бы признала, что жалею, что он появился на свет. Это не так! Но я прошу прощение за то, что не сказала тебе о нем. Да, в идеальной вселенной это был бы наш с тобой сын, и я очень, очень хотела бы этого! – Я прижала руки к груди, всем своим видом выражая сожаление и раскаяние. Олли должен был поверить мне, ведь все, что я говорила, было искренне. – У меня никогда не было ни малейшего желания уйти от тебя! Только страх и стыд заставили меня сделать это, но не отсутствие любви к тебе!
Олли противился тому, чтобы услышать и принять мои слова. Я это видела. И это пугало меня, загоняя в отчаянье. Что еще я могла сделать, чтобы убедить его?
– Как я могу быть уверен, что история больше не повторится? – ожесточенно спросил он. – Как мне знать, что однажды ты не совершишь нечто, что заставит тебя сбежать?
Олли ближе подступил ко мне, и к своему изумлению, я отчетливо увидела страх в его глазах.
– Я больше не сбегу, – прошептала я, замотав головой. – Ты можешь доверять мне, Олли.
– Так ли это? – повышенным тоном усомнился он.
Он не верил. Я боялась, что это никогда не изменится.
– Не думаю, что могу, Чарли. Я доверял. Верил больше, чем в самого себя. Но что в итоге? Что?!
Я сжала губы в страхе, что просто возьму и разревусь. Как я могла смириться с тем, что он никогда не простит меня?
– Хочешь наказывать меня до конца жизни? – Я шмыгнула носом, сквозь пелену на глазах посмотрев на него. – Ладно, Олли, пусть так. Я смирюсь с тем, что ты никогда не сможешь простить и забыть. Всё, что угодно, только не лишиться тебя навсегда.
Мои слова заставили его отшатнуться. Недоверчивое изумление отразилось во взгляде. Он смотрел на меня, потеряв дар речи, а я вдруг ощутила странную пустоту и смирение.
Если ценой его присутствия в моей жизни будут упреки и напоминания о моей ошибке, я готова это терпеть. Это точно не хуже, чем быть без него.
– Ты сводишь меня с ума, – наконец выдохнул он, прижав ладонь ко лбу. – Что с тобой? Ты серьезно это говоришь?
Он думал, что я шучу. Но ничего более серьезного в данный момент не могло быть.
– А как еще я могу убедить тебя, что ты нужен мне? Все, что хочешь! На твоих условиях, Олли.
– По-твоему, я этого хочу? – возмутился он. – Унижать тебя упреками все последующие годы? Кому будет лучше от этого, Чарли?
– Но как мне… – Я замолчала, глубоко задышав. Я не хотела признавать, что ответ на все мои вопросы мог быть очень простым: Олли просто не хотел быть со мной. – Знаешь, нам нужен перерыв. – Я подняла руки вверх, сдаваясь. – Это, черт возьми, тяжелее, чем можно было представить.
Я вошла в дом, не оборачиваясь, чтобы проверить, пойдет Олли за мной, или нет.
Я надеялась, что да. Но я была на грани истерики, и не хотела, чтобы соседи Пет были тому свидетелями.
На кухне я поставила чайник. Моя голова раскалывалась, а все тело едва не гудело от напряжения.
Мы зашли в тупик – это надо признать. И я не знала, как нам выбраться из него.
Оливер
Когда Чарли уходит в дом, я колеблюсь ровно две минуты, прежде чем последовать за ней.
Если бы и захотел, не смог бы уехать. Но я не хочу. На самом деле я и сам в последнее время много думал о том, чтобы рассказать ей все, и наконец-то выяснить некоторые моменты в ее истории, которые по-прежнему загадка для меня.
Изначально, будучи под влиянием эмоций, я не хотел ничего слышать и знать. Меня не волновало, как и каким образом, а лишь факт того, что она изменила мне и родила ребенка, скрыв это. Но если я когда-нибудь хочу примириться с этим, то должен знать, как это случилось.
– Кто отец твоего сына? – это первое, что я спрашиваю, когда нахожу Чарли в кухне. Я должен был спросить об этом сразу, как она рассказала мне, но я ничего не хотел слышать о мужчине, который был у нее, еще когда мы были женаты.
Я вижу, как замерла Чарли. Ее взгляд медленно переместился от плиты с чайником на меня, и в нем отразилась неуверенность.
– Это правда имеет значение, Олли? – негромко спросила она, а я издал короткий, резкий смешок.
Она еще спрашивала!
– Ты просишь меня о честности, но не хочешь дать мне того же! – упрекнул я. – Так не пойдет, Чарли!
– Я не отказываюсь рассказать тебе все, Оливер! – Чарли вышла из-за стойки, став ко мне ближе. – Но я не хочу, чтобы это была игра в одни ворота, а пока что это так! Я готова открыться тебе и ответить на любые вопросы, но сначала тебе придется дать мне что-то взамен!
Она была права. Я не мог требовать от нее откровенности, не отвечая тем же. Я больше не мог избегать ее вопросов и игнорировать желание знать, что происходило со мной и для чего мне лекарства, которые она видела.
Я всегда стремился скрывать этот момент в моей биографии. Никто не знал, кроме отца, Майло и доктора Келли. Это было несложно – хранить эту сторону своей жизни втайне, ведь я ни с кем не сближался. Все, кто что-то знал о моих проблемах, списывали это на увлечение алкоголем, которым я увлекся после возвращения из Ирака. Я не был первым солдатом, полезшим в бутылку. Но алкоголь не был моей главной проблемой – я смог справиться с этим. Корнем моего состояния являлась болезнь, и когда скрываешь это в течение лет, тяжело взять и открыться.
Не просто кому-то, а Чарли.
– С тобой что-то происходит, и я хочу знать, что, Олли, – мягче говорит она, подойдя ближе. – Если ты не можешь сказать мне… лучше нам тогда не продолжать этот разговор.
Она давала мне выбор. Я мог развернуться и уйти прямо сейчас. Выйти в эту дверь и покончить со всем.
– У меня то, что врачи называют реактивной депрессией, – бесцветным голосом сказал я. – Три года назад мне поставили диагноз и с тех пор я прохожу лечение. Вот для чего мне нужны таблетки.
Я слышал будто со стороны, насколько безлико и сухо звучит мой голос, пока я признавался Чарли в том, что считал и считаю своей слабостью. Доктор Келли много раз уверяла меня, что