
Мило с его стороны, но я подумала, что на сегодня хватит.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Просто отвези меня к тетиному дому.
– Без проблем.
20
ДОМА Я РАССКАЗАЛА ТЕТЕ Элизе все, что выяснила во время поездки с Адамом в Заливу, то есть практически ничего.
– Я думала, этот список – обычная головоломка Талли, и все, что мне нужно сделать, – это приехать сюда, а ответы уже давно меня ждут. Но пока не получилось разгадать ни одной загадки.
– Ты ведь догадалась, что надо приехать сюда, – сказала тетя Элиза. – И про закусочную, не говоря уже об улице Кресан. За это я очень благодарна.
– Я тоже, – произнесла я совершенно искренно.
Действительно, я была благодарна судьбе, что в мою жизнь вернулась тетя. Но иногда, даже когда прямо перед тобой сидит человек, за которого надо испытывать благодарность, тебя переполняет такая грусть, что благодарность совсем не чувствуется. Как когда раввин Бернштейн во время траура сказал, что мы должны быть благодарны за то, что Талли вообще существовала в нашей жизни. Я и была благодарна, что Талли у меня была, но на ее похоронах испытывала совсем другое чувство.
Если бы чувства участвовали в игре «камень-ножницы-бумага», грусть оказалась бы сильнее благодарности.
– Вы не против, если я пойду наверх ненадолго прилечь? – спросила я тетю Элизу.
– Конечно, нет, – ответила она. – Я сама хотела передохнуть.
Я помогла ей лечь на диван, положила ногу на специальную подушку и принесла стакан воды. Потом поднялась наверх в свою комнатку и осторожно закрыла дверь.
В этой комнате жила Талли, и я знала, что, хотя прошло время и тетя Элиза, наверное, тут пропылесосила, протерла пыль с полок и поменяла постельное белье на раскладном диване (до того, как сломала ногу), частички Талли все равно остались в этой комнате. Прошлой осенью на физике нам рассказывали о последнем вздохе Цезаря. Юлий Цезарь