моими эмоциями прямо сейчас. Это будет смертельный удар.
Миша делает шаг ко мне, и моя рука взлетает между нами.
— Нет, Миша, — умоляю я, страдание напрягает мой голос.
Выражение его лица становится все более нежным, и я смотрю на человека, который подарил мне мой первый поцелуй.
Из меня вырывается рыдание, и сердце сжимается в груди.
— Будь твоя воля, я бы уже была мертва. Ты очень ясно дал мне это понять. А теперь ты смотришь на меня так, будто тебе на самом деле не все равно? — Я сильно качаю головой. — С меня хватит этой войны, на которую я не подписывалась.
Двумя огромными шагами он сокращает расстояние между нами, и его ладони обхватывают мое лицо, заставляя меня поднять на него взгляд. Его глаза встречаются с моими с яркостью миллиона солнц.
Мое лицо искажается под давлением всего, что произошло, но прежде чем я успеваю разрыдаться, Миша рычит:
— Вот зачем.
Его губы прижимаются к моим в душераздирающем поцелуе.
Разум кричит мне сразиться с ним, но мое сердце замирает в беспамятстве.
Я поднимаю руки и пытаюсь оттолкнуть его, но это только заставляет его обхватить меня одной рукой, прижимая мое тело к своему.
— Миша, — хнычу я ему в рот.
Он поднимает меня на руки и несет к его кровати, куда мы падаем, а его вес вдавливает меня в матрас.
Мне удается отвернуться от него и закричать:
— Остановись! Боже, пожалуйста, остановись.
Он прижимается лицом к моим волосам, и мы лежим неподвижно, переводя дыхание.
У меня такое чувство, что прошли уже минуты, в течение которых я просто смотрю в окно, не в силах переварить все то, что только что произошло.
— Я солгал, — наконец шепчет он.
Я сжимаю губы и с трудом сглатываю подступившие к глазам слезы.
— Я все еще, блять, чувствую это, — признается Миша.
Я делаю глубокий вдох.
— Что?
— Эту вечно, блять, присутствующую искру. — Усмехается он, поднимая голову, и я чувствую, как его глаза прикованы к моему лицу. — Это гораздо больше, чем просто искра. Это гребаный ад эмоций.
Я медленно поворачиваю лицо к нему, пока наши взгляды не встречаются.
— Тогда почему ты обращался со мной как с дерьмом?
Он качает головой.
— Потому что ты враг.
Мой подбородок дрожит, когда я шепчу:
— Я не хочу быть твоим врагом.
Глядя в его ярко-голубые радужки, я вижу, как чувства, которые он скрывал от меня, наполняют их, пока взгляд не становится таким нежным, что разбивает мне сердце.
— Разве ты не можешь покинуть Братву? — Спрашиваю я, и в глубине моей души пробивается росток надежды.
Миша качает головой.
— Это все равно, что я прошу тебя оставить свою семью.
По глупости я говорю:
— Мы можем убежать.
Он мрачно усмехается.
— От Братвы и мафии так просто не убежишь.
Саженец надежды начинает угасать.
— Тогда что нам делать?
Он качает головой.
— Блять, понятия не имею.
— И это все? — Мои брови сходятся вместе от душевной боли. — Мы просто снова станем врагами?
— Мы никогда не прекращали ими быть.
Он начинает отталкиваться от меня, и в чистом отчаянии я обхватываю его челюсть руками и прижимаюсь к его рту.
Миша издает угрожающее рычание, а затем снова наваливается на меня всем своим весом. На этот раз, когда он углубляет поцелуй, я не останавливаю его.
Я целую этого мужчину со всеми своими чувствами. Разочарование. Душевная боль. Истощение. Отчаяние. И когда его язык касается моего, в моей груди расцветают любовь и надежда.
Мы теряем контроль над собой, наши руки хватают и гладят друг друга, в то время как наши рты поглощают друг друга. Это так чертовски интенсивно, что у меня кружится голова от поцелуя.
Рука Миши накрывает мою грудь, и его прикосновение почти обжигает.
— Господи Боже! — Он прерывает поцелуй и смотрит на меня со смесью потребности и гнева. — Нахуй мою жизнь.
Когда он говорит: ‘Нахуй мою жизнь’, я слышу муки в его голосе — его борьбу между преданностью Братве и желанием меня.
Я кладу ладонь ему на подбородок и, жертвуя своей гордостью, умоляю:
— Выбери меня. — Пожалуйста. — Выбери нас.
Впервые с тех пор, как я знаю Мишу, на его лице появляется боль, когда он закрывает глаза. Он скатывается с меня и, падая на спину, издает стон, который я чувствую до глубины души.
Он выбирает Братву.
Кивая, мне требуются все силы, чтобы сдержать слезы, когда я поднимаюсь с его кровати.
— Пожалуйста, открой дверь, — шепчу я.
Я сжимаю руки в кулаки, и когда Миша встает и открывает дверь, я вздергиваю подбородок и, цепляясь за остатки своей гордости, выхожу из его спальни.
Измученная до глубины души, я выхожу из его апартаментов и вижу, что они находятся в том же коридоре, что и мои. Я судорожно втягиваю воздух и, достав из кармана ключ-карту, подхожу к своей комнате и провожу ею по замку.
Вот и все. Нравится это моим родителям или нет, но со Святым Монархом покончено.
Как только я поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, Миша ударяет рукой по дереву и, шагнув внутрь, другой рукой обхватывает мою шею.
Он дергает меня назад, и его глаза прикованы к моему лицу, когда он рычит:
— Я не могу тебя отпустить. Христос. Я в полной заднице, потому что не могу выбирать.
Когда я пытаюсь отстраниться, он захлопывает дверь и крепче прижимает меня к себе.
— Не заставляй меня выбирать, Аврора.
— Не я заставляю тебя выбирать, — кричу я. — Если бы это зависело от меня, между моей семьей и твоей не было бы войны.
— Ты можешь поговорить со своим отцом? — спрашивает он невозможное. — Если он согласится выплатить Братве и мафии их долю от своих доходов, война закончится.
Я издаю недоверчивый смешок.
— С чего ты взял, что отец будет меня слушать? — Я обвожу рукой комнату. — Он отправил меня в эту дыру, не предупредив, на что это будет похоже. Он упрямый и жесткий человек. — Я отстраняюсь от Миши и качаю головой. — Как и все вы. Никто из вас не готов идти на компромисс.
— Я гребаный силовик, — огрызается Миша. — В Братве компромисс — это разница между жизнью и смертью. — Он сокращает расстояние между нами и, схватив меня за руки, встряхивает. — Я тот человек, которого они посылают уничтожить цель. Ты понимаешь, что это значит?
Я качаю головой, хотя и понимаю.
— Если твой отец продолжит торговать, не заплатив пошлину, я буду вынужден убить твою семью. — Мучительная боль прорезает глубокие морщины на его лице. — Я буду