местами, и Алек с садистским видом начинает вводить иглу под ноготь Кадзуо. На полпути он останавливается и вертит острием, медленно вырывая ноготь из плоти.
Капля пота стекает по виску Кадзуо, но он стискивает челюсти, чтобы держать себя в руках.
Алеку удается добиться от солдата якудза четырех ворчаний, и когда приходит время отрывать ноготь, Кадзуо неохотно рычит:
— Сдаюсь.
— Оу, — жалуется Алек. — Ты просто обязан был испортить мне веселье.
— Мистер Петров и мистер Кодра, вы следующие.
Я сажусь и смотрю, как со стола вытирают кровь. Когда мое запястье пристегивают, я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.
Когда Марсела тянется за иглой, я погружаюсь в так называемое безопасное место, чтобы боль была не такой сильной.
Это наше первое Рождество с Асланховыми. Я держу Тиану за руку, и когда мы спускаемся по лестнице, в поле зрения появляется сверкающая елка. Подарков так много, что они заполняют большую часть пространства вокруг основания елки.
Марсела втыкает острый кончик иглы в основание моего ногтя.
Лицо Тианы светится от счастья.
Я сосредоточиваюсь на мысленном образе сестры.
Это был первый раз, когда я увидел ее счастливой, и одно из самых дорогих для меня воспоминаний.
Боль усиливается, и я вспоминаю звук ее смеха, когда миссис Асланхова учила ее печь печенье. Тиана сожгла их все, но я съел одно и сказал, что это лучшее, что я когда-либо пробовал.
— Вытащи ноготь, — приказывает инструктор Волков.
— Миша, — шепчет Тиана.
— Да.
Она прижимается к моему боку, все еще боясь спать одна.
— Как думаешь, они нас оставят?
Честно говоря, я не уверен.
— Даже если нет, я всегда буду с тобой, — говорю я, не в силах лгать своей младшей сестре.
— Что, если нас разлучат? — спрашивает она, ее голос тоненький и ранимый.
Я крепче обнимаю ее.
— Этого никогда не случится.
— Но что, если… — настаивает она.
— Тогда я найду тебя и украду обратно.
— Пообещай, Миша.
— Обещаю, Тиана.
— Я люблю тебя больше, чем все подарки, которые получила сегодня.
Мое сердце сжимается от ее слов, потому что я знаю, как много эти подарки для нее значили.
— Я люблю тебя еще больше.
Внезапно боль резко усиливается, и воспоминание превращается в нечто неожиданное.
— Я открою тебе свои секреты, если ты откроешь мне свои.
Моя маленькая лань издает слабый смешок.
— Звучит… как сделка.
Ее ярко-изумрудные глаза смотрят на меня, когда она признается:
— Ты был моим первым поцелуем. — Сморщив нос, она поправляет себя: — Ну, мы действительно поцеловались. Вроде того.
— Почему ты не остановила меня?
— Потому что я хотела, чтобы это был ты.
— Ты все еще хочешь поцелуя? — Спрашиваю я, надеясь, что она скажет "да".
Она говорит мягким голосом:
— Пожалуйста. Если мне суждено умереть, то я хочу хотя бы один приличный поцелуй.
Я качаю головой, в моем голосе звучит решимость:
— Ты не умрешь. Только не так.
Опустив голову, я завладеваю ее губами и целую ее так, как никогда никого не целовал.
Когда я неохотно прерываю поцелуй, в ее глазах блестят слезы.
— Спасибо, mio principe.
— Миша! — Рявкает инструктор Волков, толкая меня в плечо.
Я качаю головой, выходя из своего так называемого безопасного места, и глубоко вдыхаю, чувствуя боль в месте оторванного ногтя.
Господи. Это случилось впервые. Как, черт возьми, память об Авроре может быть сильнее, чем память о моей сестре?
В глазах инструктора Волкова светится гордость, когда он смотрит на меня.
— Вот как это делается. Если они не могут достучаться до тебя, они ни хрена не смогут сделать, чтобы заставить тебя говорить.
— Ваша очередь, мистер Кодра, — говорит инструктор Волков, вручая мне повязку.
Я все еще не отошел от произошедшего; воспоминание о поцелуе с Авророй так глубоко погрузило меня в мое подсознание, что я ничего не почувствовал. Хотя обычно я все равно что-то чувствую, но мысли о Тиане просто делали это терпимым.
Но Аврора полностью избавила меня от боли.
Что. За. Нахуй. Блять?
Мне приходится переключить внимание к текущей повестке дня, и, взяв иглу из коробки, встречаюсь взглядом с албанским секс-торговцем.
Подумай о трех людях, которых он изнасиловал и которых похитили его люди. Это могла быть Тиана.
Это могла быть Аврора.
Темные глаза Марсела пусты, когда он смотрит на меня в ответ.
Взявшись за его мизинец, я ввожу иглу под ноготь. Эта чертова штуковина длинная и желтая, и я с нетерпением жду, когда смогу ее оторвать.
Как можно медленнее я ввожу иглу в его кожу, наблюдая, как острие заставляет ноготь лопаться. Мой взгляд возвращается к Марселу, и я замечаю, как он напрягает челюсти, а его губы сжимаются в тонкую линию.
Когда я проникаю глубже, он пытается отдернуть руку, но ремень удерживает ее на месте.
Я позволяю своей ненависти к нему проявиться, рыча:
— Где три человека, которых ты изнасиловал и похитил?
— Иди… — Я ввожу иглу глубже, и он делает паузу, чтобы сжать челюсти, затем шипит: — Иди нахуй.
Игла вонзается еще глубже, затем я делаю паузу, чтобы боль успела зафиксироваться.
— Где они?
На этот раз он молчит, и на его лбу выступают капли пота.
— У тебя осталось всего два года. Как только ты ступишь за территорию Святого Монарха, я буду ждать, — дразню я его.
Игла вошла лишь наполовину, а мужчина вспотел так, словно пробежал марафон.
— Я бы хотел испробовать крыс на тебе. Мне кажется, это будет достойная смерть. — Я ввожу острый конец, пока он не касается белой части ногтя. — Представь, как крысы разрывают твою кожу, прогрызают себе путь через желудок, когтями впиваются в позвоночник… — Я давлю до конца. — Вылезают из твоей спины, когда твое тело содрогается в конвульсиях от шока, вызванного тем, что тебя съели заживо.
Марсела снова пытается отстраниться, и когда острие иглы пронзает кожу у него под ногтем, он плачет, как гребаная девчонка.
— Киска, — бормочу я по-русски, выдергивая иглу.
— Вырви ноготь, — говорит инструктор Волков. — Заставь его заговорить.
Я бросаю иглу на стол и беру плоскогубцы. Самодовольно улыбаясь Марселу, я говорю:
— Последний шанс. Где те трое, которых похитила твоя группа?
Марсела сильно качает головой и, судорожно втягивая воздух, пытается увернуться, когда я хватаюсь за желтый ноготь. Используя плоскогубцы, я загибаю ноготь, не торопясь.
— Где они?
Тело Марсела напрягается, его пальцы смыкаются, когда я начинаю тянуть.
— Где они? — продолжаю повторять я, зная, что этот вопрос изматывает его.
Когда ноготь начинает отрываться, он кричит:
— Мертвы! Они, блять, мертвы.
Я перестаю тянуть его за ноготь и, нахмурившись, спрашиваю:
— Почему? Если ты