ислам ближе друг к другу, чем любой из них к христианству. Это вопрос о законах питания. Мусульманские законы питания не так строги, как предписанные раввинистическим законом. Некоторые из послаблений конкретно указаны в Коране, и действительно, готовность есть верблюжье мясо иногда служила проверкой искренности еврейского новообращенного в ислам, подобно употреблению свинины для иудеев, обращенных в христианство. Мусульмане, однако, разделяют еврейский запрет на свинину и некоторые другие продукты. Что еще более важно, они разделяют неизвестное христианству представление о том, что одни виды пищи разрешены, а другие запрещены Божественным законом. Это может иметь практические последствия. Большинство религиозных авторитетов позволяют мусульманам есть разрешенное для евреев мясо{98}, что имеет определенное значение при поездках за границу в страны, где проживают еврейские общины, но нет мусульман. Евреи же, хотя и не имеют подобного права есть любое мясо, разрешенное для мусульман, тем не менее проявляют большое сходство с общемусульманским подходом. Важным исключением был шиитский ислам, который, настаивая на ритуальной чистоте и оскверняющем воздействии любого контакта с
зимми, отвергал как нечистую пищу, приготовленную или даже тронутую евреем, не говоря уже о признании законности кошерного мяса.
Сравнивая мусульманское отношение к евреям и обращение с евреями в Средневековье с положением евреев среди христиан в Европе того времени, мы увидим разительный контраст. Даже природа враждебности в двух доминантных общинах существенно различается. В исламском обществе враждебность к еврею не богословская, она не связана ни с какой конкретной исламской доктриной, ни с каким-либо конкретным эпизодом в исламской священной истории{99}. Для мусульман она не является частью мук рождения их религии, как для христиан. Скорее это привычное отношение доминантной социальной группы к подчиненной, большинства к меньшинству, без того дополнительного теологического и, следовательно, психологического измерения, которое придает христианскому антисемитизму его уникальный и специфический характер.
Отчасти из-за неидеологического характера враждебности к евреям, отчасти из-за того, что еврейское меньшинство в исламских землях, в отличие от христианских, является одним из многочисленных меньшинств в разнообразном плюралистическом обществе, евреи были гораздо менее заметны. В общем, это являлось преимуществом.
Мусульманские полемисты в массе своей не слишком-то обращали внимание на относительно незначительных евреев. Раз уж приходилось снизойти до обсуждения бытовавших ранее религий, гораздо больше беспокойства вызывали христиане, которые, будучи носителями конкурирующей прозелитской религии и хозяевами соперничающей мировой империи, являли серьезную альтернативу и, следовательно, потенциальную угрозу мусульманскому устроению и исламской ойкумене. Евреи никакой политической угрозы исламскому миропорядку и никакого религиозного вызова исламской вере не несли; в отличие от христиан, они не соперничали с мусульманами за все еще необращенных язычников. Несмотря на осуждение евреев и иудаизма в Коране, а также в комментариях и хадисах, антиеврейская полемика происходила редко и, когда разгоралась, почти всегда выражалась в оправданиях собственной смены веры обращенных в ислам иудеев и в стремлении предоставить новым единоверцам факты и аргументы для риторики против своих прежних.
То же самое можно сказать и об обращенных в ислам христианах, которые в силу своей многочисленности и значимости были гораздо влиятельнее. Их взгляды и понятия отличались несомненной враждебностью по отношению к евреям, что иногда отражалось в мусульманских сочинениях на эту тему. Профессор Моше Перлман на основе обширного исследования этой литературы отмечает:
Очевидно, в значительной и решающей мере исламская полемика против евреев и иудаизма зародилась и подпитывалась христианскими источниками, отчасти доисламскими, перетекая в исламскую среду с массовым обращением в ислам христиан. Эти аргументы, в свою очередь, частично коренившиеся в антиеврейских преданиях древности, подновлялись и подхватывались обращенными евреями. Существовал набор аргументов за ислам и против прежних религий, набор, поставляемый иудеями и христианами, обращенными в ислам{100}.
Специальные ссылки на евреев и иудаизм в мусульманских религиозных писаниях, как правило, весьма негативны. С учетом преимущественно враждебного изображения евреев как в Коране, так и в хадисах и главным образом христианского источника значительной части впоследствии усвоенных сведений о евреях, это неудивительно.
Встречаются и исключения. Так, багдадский богослов Х века Аль-Бакиллани в свой труд, противопоставляющий ислам другим религиям и философиям, включил обсуждение иудаизма. О еврейских писаниях и верованиях он говорит кратко, но информированно, избегая оскорблений; наоборот, его тон вежлив и даже почтителен{101}. В эпоху, когда внутренняя и межрелигиозная богословская полемика выражает пылким языком сильные страсти, такая умеренность примечательна. Еще более, пожалуй, примечательно то, что в классические времена была предпринята только одна дошедшая до нас серьезная атака на иудаизм, написанная крупным автором. Это трактат ученого, литератора и специалиста по ересям и еретикам Ибн-Хазма (994–1064), ключевой фигуры в интеллектуальной истории мусульманской Испании. Ибн-Хазм известен как автор очаровательной книжечки о куртуазной и возвышенной любви, а также серьезного трактата о религиях. Последний демонстрирует жесткое и нетерпимое отношение автора не только к немусульманским религиям, но даже к формам ислама, отличающимся от его собственной. Кроме того, Ибн-Хазм написал антиеврейский трактат в опровержение памфлета, якобы написанного Шмуэлем Ибн-Нагрелой (Шмуэлем ѓа-Нагидом; 993–1056), в котором тот нападал на ислам. Самого памфлета, если он вообще существовал, Ибн-Хазм не видел и поэтому строил свои доводы на основании предыдущего мусульманского опровержения. Книга крайне агрессивна по содержанию и тону и, уж конечно, более всего порождена негодованием Ибн-Хазма на самого Шмуэля Ибн-Нагрелу, реализовавшего удивительно успешную карьеру государственного и военного деятеля на службе у мусульманского правителя. Трудно сказать, какое влияние оказала диатриба Ибн-Хазма на средневековых мусульман, но примечательно, что эта книга — единственная известная в своем роде{102}.
Большая часть крупного трактата о религии Ибн-Хазма посвящена иудаизму, а не христианству. В этой диспропорции, объясняемой, конечно, особой ситуацией в южной Испании того времени, он практически одинок. Большинство писателей уделяли пристальное внимание христианам не только, как уже отмечалось, из-за их численности и важности, но и потому, что христиане, являвшиеся устоявшейся частью чиновничества и интеллигенции ближневосточных городов, были более известны мусульманским ученым.
Там, где у мусульманских авторов, обсуждающих евреев и иудаизм, мы встречаем позитивное отношение, оно порой возникает в контексте рационалистической или даже скептической мысли, а иногда — суфийского мистицизма. И для скептика, и для мистика разница между религиями не имеет большого значения. Для одного они все одинаково ложны, для другого — почти одинаково истинны{103}. В целом литературные источники того времени отражают довольно терпимое и либеральное отношение городского среднего класса к представителям иных религий, чему, несомненно, способствовало распространение рационалистического релятивизма и мистического пантеизма.
Все это помогло создать в ранние (в поздние уже нет)