на трон Андрея и, по крайней мере, частично в этом преуспели.
Елизавета смогла лично убедиться в результатах своих трудов, когда венгерские придворные Андрея мрачно сообщили ей, что обнаружили доказательства заговоров и интриг против ее сына. Королева-мать написала Папе, жалуясь на эту опасность и требуя принять меры, но Климент к тому времени уже достаточно устал от венгерских жалоб и, вероятно, счел письмо Елизаветы еще одним приемом в ее попытках привести сына к власти, поэтому он проигнорировал ее предупреждения. Не добившись удовлетворения по официальным каналам, Елизавета вновь решила взять дело в свои руки и объявила, что забирает Андрей с собой в Венгрию.
От выполнения этого решения вдовствующую королеву отговорили только совместные призывы Иоанны, Агнессы Перигорской и Екатерины Валуа — что, безусловно, было первым случаем в истории королевства, когда эти три женщины согласились действовать сообща в отношении чего-либо. Наиболее вероятным объяснением этого единого фронта было понимание того, что если Елизавете удастся увезти Андрея из Неаполя, то позже он непременно появится снова в сопровождении своего брата-короля и большой венгерской армии, а такого следовало избежать любой ценой. Доменико да Гравина сообщает, что Иоанна была в слезах во время беседы со свекровью, хотя он поставил под сомнение ее мотивы и мотивы императрицы и только Агнесса была изображена как искренне заинтересованная в правах и благополучии Андрея.
Желание Елизаветы забрать Андрей говорит о том, что с ним все еще обращались как с ребенком, хотя в том году ему должно было исполниться семнадцать лет. Петрарка, приписывая принцу "возвышенный ум"[109] (это произошло после того, как Андрей встал на сторону поэта в деле о братьях Пипини), тем не менее в письме к кардиналу Колонне назвал принца "мальчиком", в то время как Иоанна всегда обозначалась как "королева". Климент тоже проводил между ними такое различие. В более позднем письме к Иоанне Папа, стремясь примирить королеву Неаполя с ее мужем, похвалил Андрея, но "его похвала звучит как похвала, которую воздают ребенку, и показывала, что Папа считал Андрей таковым, хотя тот был всего на двадцать месяцев моложе своей жены"[110]. В семнадцать лет Эдуард III Английский обладал достаточной энергией и присутствием духа, чтобы свергнуть правительство своей матери, королевы Изабеллы, и ее фаворита Роджера Мортимера. Никто не осмелился бы предложить забрать Эдуарда домой для его же блага. Это еще раз подтверждает мысль о том, что Андрей был незрелым и несколько отсталым в развитии для своего возраста.
Неаполитанская стратегия сработала. Елизавета позволила убедить себя в добрых намерениях двора относительно ее сына, и Андрей остался. Поскольку королева-мать вряд ли была неофитом в политике, можно предположить, что она оценила проявление эмоций и намерений Иоанной как искренние. Убедившись в достижении своей цели, Иоанна поторопила Елизавету с отъездом, 25 февраля предоставив три собственных галеры для перевозки свекрови и ее свиты через Адриатику, прежде чем пожилая женщина успеет передумать.
Нежная забота вдовствующей королевы о благополучии сына не помешала ей продолжать требовать, чтобы он разделил власть со своей женой. Напротив, по возвращении в Венгрию она и король Людовик активизировали усилия, чтобы заставить Папу изменить свое решение относительно права Андрея управлять Неаполем, хотя Елизавета прекрасно понимала, что именно такая политика больше всего подвергала жизнь ее сына опасности.
Глава VII.
Змеиное кубло
Два месяца спустя папский легат, кардинал Эмери де Шалюс, прибыл в Неаполь.
Эмери имел за плечами внушительную карьеру дипломата на службе Церкви и столь же внушительный список неудач. Однако, он, похоже, был полезен прежде всего своей готовностью, по крайней мере на первых порах, быть посланным в любую страну с любой политической ситуацией и выполнять любую миссию, которую его начальство сочтет необходимой, какой бы безнадежной она ни была. Его первым назначением, более чем за два десятилетия до этого, была должность настоятеля Романьи, особенно неспокойного региона, включающего города Равенна и Римини, где подданные усердно игнорировали распоряжения и указы своего настоятеля. В ответ Эмери, в письме в Курию, стал громко жаловаться, называя провинцию "тщеславной" и "всегда готовой к обману… ее жители… хитры… и в хитрости превосходят всех в Италии"[111]. В итоге юрисдикция над провинцией была передана Роберту Мудрому. Однако неудачная деятельность Эмери не помешала его карьере: после Романьи он был повышен до архиепископа и, после ряда столь же неудачных миссий, в конце концов стал кардиналом. В своем последней миссии он был более успешен, хотя поручение было достаточно скромным — вернуться в Римини и Равенну, чтобы выжать из горожан налоги, ранее наложенные Церковью. Но подобный сбор долгов вряд ли мог послужить подготовкой к сложностям королевского двора Неаполя.
Если у легата и были какие-то иллюзии относительно того, что королева Неаполя примирилась с его присутствием, ему тут же пришлось в этом разувериться. Еще до его прибытия Иоанна отправила целую толпу эмиссаров разного ранга — сначала придворного чиновника, затем двух высокопоставленных баронов и, наконец, герцога, — чтобы перехватить Эмери на его пути и помешать ему въехать в королевство и выполнить поручение Папы. Ее послы в Авиньоне, Людовик Дураццо и кардинал Талейран, дали ей основания полагать, что срок полномочий легата будет определен в шесть месяцев, и Иоанна хотела, чтобы Эмери отложил свое прибытие до завершения этих переговоров. Но легат, которого Папа уже обвинил в задержке с получением новой должности, пытаясь снять с себя это обвинение, отправился в путь так быстро, что ускользнул от всех эмиссаров королевы. В начале мая он был на границе, где предусмотрительно прикрепил к дверям собора в Риети копию папской буллы, официально объявляющей о его назначении, а к 12 мая добрался до Капуи. Иоанне, узнавшей о скором прибытии Эмери лишь в последнюю минуту, пришлось в спешном порядке организовывать церемонию встречи, достаточно торжественную, чтобы соответствовать протоколу. Улицы Капуи спешно завесили шелковыми полотнами, соорудили импровизированный помост, на котором вся королевская семья, вызванная из своих замков и съехавшаяся в город, угрюмо собралась, чтобы приветствовать кардинала. Андрей выехал ему навстречу в Аверсу, а 20 мая 1344 года Иоанна лично сопроводила Эмери в монастырь Святого Антонио, расположенный неподалеку от столицы, где для него была приготовлена резиденция.
Укрощение могущественных группировок Неаполитанского королевского двора потребовало бы талантов самого искусного политика. Ситуация требовала назначения человека, наделенного воображением, чутким суждением, тонкостью манер и способностью быстро адаптироваться к изменчивым условиям. Эмери явно не обладал ни одним из этих качеств. Он до ужаса боялся критики, а больше всего боялся совершить ошибку и заслужить порицание начальства. Поэтому он предпочитал осторожность и промедление, а также неукоснительное следование правилам и инструкциям. На следующий день после его приезда к нему явилась Иоанна, намереваясь в частном порядке принести одиозный обет послушания, который Папа объявил условием ее