Красавчик, что ещё сказать. Аж сердце сжимается. Никогда не думала, что могу быть такой сердобольной. Жалость к парню хлещет через край.
Мне хочется дотронуться до его щеки, совсем как в машине. Погладить затылок. Подарить хоть какую-то ласку. Он же тут совсем один.
— Я не спал. Дремал. Здесь от скуки свихнуться можно, — чуть осипшим голосом выдаёт Матвей. — И сдохнуть. Ничего делать не дают.
— А ты хотел бы опять на байк запрыгнуть и сделать сальто? Одного тебе мало было?
— Зато ты здесь. Игра стоила свеч, не находишь? — нагло подмигивает.
Цокаю языком и подхожу ещё ближе. Около окна стоит стул, и я, взяв его за спинку, двигаю к кровати. Хотела оставить продукты и уйти, но сейчас понимаю, что не могу бросить Громова. Ему одиноко. У меня нет особо дел. Могу с ним поболтать.
— Мог просто позвать меня куда-нибудь, — говорю, не подумав.
— И ты бы пошла? Даже не попытавшись отгрызть мне руку, если бы я попробовал взять тебя за неё?
— Теперь ты этого не узнаешь, — пожимаю плечами и смотрю на парня.
— Жаль. Может, сделаешь скидку на травмы и дашь мне шанс?
— Не-а. Ты теперь дефектный.
— На мне всё заживает как на коте.
— Только помни, что у тебя, в отличие от помойных котов, не девять жизней.
— Эй, фильтруй базар, Коротышка! — наигранно возмущается.
— Я лишь констатирую сухие факты.
— Лучше бы ты продемонстрировала мне кое-какие мокрые.
— Боже, Громов, — качаю головой, прикусив губу. — Может, ты вернешь свою вчерашнюю версию, когда не затыкаясь нёс романтический бред?
— Я что-то говорил тебе? — морщит лоб. — Ни черта не помню.
— Очень удобно, — хмыкаю я и, закинув ногу на ногу, откидываюсь на спинку стула.
Матвей улыбается. В его усталых глазах загорается веселый нахальный блеск, и я, подхватив его волну, тоже не могу сдержать улыбки. Так и пялимся друг на друга. Вдруг в палате становится светлее. Словно кто-то включил дополнительный источник света и направил его на нас. Громов медленно моргает, я, воспользовавшись моментом, разрываю затянувшийся зрительный контакт и странную тишину, повисшую между нами.
Повернувшись к окну, обнаруживаю, что из-за хмурых серых облаков вышло солнце. Его не было уже несколько дней, постоянно шли дожди. А теперь вот торчит край голубого чистого неба и лучи длинными полосами прорываются вниз к земле.
— Солнце, — констатирую очевидное, голос почему-то звучит чуть приглушённо. — Красиво.
— Да. Очень, — долетает до меня тихое.
И волоски на руках встают дыбом. Словно Громов не о погоде говорит, а обо мне. Но это полная чушь.
Обхватив себя за плечи, растираю руки, прогоняя навязчивое ощущение покалывания.
— Хочешь есть? Я кое-что принесла.
— Если только пить. Тошнит периодически.
— Конечно, — подскакиваю на ноги и бросаюсь к пакетам.
Достаю оттуда бутылку воды без газа и маленький пакет яблочного сока с прозрачной трубочкой сбоку. Оборачиваюсь и показываю парню на выбор. Он ведет подбородком в сторону воды.
Отлично, бросаю сок обратно.
Матвей пытается сесть повыше и морщится, хватаясь за плечо. Подлетаю ближе и поправляю ему подушку. Смотрит на меня снизу вверх, быстро проходится языком по нижней губе и кивает. Благодарит.
Я залипаю на его разбитых и сухих губах. Которые сейчас выглядят припухшими и неестественно малиновыми. Поддавшись порыву, прижимаюсь своими губами к горячему лбу парня в мимолетном касании. Так и знала. У него жар.
Пытаюсь отстраниться. Громов опускает здоровую руку мне на талию и силой давит к себе.
Покачнувшись, опираюсь на ладони около его головы, стараясь не задеть травмированное плечо.
— Что ты делаешь? — шепчу потрясённо.
Между нашими лицами не больше десяти сантиметров.
— Поцелуй меня ещё, — просит, поглаживая мою спину. — В губы.
— Ни за что. У тебя жар. Я просто проверила твою температуру, — пытаюсь найти оправдание своему порыву.
Выходит не очень уверенно.
— Так я из-за этого и горю. Хочу тебя, Лера. Пздц, как хочу.
Широко распахиваю глаза, теряясь с ответом. Мои губы что-то шлепают, но изо рта ничего не вылетает. Потому что мысли связной — ни одной! Громов, воспользовавшись моим замешательством, тянется ко мне ближе, сокращая и так мизерное расстояние между нашими лицами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И я боюсь думать о том, что случилось бы в следующий момент, если бы дверь палаты с грохотом не открылась, а на пороге не появился взъерошенный Клим.
— А вот и я, принцесса! Ауч! Я помешал? — удивлённо округляет глаза, застывая в проходе.
В руках у мажора увесистый рюкзак. Он переводит весёлый взгляд с Матвея на меня и широко и как-то слишком понимающе улыбается.
— Пусти, — стряхиваю с себя руку Громова.
Слезаю с кровати — я, оказывается, успела упереться в неё коленками. Хороша Ясная, почти забралась на парня верхом.
Боже мой.
— Мне пора, — говорю спешно.
Оглядываю палату в поисках своей сумки. И вспоминаю, что не отдала Громову его телефон, к которому купила ещё дополнительную зарядку.
— Клим, выйди, — сухо кидает другу Матвей.
Я чувствую его внимательный прожигающий взгляд между своих лопаток.
— Окей.
Оборачиваюсь, только когда мы опять остаёмся в палате одни.
— Лера… — зовёт Громов.
Мягко тянет моё имя. У меня мурашки по коже. Но мимолетное помешательство и момент упущены. И я очень надеюсь, мы не будем к нему в дальнейшем возвращаться.
Может быть, мы с Матвеем могли бы стать друзьям. Это лучше, чем поддаваться на физиологическую тягу и всплеск гормонов.
Подхожу к постели Громова как ни в чем не бывало и протягиваю ему телефон с зарядным устройством.
— Я вбила туда свой номер. Только давай без дикпиков. Иначе моя психика это не переживет.
— Твоя психика переживает расчленёнки нон-стоп, от одного совершенного члена ничего не будет, — говорит Матвей, улыбаясь.
Он пытается поймать меня за руку, но я отдергиваю пальцы, как только они соприкасаются с его. Подозрительно прищуриваюсь.
— Ты рылся в моем ноуте?
Тогда, когда остался у меня в комнате. — Иначе откуда он может знать о моём пристрастии к криминалистике?
— Я сказал, что мой член само совершенство, а ты даже не обратила на это внимание, — обиженно выпячивает губу.
— Так, всё, — поднимаю вверх руки и брезгливо морщусь. — Я пошла. И…
Нужно дать какие-то комментарии к ситуации, которая только что произошла или почти произошла, если бы не Клим. Но я не могу найти подходящих слов. Съезжаю.
Лучше сбежать.
— И? — произносит Громов, смотрит выжидающе.
— И ничего… До встречи. Поправляйся.
— Стой! — Он всё-таки ловит меня за руку и слегка сжимает. — Ты ещё придешь?
— Не знаю, — отвечаю честно. — Не думаю, что это хорошая идея, Матвей.
— Я хочу, чтобы ты ещё пришла. Пожалуйста…
Вытягиваю свою руку из захвата и прижимаю к груди. Отведя взгляд в сторону, рассеяно киваю.
— Не буду ничего обещать.
У входа в палату встречаю скучающе подпирающего плечом стену Клима. Он что-то хочет мне сказать, но я и так слишком задержалась в больнице. Поэтому молча проскальзываю мимо мажора и иду к лифтам.
На телефон падает новое сообщение. А следом ещё одно, и ещё одно.
Громов.
“Уже скучаю, Коротышка. Пришлешь мне фото в белье?”
И прилагает своё фото.
Пока оно грузится, я готовлюсь к самому худшему. Но члена там нет, а есть жалобная физиономия Матвея, где он тянет вперёд губы, как для поцелуя, и сводит брови домиком. И мне, несмотря на весь абсурд ситуации, не хочется его за это придушить.
Улыбаюсь.
Поддавшись порыву, останавливаюсь рядом со стендом о вреде курения и делаю селфи. Нажимаю “отправить”, пока не передумала, и улыбаюсь как дурочка.
Ровно до того момента, пока навстречу мне из лифта не выходит длинноногая, похожая на куклу Барби девица в сопровождении женщины.
Делегация оглядывается по сторонам, а потом направляется в палату к Громову, цокая каблуками.