– Скажи ему, что ты хочешь отплатить тому, кому навредила, чтобы таким образом обрести мир с собой.
Она упирается своим обеспокоенным взглядом в меня.
– Как ты узнал, что я чувствую вину за свою работу в качестве Императора? Я никогда об этом не говорила.
– Потому что ты такой же человек, и у людей с синдромом Аспергера тоже есть чувства.
Она улыбается в ответ на мои слова.
– Иди и скажи брату, что ты в безопасности, и любишь его.
С неуверенной улыбкой она встаёт и уходит, чтобы позвонить. Когда возвращается, то, выглядит светлее, а улыбка кажется более искренней. Смотрю, как она садится на свой стул и начинает есть.
Пока она жуёт свой гребешок, мне интересно, заметила ли она, как тщательно я выбрал еду для неё. Морепродукты, обжаренные с обеих сторон, что придаёт им светло-коричневый карамельный вид. Я пытался заказать еду, которая будет соответствовать её диетическим предпочтениям, не привлекая внимания. Коричневая еда с зелёными овощами. И киви. Зелёных фруктов мало. Мускусная дыня. Киви. Зелёные яблоки.
– У тебя не так много средств, как я думала, – признаётся она.
Мне потребовалась минута, чтобы понять тему нашего разговора.
– Раньше я был волком. Мы были просто солдатами. Мне платили немного. Братва обеспечивала остальное.
– Вот, почему у тебя просто дом в лесу?
– Да.
– Ты продолжаешь называть себя волком. Но ты не волк.
– Когда я был ребёнком, в лесу водились хищные волки. Думал, что хочу быть волком, чтобы защитить себя и свою семью. Когда Петрович купил меня, то обещал сделать из меня страшного волка. Но волк – всего лишь пешка. Рука, держащая кнут и цепь с ошейником, является хищником. Так что волк – это инструмент, но плохо оплачиваемый.
– Я думаю, волки классные. Они ужасные хищники. Держу пари, что правильный волк может снять жертву, даже если на нём ошейник и цепь. Но я не вижу, что кто-то держит кнут над тобой.
Я закрываю глаза, чтобы она не видела моего стыда. Хотел бы я всегда быть сильным и устрашающим, но в первые дни не был. Мне достаточно тяжело вспоминать это, и чувствую кожей металлический наконечник на спине. Приходилось полагаться на подачки других. Я должен был брать то, что мне навязывали. Но она права. Когда-нибудь я отгрызу руку, держащую кнут. И моя жертва не будет улыбаться в экстазе, как «Мадонна» на картине. К счастью, Наоми не нуждается в ответе и продолжает болтать.
– Ты хочешь заполучить «Мадонну», чтобы построить большой дом в лесу? Если так, я могу дать тебе денег с других счетов Хадсона. У него их много. У тебя может быть действительно большой дом. Может, даже замок.
– С рвом? – спрашиваю я, сухо смеясь.
Она кивает.
– Я ищу «Мадонну», Наоми, потому что у неё есть власть. Мои люди верят в неё. Она сможет объединить нас без сражений и убийств. А когда мы объединимся, то сможем двигаться вперёд, подальше от крокодилов, мятежей и страха. Я так считаю.
– Ты говоришь о суеверии.
– Возможно, – я пренебрежительно пожимаю плечами. – Но вера сильна. Сильнее рациональности. Страх, любовь, надежда – иррациональные эмоции, но они влияют на людей сильнее, чем любые аргументы, основанные на фактах.
Стук в дверь. Это портье с нашими покупками.
– Почему ты не даёшь чаевые? В Америке мы всем даём чаевые. Даже парикмахерам. Особенно парикмахерам.
– Вот, почему вся Европа любит американских туристов, которые повсюду раздают чаевые, даже фотографируя бесподобные руины, – я улыбаюсь. – Время пришло.
Наоми встаёт, и я достаю её костюм.
– Это очень красиво, но не думаю, что это сексуально. Он должен быть кожаным, типа того из секс-шопа. Это не фетиш-одежда. И выглядит, скорее очень свадебной, – она чешет голову. – Не думаю, что ты понимаешь, что делаешь.
– Вот, почему я доминант, а ты покорная, – мягко говорю я.
Наоми исчезает в ванной. К сожалению, ей не требуется моя помощь. Кремовое бюстье с вставными чашками и тонкой кружевной отделкой спереди, пояс с подвязками и трусики она легко сможет надеть.
Я натягиваю свой чёрный костюм и застёгиваю запонки и пояс, а мой разум уплывает в ванную. Должно быть, она поставила ногу на комод, чтобы подтянуть чулки и закрепить их подвязками к поясу. Возможно, она несколько раз поглаживала ткань, наслаждаясь шелковистыми ощущениями под ладонью, прежде чем надеть другие предметы. Она расчёсывает волосы, красит тушью глаза и проводит красным блеском по губам. В конце концов, она накидывает плащ, который завязывается под её шикарной грудью, подчёркивая всю её прелесть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ты в этом действительно уверен? – спрашивает она, появляясь в дверном проёме.
Как и обещало название магазина – ангел в спальне.
– Подойди, – я машу рукой.
Она повинуется, пересекая комнату. Я открываю руку, показывая ей жемчужный чокер, и жестом показываю ей повернуться. Она выполняет и поднимает волосы, прежде чем мне приходится попросить. Жемчужное ожерелье состоит из шести нитей, и его толщина приподнимает подбородок. Я прикрепляю длинный золотой поводок к ожерелью и позволяю ему свисать по спине, скрываясь в складках красного плаща.
– Так это не бросится в глаза случайным встречным и всё будет хорошо, – говорю я, и отворачиваюсь, прежде чем она откроет свои красные губы.
Ведь если она что-нибудь скажет... что угодно. Я брошу её на подушки и оттрахаю, как слепой.
Глава 18
Наоми
Я немного нервничаю, пока водитель такси проезжает по извилистым улочкам Рима. Мне хочется поиграть с жемчугом на шее, но тот издаёт шум, который скорее раздражает, а не утешает меня. На мне плащ, скрывающий нижнее бельё, но я всё ещё чувствую себя довольно голой, выйдя на улицу в таком снаряжении.
Тем временем Василий одет в чёрный костюм и выглядит грозно. Даже его взъерошенные светлые волосы безупречно уложены назад. Он выглядит так по-деловому, что заставляет меня ещё больше нервничать, когда он кладёт мне руку на бедро. По какой-то причине это прикосновение успокаивает меня, и остальную часть дороги я чувствую себя спокойно. Тихо, но хорошо.
В конце концов, машина останавливается. Я смотрю в окно, но здание снаружи незнакомо. Оно большое, тёмное, без окон в передней части с массивной тяжёлой деревянной дверью с кольцом вместо ручки. Внутри звучит громкая музыка, и я слышу басы даже в машине. Неуверенно смотрю на Василия. Он знает, что мне не нравятся громкие звуки.
Будто читая мои мысли он достаёт затычки для ушей.
– Вставь их, прежде чем войти внутрь.
Я беру их, и к моему удивлению, он хватает меня за руку, пристально глядя на меня.
– Карен, – тихо говорит он, и наклоняется, чтобы прошептать, а его горячее дыхание разносится по моей шее, и чувствую, как по ней бегут мурашки. – Внутри ты должна полностью подчиняться мне. Ты понимаешь?
– Да, – говорю я ему тихим голосом.
– За этими дверями ты не должна называть меня иначе, как «мастер». Я возьму на себя инициативу, а ты будешь подчиняться. Если это и сработает, то только так.
Я киваю.
К моему удивлению, он вытаскивает мягкую чёрную маску и кладёт мне в руку.
– Ты оденешь это, когда мы войдём.
– Зачем?
Я должна ослепнуть?
– Ты когда-нибудь имела дело с лошадьми?
Я качаю головой. К сожалению, никто не считал, что я могу быть рядом с крупными животными. Я с ними и не общалась. Но я люблю лошадей. Они красивые и элегантные.
– В некоторых ситуациях чистокровные особи могут быть опасны. Им завязывают глаза, чтобы они не видели то, что может их обеспокоить. Это успокаивает их. Это успокоит и тебя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Мне понравилось сравнение с чистокровными.
– Хорошо. Ты никому не позволишь ко мне прикоснуться?
– Кроме моей ни одна рука не коснётся тебя. Чтобы я не сказал. Если кто-то хоть пальцем коснётся тебя, я лишу его этого пальца. Понимаешь?
Я быстро моргаю. Полагаю, я поняла.
– Я...