На Центральном фуникулере ездят представители различных человеческих племен с улицы Толедо. В семь вечера все они покидают станции: высокие североафриканцы с переносными прилавками, которые складываются подобно огромным деревянным чемоданам, банковские служащие и офисные работники со своими кожаными портфелями, в ослабленных галстуках. В Квартьери-Спаньоли выходят самые молодые – те, что сидят за столиками в ожидании, с развернутой газетой, воркующие парочки и праздные молодые люди, читающие результаты футбольных матчей.
Иногда по вечерам в вагонах поднимающегося наверх состава встречаются и заводят беседу старики. По одежде видно, что они тоже прежде работали в банке, быть может, они просто не могут отказаться от этого маршрута.
– Как дела у вашего сына?
– Ну… он хотел поступить в банк на мое место… Я отсоветовал… Ему уже сорок лет, всю жизнь быть начальником отдела, без какой-либо перспективы сделать карьеру…
Разговор приобретает мрачные тона, речь заходит о бедах Юга.
– Так что, нам всем уезжать отсюда? – с досадой по-неаполитански вопрошает молодой человек с намазанными гелем волосами, в приспущенных джинсах “Дизель”, с черными пальцами.
Старики хрипло возражают. Молодой человек упорно гнет свое. Фуникулер, качнувшись, останавливается. Их дискуссия длилась на протяжении всей поездки. Слишком коротко или слишком долго, чтобы прийти к какому-либо решению. Спорщики покидают вагон, не закончив спора.
Впрочем, нельзя сказать, что Неаполь постоянно куда-то спешит. В его жизни достаточно много пауз, когда время как будто останавливается. Но фуникулер служит как раз для этого: растянуть ожидание, предоставить возможность поразмышлять, соединить между собой в неторопливом ритме разные поколения. Современных банковских служащих, работников Неаполитанского банка, не так легко узнать, как их коллег из прошлого: они менее официальны, менее строги, с наушником в ухе – эдакая небрежная имитация технократического будущего, изображенного в “Бегущем по лезвию бритвы”.
Когда толпа выходит из вагона, все вокруг превращается в стремительный поток полосатых носков, маек, кашемировых шарфов, обесцвеченных волос, сумок и рюкзачков. Я ищу глазами или скорее ушами самого знаменитого местного попрошайку.
– Хлеееба, хлеееба! – кричит он.
Вот уже несколько лет он не показывается, а прежде обживал фуникулеры, особенно часто промышлял на площади Аугустео, но видеть его можно было и на площади Дель-Джезу, перед Сан-Лоренцо-Маджоре и на площади Данте. С протянутой рукой выпрашивая хлеб, он преследовал свою жертву до площади Триесте-е-Тренто, где сегодня звучат джембе [73] и польские скрипки.
Согласно легенде, бытующей в нашем метро, Хлеба-хлеба не то разбогател, не то всегда был богат и продолжал заниматься своим ремеслом исключительно из жадности, либо болезнь у него просто такая была – просить милостыню, а нынче он на Мальдивах, ну, или, по крайней мере, живет в Марчанизе, в особняке с парком, параболической антенной и автоматическими воротами.
Звук, которым сопровождается выход из вагона, остается с вами надолго: вот я еду вверх, мне семь лет – вот я еду вниз, мне тридцать пять.
Девочка сует мне в руку какую-то листовку, поднимается ветер, и я слышу за спиной свисток: отправляется очередной, энный по счету, фуникулер – последнего не будет никогда.
* * *
Такси отлично подходит в качестве транспортного средства, чтобы изучать воздушные пути Неаполя.
Можно прислониться головой к окну и рассматривать вершины пальм, следить за движением облаков по небу, разглядывать верхние этажи старинных домов, балконы, окна, любоваться панорамой. Такси – это дорога ангелов: оно едет по мостовой, но показывает нам высь, возвышенное, иной раз одновременно демонстрируя комичное и невозможное.
Рассуждения о погоде – лучший способ начать беседу: за долгие годы я столько их наслушалась, от причудливых до предрассудочных, от ругательств до проклятий. Они звучат ровно столько времени, сколько нужно, чтобы преодолеть барьер в общении на протяжении первых нескольких километров. Если пробка и дождь – стало быть, дождь виноват в том, что Неаполь рушится и сточные воды вот-вот хлынут наружу; если на дворе душное лето – значит, именно из-за жары совершенно невозможно вести машину, а стояние в пробке так выматывает. Количество капель на пальто таксиста или пассажира часто служит началом беседы, завязкой для разговора. В неаполитанском такси болтовня имеет большое значение.
По достижении пункта назначения водитель и пассажир прощаются, желая всего самого лучшего семьям друг друга, всех благ детям, а также надеясь – небезосновательно – снова когда-нибудь совершить совместную поездку.
Несомненно, у неаполитанских таксистов своя философия города, и столь же верно, что они его не очень-то жалуют. Некоторые рассказывают о том, как на них нападали в уединенных и малолюдных районах Неаполя: кражи, грабежи, засады, просто не заплатили – это наиболее благоприятный вариант развития событий.
Один словоохотливый таксист рассказывает мне, как возил матерей задержанных в Поджореале.
– Они всегда везут с собой какие-то свертки со съестным: артишоками, сосисками, курятиной, пармезаном, баклажанами… И машина всем этим пропахивает…
Матери, едущие на свидание с детьми, недавно попавшими под стражу, не только везут с собой огромные запасы продовольствия, но и рассказывают историю задержания: почти всегда сыновья ни в чем не виноваты. Их сбили с толку, обманули. Какой-то синьор, проходя мимо, попросил некоторое время подержать пакет, а потом вошел в дом и исчез там. Тут явилась полиция и захотела посмотреть, что находится в пакете, – оказалось, что наркотики.
– Но мне его оставил тот человек, он поднялся в дом! – протестует невиновный.
И мать плачет.
– Они никогда ни в чем не виноваты…
Сцена повторяется из раза в раз, до тех пор пока однажды таксист не решает предвосхитить слова очередной матери и высказывается:
– Разумеется, синьора, ваш сын не виноват…
На что синьора с холодным презрением заявляет:
– Этот прохиндей? Надеюсь, его надолго посадят… Кусок дерьма! Он у меня деньги воровал!
* * *
Я помню один превосходный рассказ Мими Реа, “Извоз”, в котором повествуется о том, как в городе после войны появились такси, в результате чего разорилось большинство неаполитанских извозчиков и их семей. Главный герой, Скуотолоантонио, сын Скуотолорокко, относился к этим холодным и шумным средствам передвижения с некоторым снобизмом, унаследованным от высокородных господ, на которых работало несколько поколений его семьи и которые владели собственным экипажем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});