Его лицо от улыбки сразу преображается. Около глаз собираются лучики морщинок, на щеке появляется ямочка. Он чертовски привлекательный драный кот. И жутко бедовый. Меня тянет к нему как магнитом. Сопротивляться очень тяжело, но я пытаюсь, вопреки учащенному стуку сердца, слушать доводы рассудка.
— Тогда ты мне должен, — улыбаюсь миролюбиво.
Напряжение, витающее вокруг нас, падает на пару сотен вольт. Дышать становится легче. Громов тоже улыбается. Осматривает меня с ног до головы и, протянув руку, сдергивает с моего плеча сумку с ноутбуком, забирает ее себе. Не сопротивляюсь.
Мы ведь можем дружить. Как нормальные люди. Необязательно во всем искать романтический подтекст. Я к нему в девушки точно набиваться не собираюсь. И ему я не должна быть интересна ни в каком физическом плане. Я не мисс Вселенная. Я ей в пупок дышу.
Громову просто одиноко, не с кем поговорить и провести время. Его приятель Клим не произвел на меня впечатления хорошего друга, думает только о себе и своей выгоде. Наверно, не стоило так категорично обрывать с ним общение.
— Без проблем. Готов служить как верный паж. Только из черного списка достань. До дома подкинуть?
Матвей заметно расслабляется и больше не выглядит как бритоголовый уголовник, только что выпущенный из карцера. Он сильно похудел и остается бледным. Мне хочется затолкать в него пару пирожков, которые обычно готовит моя бабушка. Опять эта ненужная жалость… Никак не избавиться.
— У тебя нет прав. Я об этом помню.
— Тогда, может, ты нас подкинешь? — Показывает мне ключи от припаркованного за его спиной внедорожника.
Скептически приподнимаю одну бровь.
— Где ты взял эту машину? У Ледовского автопарк на любой вкус? Или угнал?
А что? Это очень в его стиле. Меня уже ничто не удивит.
— Это машина отца, — серьезно произносит Матвей, перестав улыбаться.
— Как он?
— Я не знаю, он со мной на контакт не идет.
— Он не звонил тебе, пока ты был в больнице?
— Нет, — отвечает резко, показывая, что говорить дальше на эту тему не собирается.
Ладно. Я тоже не всегда рада разговорам о своих предках.
— Как твоя голова?
— Работает.
— Я рада.
— Я тоже.
Дождь усиливается. Громов бегло осматривает парковку и хмурится.
— Где твоя машина? Можем поехать на ней, если боишься, что нас загребут копы. По секрету: у тачки блатные номера. Нас не тормознут.
— Громов, — закатываю глаза, — тебя так и тянет на приключения? Маловато было в прошлый раз?
— Люблю, когда сердце шарашит от выброса адреналина. Непередаваемые ощущения. Тебе нужно тоже попробовать.
— Спасибо, воздержусь.
— Так что?
— Старушку мою еще не вернули. После нашей первой встречи, — намекаю на обстоятельства нашего знакомства в ДТП с его подружкой-блондинкой, — все еще ремонтируют.
Матвей сводит брови к переносице.
— Три недели вмятину исправляют и бампер красят? Тебе пиздят, Коротышка. Запрыгивай в тачку, поедем твою старушку вызволять.
— Я с тобой не поеду, Громов. Ты недавно головой бился, и прав у тебя нет. — Складываю руки на груди. — Так что…
— Капец, ты упертая, — опять улыбается Матвей, и мое сердце, вопреки разуму, вновь ускоряется.
Глава 26
Матвей
— Семь утра, придурок… — стонет Клим, пряча башку под подушкой. — Че за приступ мазохизма?
— Нужно было вчера дотащить свою ленивую задницу до кровати, тогда я не смел бы тебя тревожить, — криво улыбнувшись, тыкаю в кофемашину.
Она начинает издавать фыркающие звуки, а валяющийся на диване в гостиной друг — стонать еще жалобнее. Я его даже пледом накрыл, когда заметил с утра его полураздетую тушу, свернувшуюся в позу эмбриона. Где и с кем он шатался до пяти утра, я у него спрашивать не собираюсь. Ледовский большой и самостоятельный пацан и, в отличие от меня, за свою смазливую рожу и драгоценные яйца трясется чуть ли не сильнее, чем родная мать. Влезать в дикие неприятности не в его правилах.
— Дай мне воды, будь другом. Не дай сдохнуть, — бубнит Клим из-под подушки.
Открываю фильтр и, плеснув воды в высокий стеклянный стакан, со звоном опускаю тот на журнальный стол рядом с Айсом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Где ты так надрался?
— Америкосов провожал. Водка, банька, икра. Собрали полный шаблон. Медведя с балалайкой только не хватало.
— Звучит пиздато.
— А ты куда сдернул? — спрашивает Клим, показывая свету свою помятую рожу с заплывшими глазами, как у китайцев.
Присасывается к стакану с водой, осушая тот за три огромных глотка. Довольно рыгает.
После выписки из больницы я заехал к матери в дом и забрал из гаража тачку отца. Она стояла некатаная уже больше полугода. Впечатлить хотел одну дико строптивую особу, но она даже не взглянула на фирменные литые диски, сделанные на заказ, тогда как машину Ледовского пожирала глазами и разве что слюнями пол там не закапала.
— Дела были, — отвечаю уклончиво.
— У этих дел ноги от ушей и силиконовые буфера?
Ноги там, дай бог, сантиметров восемьдесят, а размер груди у Леры тянет на жирную двойку. Только ни хера я вчера не смог заценить, потому что Коротышка опять укуталась в тридцать три бесформенные одежки. И ни хера бы она мне не показала, даже если бы я попросил очень вежливо и состроил жалобное лицо, настроение у моей фурии было как у колючего дикобраза. Хорошо, не прописала мне по яйцам. Нужно было сразу догадаться, что к Окс ревновала. Увидела ее в больничном коридоре и сложила в своей хорошей голове схему, которая уже давно морально устарела.
Не стоит у меня больше на Оксану. Мозг зомбировал мой член, и теперь тот встает даже просто от запаха духов Коротышки, на других не работает.
Десять дней я гонял, где успел напортачить и чем заслужил игнор по все фронтам. И переживал, не найдет ли Лера за эти бесконечные однотипные дни кого-то особенного, того, к кому будет нежно прикасаться ласковыми пальцами и при этом филигранно воротить нос.
Пока готовится кофе, растираю лицо ладонями. Я тоже не особо бодр в это славно светлое время суток. Челюсть сводит от приступа зевоты, глаза слипаются, а ведь я, в отличие от Клима, провел тухлый вечер дома, играя в приставку и переписываясь с Коротышкой.
Со мной она вчера так и не села в тачку. Вызвала такси и слишком быстро укатила. Я не успел ей насытиться.
Опять голодный.
Она вынула меня из бана, но отвечала не особо охотно. Пока я терроризировал мобильник в ожидании ее ответов, эта самая упертая и сложная девица из тех, что мне попадались, сначала читала мое сообщение, а затем не отвечала по пятнадцать, а то и больше минут. Хрен знает, чем она там занималась. Явно чем-то более интересным, чем переписка со мной. И это жутко бесило и бесит.
Я хочу завладеть всеми ее интересами. Чтобы ловила каждое слово и задавала вопросы сама. Чтобы улыбалась мне и смеялась над моими шутками. Чтобы не шарахалась, когда я пытаюсь до нее просто дотронуться и… и много еще чего хочу с ней сделать.
У меня скоро правая рука отсохнет или как минимум образуется мозоль, которой там не было с моего дикого периода пубертата.
Залив в себя кофе, тащусь в прихожую. Запрыгиваю в обувь, цепляю на голову бейсболку, толкаюсь в рукава бомбера. Распихиваю по карманам сигареты, телефон, кредитку и остатки нала. Взгляд тормозит на ключах от тачки отца.
Я не привык быть пешеходом. Испытывая судьбу, игнорировал запрет на вождение последние месяцы. Вчера первым делом тоже прыгнул за руль, а сейчас по непонятной причине оставляю ключи лежать на комоде в квартире Клима. Выкатываюсь в промозглую сырость ноябрьского утра на своих двоих.
Засунув руки в карманы бомбера и натянув кепку пониже на глаза, тащусь к автобусной остановке.
До дома, где живет Лера, добираюсь за мучительные двадцать минут в тесном общественном транспорте и успеваю как раз к моменту, когда девица выходит из подъезда.
Громко свищу. Темноволосая голова дергается в мою сторону, и наши взгляды встречаются.