Я вижу, как мышцы его рук напрягаются. Его глаза прикрыты, и я вздрагиваю, когда он ударяет кулаком о твердый гранит с гортанным криком. Я замерла, боясь пошевелиться, полностью разоблаченная и уничтоженная. Никогда я так не открывалась. Никогда, даже Пику, потому что он был там. Свидетель. Участник.
Его глаза всё ещё прикрыты, и с желчью в голосе он говорит:
— Ты хоть представляешь, каково это, любить человека, которого ненавидишь?
Любить? Боже, он может ненавидеть меня сколько угодно, если все еще любит.
Открыв глаза, он делает пару шагов ко мне.
— Потому что я ненавижу тебя. Больше всего на свете. Я ненавижу тебя с каждым стуком моего сердца. Я хочу наказать тебя наихудшим способом, заставить тебя страдать и причинить тебе боль. Но помоги мне Господь... Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Это то, что я так сильно хотела услышать, что он любит меня. Но его слова наполнены страданием. Чтобы ни случилось с нами, эта любовь, которую он испытывает ко мне, она отравлена ядом с самого начала. Я втянула его в эту грязную ложь, и я всему этому вина.
— Но потом... — начинает он говорить, — ты говоришь мне всю эту правду. Правду, которую я хотел услышать с самого начала, но ты закрылась от меня, и я чувствую себя ублюдком из—за желания причинить тебе боль, но я всё ещё хочу этого. Я всё ещё хочу заставить тебя страдать.
— Я этого заслуживаю, — бормочу я.
— Почему ты продолжала это делать?
— Что делать?
Он мгновение колеблется, затем говорит:
— Почему вы продолжали заниматься сексом с твоим братом, когда повзрослели?
Стыд обжигает мою шею, и я чувствую себя мерзко, что мне приходится признаться в этом. Опустив голову от стыда, я продолжаю опускать глаза, когда отвечаю:
— В какой—то момент, когда мы были детьми, мы стали тайком спать вместе. В моей постели. Это не было принудительным, и в те моменты он давал мне возможность почувствовать себя нормальной.
— Нормальной? — спрашивает он в замешательстве.
Я нерешительно поднимаю на него взгляд и говорю:
— Я всегда чувствовала себя жалкой и бесполезной. Но кое—что в Пике заставило меня почувствовать себя чистой. Он давал мне ощущение любви и безопасности. Он был для меня всем в этом мире. — Я начинаю задыхаться от сказанных слов и продолжаю: — И он действительно любил меня. Он всегда защищал меня.
— Он насиловал тебя! — шипит Деклан сквозь стиснутые зубы.
— Нет! — защищаюсь я. — Он этого не делал. Карл, наш приёмный отец, заставил Пика заниматься этим.
— Он не должен был делать этого! У него был выбор.
— Он знал, что если бы это был не он, то Карл сделал бы это сам. Мне было спокойнее с Пиком.
— Но этот Карл... Он всё—таки сделал это...?
Я киваю.
— Да… прошло некоторое время, но, в конце концов, он это сделал.
И затем я признаюсь:
— Первый раз это произошло, когда мне было двенадцать. Он изнасиловал меня так же, как и ты.
Немедленно Деклан обнимает меня, и я плачу. Он хватается за мой затылок и крепко прижимает меня к груди. Его хватка сильная и твердая, но теплая. Я обнимаю его за талию, цепляясь за него.
Он повсюду вокруг меня, обволакивает меня, я в безопасности его объятий.
Дом.
Когда я начинаю контролировать свои эмоции и успокаиваться, он шепчет мне в волосы:
— Мне очень жаль. Я потерял контроль над собой.
— Все нормально.
— Нет! Это не нормально, — заявляет он, когда отходит, чтобы посмотреть на меня.
— Это я тебя обидела. Мне очень жаль, Деклан. Ты никогда не поймёшь, как мне жаль, что я сделала с тобой. Я заслуживаю любого наказания.
— Я не хочу быть тем мужчиной.
— Ты не он. Ты не похож на того человека, — говорю я ему. — Были времена, когда мой разум уходил с тобой в то место, но ты не такой. Я всегда была в безопасности с тобой. Я всегда была уверена, что ты никогда не причинишь мне боль.
— Но я делаю тебе больно. И мне нравится это. И я хочу больше.
— Тогда возьми. Я дам это тебе. Я дам тебе всё, чтобы ты почувствовал себя лучше. Если тебе нужны моя боль и страдание, тогда возьми их. Они твои.
Его руки притягивают меня, пока я говорю. С нахмуренными бровями и сжатой челюстью, он хмыкает от разочарования, когда выпускает меня из своих объятий. Хватая себя за волосы, он рычит:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Что, черт возьми, с тобой не так? Ты не должна хотеть этого. Ты не должна хотеть меня. Какой нормальный человек подверг бы себя этому?
— Я никогда не утверждала, что нормальная. Я знаю, что я ненормальная. Я знаю, что сломлена и не подлежу восстановлению. Это не исправить. Но я также знаю, что ты не найдёшь такое же удовлетворение в наказании кого—либо, кроме меня.
— Зачем тогда делать так? Чтобы тебе стало лучше от того, что ты сделала?
— Отчасти.
— А с другой стороны?
Сделав несколько шагов к нему, я говорю:
— Потому что я люблю тебя.
— Ты не должна.
— Но я люблю. Я никогда не думала, что у кого—то может быть такая сила, что я буду чувствовать себя в безопасности и невинной, как с тобой. У тебя есть сила заставить меня чувствовать себя достойной этой жизни. Зная, что у меня есть шанс, жизнь просто может иметь для меня смысл.
— Тогда зачем ты бросила меня? Почему ты не осталась и не вызвала медиков? Почему ты оставила меня умирать?
Именно в его словах я слышу, какое страдание ему причинила.
— Я говорила тебе. Я была напугана. Все произошло так быстро, я не знала, что делать. Я запаниковала.
Он делает медленный вздох и замирает на мгновение, прежде чем говорит снова.
— Я уверен, что уже знаю, но мне нужно услышать это от тебя.
— Что?
— Я знаю, что Пик мёртв. И я знаю, что он умер в тот же день, когда он застрелил меня.
Я с трудом сглатываю, когда он это говорит, и я уже знаю его вопрос, прежде чем он спрашивает:
— Ты имела какое—либо отношение к его смерти?
Мой подбородок начинает дрожать, и когда я больше не могу сдерживать нахлынувшие эмоции, моё лицо искажается от боли, когда я признаюсь:
— Я никогда не прощу себе того, что сделала. Я так его любила.
— Мне нужно услышать, как ты это скажешь, — рявкает он.
Борясь со слезами, я делаю глубокий вдох и выдыхаю, прежде чем говорю дрожащим голосом:
— Я стреляла в него. Я убила его.
— Я хочу злиться на тебя. Я хочу бросить это тебе в лицо, но это сделает меня лицемером, и всё это из—за твоей лжи.
— Прости.
— Перестань извиняться!
Его голос срывается, когда гнев захватывает его.
— Я не хочу ничего больше слышать от тебя! Каждый раз, когда мы говорим, ты говоришь мне это дерьмо. Это невозможно понять и переварить.
Он подходит к центру островка, отвернувшись от меня, и смотрит в окно.
— Убирайся! — приказывает он, тяжело дыша.
Он не двигается, когда я прохожу мимо него, чтобы забрать пальто и ключи, но борьба видна внутри него. Я хочу сказать тысячу слов, но я знаю, что лучше промолчать. Поэтому я держу свой рот на замке и делаю то, что мне говорят.
Я ухожу.
― Что случилось, милая? ― спрашивает Айла, когда я вхожу во входную дверь со своим багажом.
― Я опоздала на свой рейс. Ничего, если я останусь на ночь?
― Оставайся столько, сколько хочешь, ― говорит она, когда подходит и берет одну из моих сумок. ― Ты смогла поменять билеты?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
― Ещё нет. Я даже не добралась до аэропорта. Завтра мне нужно позвонить в авиакомпанию.
― Это имеет какое—то отношение к МакКиннону? ― спрашивает она.
Пройдя в центральную гостиную, я сажусь и отвечаю:
― Да.
― Душевная боль невыносима.
Посмотрев на неё, сидящую напротив меня, я слегка киваю. День прошёл, и я чувствую слабость от того, что произошло с Декланом. У меня в голове так много вопросов, и откидываясь на спинку кресла, я говорю: