Ну спасибо, Савва. Удружил.
— Он не мой, — пробормотала, пытаясь проглотить вставшую поперек горла овсянку.
— Если он не твой, почему отцу пришлось поставить на уши полбольницы? — усмехнулся брат.
Я пожала плечами, стараясь выглядеть более естественно.
— Потому что он Громов.
— Тот самый? — Мама повернулась к отцу, и тот, подтвердив ее слова, кивнул.
Как мне показалось, слишком медленно — и вновь вернулся взглядом ко мне.
— Этот мальчик не для тебя, Валерия. И дело не в его семье. Найди кого-то, кто ценит свою жизнь и будет ценить и тебя.
— Спасибо за совет. — Я встала из-за стола и, спешно одевшись, вылетела из квартиры на улицу.
Напрочь забыв налить в тумблер свежую порцию зеленого чая.
И вот теперь я отсиживаюсь в универе после пар, опять зависнув в библиотеке допоздна. Не хочу идти домой. Потому что два пропущенных вызова от папы ясно дали мне понять, что разговор не закончен.
Дело не в родителях Громова, а в том, что он уже встречается с другой. Похожей на мисс Вселенную куклой Барби. Зачем ему вообще обращать на меня внимание? В сердце словно вставляют иглу при этих мыслях.
Плевать я хотела на то, чьим сыном он является, хотя не уверена, что его бы не смутил тот факт, что мой отец являлся лечащим врачом его отца. Насколько я знаю, Громовы даже подали иск на больницу и хирурга, проводившего операцию, то есть на папу, а потом по какой-то причине его отозвали. Мутная история. И я влезла в самый ее эпицентр.
Чертов Громов. Он поселился в моих мыслях и преследует даже по ночам, когда я пытаюсь спать и желательно без сновидений. Вместо этого получаю в своей голове целую порцию цветных видеороликов с Матвеем Громовым в главной роли. В последний раз они были настолько похабного содержания, что я проснулась с влажной пульсацией между ног.
Пришлось зажимать одеяло между коленями, чтобы хоть как-то облегчить страдания собственного тела не по тому парню.
Матвей мне не безразличен. Определенно. Это я приняла. Но сдаваться не собираюсь.
Я чувствую себя идиоткой, которая влюбилась в чужого бойфренда. И в этом виноват один драный кот, которого хочется пожалеть, и… и даже сейчас я думаю о том, что да — ему пора уже выписаться из больницы!
Пальцы зудят от желания написать Громову, только после недели игнорирования его звонков и сообщений это будет как минимум странно.
Я варюсь в этом эмоциональном котле уже довольно долго. И порядком задолбалась.
— Черт… — шепчу отстраненно.
Опускаю голову на сложенные на столе руки и пытаюсь выровнять дыхание.
За все девятнадцать лет жизни я, кажется, впервые влюбилась и понятия не имею, что с этим делать. Хотя нет, имею… от этой долбаной влюбленности нужно как можно быстрее избавиться, иначе она помешает мне нормально жить.
Я выхожу из универа, когда уже стемнело.
Поправляю на плече сумку с ноутбуком и набрасываю на голову капюшон от толстовки.
Машину мне так и не вернули. Завтра суббота, и я собираюсь встать пораньше и съездить в мастерскую. Уже даже думаю признаться в аварии Савве и вытерпеть его ехидные насмешки, лишь бы он составил мне компанию. На Таю рассчитывать в этом плане не стоит. Она трусиха.
Вздрагиваю, когда у машины напротив загораются фары и звук клаксона проносится по тихой, слабо освещенной и полупустынной парковке университета, привлекая мое внимание.
Кадры, как меня сейчас затащат в машину пять огромных мужиков, проносятся перед глазами. Последнее время мне было не до сериалов и видео про маньяков и историй исчезновения, но так просто их не забыть.
Ускоряюсь, сжимая пальцами ключи в кармане. А другой рукой нащупываю телефон.
— Эй! Стоять! — звучит знакомый голос.
И я слушаюсь. Ноги врастают в асфальт. Осторожно поворачиваюсь на звук.
У меня что, глюки?
Какого черта он тут делает?
Поджидает меня?
Зачем?
У него есть красивая и глупенькая блондинка, рядом с которой не нужно выплясывать танцы с бубнами, чтобы затащить ее в постель. К чему все эти сложности?
Водительская дверь огромного внедорожника открывается, и земли касаются две ноги, обутые в потрепанные белые кроссовки. Скольжу взглядом выше: по черным джинсам, застегнутому серо-зеленому бомберу, из-под которого торчит край белой футболки — и заканчиваю свое путешествие на похудевшем лице Матвея Громова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сердечная мышца под ребрами сбивается с ритма, на секунду перестав сокращаться.
Громов, сжав губы в тонкую линию, буравит ответным взглядом в моем лбу дырку.
— Что за игнор, Лера? — выплевывает вместо приветствия и разводит руки в стороны. — Что я, твою мать, сделал не так?
Глава 25
Между нами метров пять, свет фар и мелкие капли дождя, оседающие на нашей верхней одежде, но я все равно детально вижу всю гамму эмоций на лице Громова. Он зол, напряжен и следит за мной с прищуром, как хищник, готовый в любой момент наброситься на ускользающую жертву.
— Не понимаю, о чем ты, — отвечаю громко, засовывая руки в карманы куртки.
Что он сделал? Ничего. Совсем.
Только все равно каким-то образом успел заполнить все мои мысли и заставить переживать за совсем чужого человека как за родного. Этого я, конечно, ему не скажу.
Поджимаю губы и смотрю мимо его щеки с черной точкой родинки.
Я не должна была в него влюбляться. Он мне вообще не понравился! Мажор, вечно попадающий в неприятности. От него одни проблемы, а мне и своих хватает.
Несмотря на это, я рада, что он в порядке и может орать. Значит, идет на поправку…
Ну вот опять… я за него беспокоюсь.
— Хочешь сказать, что засунула меня в черный список по случайности? И не приходила ко мне в больницу по этой же причине? — Матвей грустно усмехается, делая шаг вперед.
Ближе. Мне приходится вновь на него посмотреть.
На его голову натянута бейсболка, и взгляд из-под ее козырька царапает мое лицо, как бритва.
— Палец соскочил, — пожимаю плечами.
Я не собираюсь отрицать того, что он везде засунут в бан. Это слишком очевидно. Я поддалась импульсу. Хотя нет, вернись я назад, в то утро в больнице, сделала бы то же самое.
— Объясни, Лера. Я ни хера не понял, если честно. Все десять дней гонял, что, твою мать, случилось! Это такой прикол? Сначала поманила пальцем, затем осадила! Супер, сработано отлично. Ты у меня из башки вообще не вылезаешь. Довольна?
Кажется, довольна. Не могу разобрать, что чувствую.
Эмоции, взбудораженные его ором, пляшут сальсу на моих нервах. Каждое слово колом в сердце. Значит, думал обо мне? Интересно, в какой из тех моментов, когда рядом была мисс Вселенная? Или после того, как она уходила?
— Зачем тебе это? — спрашиваю тихо.
— Потому что мне, блять, интересно, где я мог накосячить, будучи прикован к больничной койке! — повышает голос Громов, стискивая челюсть, а затем добавляет чуть мягче: — Я тебя ждал. Ты сказала, мы друзья.
У меня от его признания сердце сжимается, а мозг лихорадочно подкидывает аргументы, почему мы не должны ему верить и вестись на этот сладкий бред. И аргументы эти весомые, но я все равно ведусь.
— Что, никто больше не навещал?
— До остальных мне нет дела.
— А до меня с каких пор есть?
Матвей шагает еще ближе. Теперь я различаю капли от дождя на его бомбере и козырьке кепки, они чистые и прозрачные, похожи на слезы. Это мысленное сравнение меня удивляет. Я миллион лет не плакала. Когда растешь с тремя братьями и проводишь время в основном с мальчишками, дружишь с их друзьями и учишься лазать по деревьям, как обезьяна, вместо того чтобы играть в дочки-матери со сверстницами, потребность пускать слезы по пустяковым поводам отпадает сама собой. Засмеют.
— Я зарубки не ставил. Просто мне есть дело до тебя. Уясни.
— Почему? — упорно стою на своем.
Громов буравит мое лицо тяжелым взглядом. Поджимаю губы.
— Да хотя бы потому, что ты мне жизнь спасла. Несколько раз, — усмехнувшись, произносит Матвей.