хотел почувствовать прикосновение Скалы босыми ногами, — сказал Ка’б.
— Я видел тебя, — сказал ‛Умар. — Но нет… нам не заповедано относительно Скалы, нам заповедано относительно Каабы [в Мекке]{83}.
Ка’б аль-Ахбар{84} был известным евреем, перешедшим в ислам. Его часто цитируют в связи с тем, что кажется попытками иудейских вкраплений в истинную исламскую доктрину. Смысл приведенной истории в том, что святость Иерусалима — это концепция иудейская, а не мусульманская, и виновен в ее сохранении Ка’б, несмотря на свое обращение в ислам, и что только Мекка может быть для мусульман направлением молитвы и местом паломничества.
Этот рассказ, почти наверняка выдуманный, вероятно, отражает полемику последующих десятилетий. Есть и другие истории такого рода, смысл которых сводится к тому, что почитание Иерусалима как святого города является признаком еврейского и, следовательно, плохого влияния. Это мнение не стало преобладающим и со временем оказалось забыто. После некоторых перипетий было принято, что Иерусалим действительно священный город ислама. Потеря и возвращение города во время Крестовых походов и очевидное огромное значение, придаваемое ему христианами, несомненно, также оказали определенное влияние, как и большие разногласия среди европейских держав по поводу святых мест в Иерусалиме в конце османского периода. К настоящему времени независимо от того, откуда происходит тезис о святости Иерусалима в исламе, сам этот тезис утвердился прочно.
Другой пример — статус пятницы как мусульманского «шабата», в чем явно отражены еврейская суббота и христианское воскресенье{85}. Поскольку христиане дистанцировались от своих еврейских предшественников, перенеся «шабат» с субботы на воскресенье, мусульмане также дистанцировались от обоих своих предшественников, выбрав пятницу. Но есть и другое важное отличие. Мусульмане не только выбрали другой день недели, но и полностью изменили представление о природе «шабата». Мусульманский «шабат» — это прежде всего день публичной молитвы, о чем свидетельствует арабское название, данное пятнице, йаум аль-джума («день собрания»). В классические времена пятница не была днем отдыха, и, хотя идея о том, что ее следует рассматривать как таковую, выдвигалась неоднократно, в большинстве случаев мусульманские власти такую идею осуждали как достойную порицания имитацию еврейской и христианской практик. Со временем привлекательность дня отдыха возобладала над теологическими сомнениями относительно его происхождения, и к настоящему времени большинство мусульманских государств приняли то, что сейчас является общей практикой, и учредили еженедельный день отдыха.
Для раннего периода исламской истории, в VII веке и большей части VIII века, историк иудео-исламской традиции в основном занимается определением еврейских элементов в исламе, то есть тем, что можно назвать еврейским влиянием или еврейским вкладом. Задача эта сама по себе отнюдь не простая. Несмотря на множество историй, рассказанных о новообращенных евреях и их влиянии (в основном вредном), известно о них мало. Все, чем мы располагаем о раннем исламе, содержится в Коране и в исламских традициях, а, как хорошо известно, интерпретация и оценка этих традиций, даже их датировка и подлинность вызывают множество проблем. Возникает также вопрос, насколько еврейская составляющая в исламе исходила непосредственно из еврейских источников, и насколько она была опосредована христианством. Христианских элементов в раннем исламе не меньше, чем еврейских, а возможно, и больше, и христианский компонент сам по себе включает некоторые еврейские элементы, ставшие уже частью христианства. Задача историка еще более осложняется деятельностью в Аравии или вблизи нее иудео-христианских групп и других еврейских и христианских сектантов, о верованиях и практике которых мы мало что знаем.
В конце VIII века все еще более усложняется. Влияние перестает быть односторонним. Евреи теперь уже не пассивные наблюдатели и, возможно, помощники в зарождении новой религии, а один из многих компонентов многообразной и плюралистической цивилизации. В этой ситуации параллели и черты сходства между еврейскими и мусульманскими верованиями и практиками вполне могут быть обусловлены мусульманским влиянием на иудаизм, а не только лишь, как считали предыдущие ученые, еврейским влиянием на ислам.
Проиллюстрируем проблемы, с которыми сталкивается ученый, несколькими примерами.
Мусульманское право гласит, что во время поста Рамадан поститься следует только в дневное время. Ночью, от заката до рассвета, разрешается есть и пить. Пост начинается снова на рассвете, «пока не станет различаться перед вами белая нитка и черная нитка на заре» (Коран, 2:187). Авраѓам Гейгер{86} впервые обратил внимание на сходство этого предписания и того места в Талмуде, где определяется время рассвета, когда можно читать молитву Шма[27], как время, когда можно различать синий и белый цвет или, по другому мнению, синий и зеленый. Иерусалимский Талмуд несколько более детален и говорит о «краях одежды», которые содержат цицит (кисти) с голубой нитью, упоминаемые при чтении Шма. Здесь, как и в случае с Иерусалимом, хронология не вызывает сомнений. Мишна и Гемара[28], будь то в Вавилонском или Иерусалимском Талмуде, были завершены до прихода ислама. Сходство между ними достаточно близко, чтобы по крайней мере предположить связь; даже разница — черно-белая вместо сине-белой или сине-зеленой — может быть преднамеренным отдалением, как, например, принятие воскресенья и позднее пятницы вместо субботы в качестве дня общественной молитвы. Для верующего мусульманина талмудические отрывки представляют собой искаженную реликвию ранее утраченного откровения, подтвержденного в его полной и окончательной форме в Коране. Компаративисту остается выбирать между еврейским влиянием и происхождением из общего источника.
Иногда исламская версия еврейской темы или сюжета трансформируется и видоизменяется, чтобы нести новое содержание или соответствовать иным обстоятельствам. Примером является история о Корахе, восставшем против власти Моше и должным образом наказанном: он был поглощен землей вместе со всеми своими сторонниками. В еврейских версиях этой истории, и библейских, и агадических, дерзость Кораха заключается в том, что он ставит под сомнение и даже восстает против власти Торы и ее приверженцев, по-разному называемых Моше, священниками или раввинами. В некоторых агадических версиях Корах появляется как казначей фараона и обладатель огромного состояния. Именно этот аспект преобладает в мусульманских версиях, где Карун, как его называют в Коране, становится символом высокомерия, порожденного богатством. Он владеет несметным состоянием, причем подчеркиваются его скупость и бахвальство, пренебрежение благотворительностью и добрыми делами. Смысл его падения, когда он, его дворец и его сокровища поглощаются землей, заключается в том, что богатство и та власть, которую оно дает в этом мире, мимолетны и ничтожны. Только Бог обладает истинной властью; только Божье воздаяние имеет истинную ценность.
Для других библейских и раввинских тем, например, истории пророка Элияѓу или проклятия Хама, в исламе также имеют значительно отличающиеся аналоги. В Средневековье даже еврейские дискуссии на некоторые из этих тем порой