громоотводов, она боялась, что ее убьет молнией, и ни за что бы не подошла близко к церкви в дождливый день. Исабель поправляет ее: слово «никогда» неприменимо к нашему человеческому виду. Столько есть на свете вещей, которых, как мы думаем, мы ни за что бы не сделали, но в определенных обстоятельствах все-таки делаем. Элена чувствует, как по ее телу поднимается жар, как закипает кровь, она не знает, что делать, что сказать, а может, как раз знает, думает она. Ей хотелось бы ударить эту женщину, что сидит напротив, схватить за плечи и хорошенько потрясти, крикнуть, глядя ей прямо в глаза: замолчи! А ну-ка, замолчи сейчас же! Но как бы ей ни хотелось, она не может этого сделать, она даже встать не может и уйти, она здесь, в этом доме, поймана в сети, которые расставила сама, и вынуждена слушать все, что Исабель захочет ей сказать, как будто она проклята. Но от самой неотвратимости, от неизбежности этой кары жар постепенно уходит, тело расслабляется, а Элена вновь становится скрюченной женщиной с понуренной головой, которая слушает, что хочет ей сказать другая женщина. Исабель утирает слезы руками, а руки вытирает о юбку, делает глубокий вдох, чтобы удостовериться, что больше не расплачется, а потом продолжает. Я могла бы поклясться, что ни за что не сделаю аборт, но я всегда думала об этом, не будучи беременной, и ответ был у меня в голове, а не в теле, я так думала, пока внутри у меня ничего не было. А потом я пошла забирать результаты анализа, и он оказался положительным, и вот тогда я перестала думать и впервые в жизни поняла: я знаю ответ. Исабель смотрит на нее и ждет, что Элена что-то скажет, но Элена пока что не может говорить, поэтому Исабель продолжает. Мы не видим разницы между «думать» и «знать», мы путаем их между собой, но, когда я увидела результаты, я поняла: то, что у меня внутри, это не ребенок, и мне нужно разобраться с этим как можно скорее. Я знала. Элена проводит по лицу платком, будто и она тоже вспотела, чувствует прикосновение влажной материи к коже. Исабель говорит: быть может, вам сто раз рассказывали, что значит жить с болезнью Паркинсона, описывали эту болезнь самыми точными словами, показывали таблицы и графики, но вы узнали, вы поняли, каково это, только когда болезнь уже была внутри вас. Мы не можем представить себе боль, вину, стыд, унижение. Мы понимаем, только когда жизнь сталкивает нас с ними, жизнь – это огромное испытание. Исабель умолкает и подходит к окну. Если б Элена могла проследить за ее взглядом, она увидела бы крону дерева и россыпь молодых зеленых листьев, но она не может и спрашивает себя, что же там рассматривает эта женщина. Знаете, я никогда не была влюблена в своего мужа. Мы поженились девственниками, и в первые ночи я никак не могла раскрыться, чтобы заняться с ним любовью, у нас не выходило, получилось лишь три месяца спустя. Он грубо схватил меня, раздвинул мне ноги и повторял: а ну-ка, давай, хочешь не хочешь, а давай. У меня синяки потом держались несколько дней, и было больно, мне еще долго было больно, не только в ту ночь, а он продолжал, пока я не забеременела, а после этого ни разу ко мне не притронулся, за двадцать лет ни разу, ничего, что я вам это рассказываю? Элене гораздо больнее от ее собственной боли, чем от этих насильно раздвинутых ног, но она не говорит этого, а просто показывает рукой, чтобы Исабель продолжала. Он много времени проводит со своим партнером, они путешествуют вместе, они очень близки, мой муж выбрал его в крестные Хульете, это он рядом с ней на фотографии. Исабель подходит к камину и берет фотографию, мгновение смотрит на нее, а потом протягивает Элене, точнее, подносит к ее креслу. Элена берет портрет и смотрит на него, это он, говорит Исабель. Некоторое время они молчат. Элена не знает, что делать с фотографией, которую держит в руке, она ищет взглядом другую, ту, что она уже видела раньше, ту, на которой мужчина, отец Хульеты, обнимает обеих женщин, она кладет фотографии одну на другую и отдает Исабель, а та не глядя ставит их обратно на каминную полку, каждую точно на ее место, на том же расстоянии, под тем же углом. В ту ночь, когда мой муж силой взял меня, он тоже был здесь, я его не видела, было темно, но я уверена, что он был здесь, Маркос один не отважился бы, он бы не смог. Исабель вновь садится на свое место напротив Элены. Он был здесь, когда вы притащили меня обратно, хоть я и умоляла вас: не заставляйте меня заходить в дом. Он помогал моему мужу держать меня под контролем все девять месяцев беременности, они держали меня тут, как пленницу, на успокоительных, со мной целый день была психотерапевт, будто я была сумасшедшей, они мне так и говорили – ты сумасшедшая, а всю ночь за мной следила медсестра, охраняла мой сон. Они все организовали, а я им это позволила, я никогда не была сильной, все силы, которые мне удалось собрать, ушли на ту поездку в тот вечер, когда мы с вами познакомились, я тогда собрала все силы в кулак и поехала в то место возле вашего дома. Кто эта женщина, Рита? Почему ты вернулась? Мне был знак, мама. Мне дала адрес медсестра из клиники моего мужа, она увидела, как я плакала в то утро, когда получила результаты, а еще она наверняка слышала крики, он-то уже все знал, ему позвонили из лаборатории, даже там есть специальные люди, которые передают информацию тем, у кого есть власть. Я пошла к нему и умоляла, я говорила, что не хочу ребенка, а он дал мне пощечину и сказал, что ему за меня стыдно, что он не выгоняет меня только из-за ребенка, которого я ношу внутри. Я вышла в коридор и хотела было уйти, но не смогла, я села в кресло, и в этот момент ко мне подошла та женщина, медсестра, и, ни слова не говоря, сунула мне в карман бумажку с адресом и именем: Ольга. Я никогда не была сильной, все мои силы ушли на ту поездку в тот вечер, когда мы с вами познакомились. Элена все еще дрожит, Исабель подходит к ней, и, хотя она молчит, Элена слышит, как у нее в голове звучит голос Исабель, он повторяет и повторяет одни и те же слова: зачем вы приехали? Голос Исабель мечется в ее голове туда-сюда, сбивая с толку ее собственный, она уже не может повторить названия улиц, которые приведут ее домой. И вот однажды в самый обычный день, в тот день, когда ваша дочь нашла меня на тротуаре, или в тот день, когда ее нашли мертвой на колокольне, или сегодня, все это перестает быть сценкой в воображаемом театре. В такой день нам случается откровение, мы совсем одни, лицом к лицу с самими собой, и в такой день никакая ложь нам не поможет. Исабель снова подходит к окну, поправляет штору, развязывает узел ленты, а потом вновь его завязывает. Она смотрит на Элену, на эту женщину, которая не отвечает, на женщину с понуренной головой, которая не может встать, чтобы