близко, что мое сердце колотится, а руки впиваются в древесину пола. – В вашем общежитии есть тренировочные комнаты, где вы можете усовершенствовать свои глифы. В следующий раз, когда вы выйдете на эту сцену, я ожидаю лучшего результата.
– Конечно, директор, – говорю я и отвожу взгляд в надежде, что он воспримет это как мое смущение. – Я сделаю лучше. Обещаю.
Он удовлетворенно кивает, и я поднимаюсь на ноги, опускаю голову и протягиваю ему Кодекс. Он берет его из моих рук и кладет обратно на стол.
– Что же, все в порядке. – Он поворачивается обратно к классу. – Кто хотел бы попробовать следующим? Может быть, с меньшим энтузиазмом?
Я возвращаюсь на место под всеобщий смех и сажусь рядом с другими представителями Нетро.
– Посмотри на это с другой стороны, – говорит Десмонд, – Мы устанавливаем настолько низкие ожидания, что дальше нам остается только расти.
Я надеюсь, что на этом все закончится, но Фил смотрит на меня, склонив голову набок. Она что-то подозревает. Может быть, я переиграла.
– Алайна, – спрашивает она, и я вижу, что она не уверена, хочет ли заканчивать предложение. – Ты сделала это нарочно? Чтобы мне стало легче?
– Нет, Фил, – говорю я, похлопывая ее по руке, – я действительно настолько плоха.
Десмонд смеется, качая головой, и Фил тоже слегка улыбается.
– Что ж, ладно. Значит, мы обе ужасны.
Она поворачивается к передней части комнаты, где на сцену вышли двое новых студентов. Так странно. Я действительно чувствую укол вины, когда лгу ей. Что бессмысленно, потому что само мое присутствие здесь – ложь для нее, потому что она одна из них, потому что она мой враг, потому что, если она встанет между мной и моей миссией, мне придется ее убить. Но, несмотря на то что я все это знаю, я по-прежнему чувствую боль.
Хуже всего то, что она даже не знает, почему я лгу. Да, я специально уничтожила глиф. Но не для того, чтобы ей стало лучше.
Я откидываюсь на спинку стула и чувствую, как они шелестят под рубашкой. Четыре страницы из Кодекса Трансценденции, страницы, которые я вырвала, пока все смотрели на кристалл Абердина. Четыре страницы с самого конца, где, я уверена, находятся самые могущественные и запрещенные глифы. Четыре страницы, отныне принадлежащие мне.
Мой социальный статус в Блэкуотере не мог быть ниже. В течение нескольких дней все будут сплетничать о том, какая я катастрофа, как мой глиф взорвался перед моим лицом, что я не заслуживаю своей метки. Даже другие из Нетро, вероятно, будут держаться от меня подальше. Но мне все равно. Потому что я здесь всего один день, а уже украла четыре глифа прямо из-под носа Магнуса Абердина.
Эти Волшебники понятия не имеют, с кем имеют дело.
Глава 11
Прошлое
В двенадцать лет я совершаю свое первое убийство.
Он Смиренный, новобранец городской стражи, лет двадцати от силы. Наши пути пересекаются из-за чистого невезения. Я мчусь по переулкам Хеллсума с командой Ревенантов, только что совершивших налет на склад торговца-Волшебника. Он в патруле, одинокая ночная смена, шепчет себе под нос на ходу. Мы сворачиваем за угол и видим друг друга. На секунду мы замираем, секунду ошеломленного узнавания, длящуюся целую вечность.
Шепот послала меня в этот рейд, потому что я маленькая и ловкая и могу плавить металл с помощью своей магии. Совокупность всех навыков делает нас идеальными для проведения захвата и разгрома. Это должно было быть быстро, легко, без риска. Никто не должен был знать. Никто не должен был пострадать.
Новобранец тянется за свистком.
Мои руки двигаются, выхватывая локусы, и я оказываюсь в Пустоте, даже не успев осознать, что делаю, даже не успев подумать. Если бы я замедлилась и задумалась, я бы, возможно, колебалась, может быть, позволила бы одному из других повстанцев взять инициативу на себя или попыталась бы вырубить его. Но сейчас я не могу думать, потому что все происходит слишком быстро, потому что свисток почти у его губ, потому что я делаю то, чему меня учили.
Я высекаю огонь и направляю в него.
Вспышка пламени пронзает воздух, как кнут, обжигая кирпичную стену переулка. Секунду новобранец еще здесь. И вот его уже нет, этого мальчика со свежим лицом, с носом, покрытым веснушками, и тонкой, едва заметной бородкой. Пламя поглощает его целиком, и все, что остается, – обугленная оболочка.
Я ни с кем не говорю, пока мы спешим обратно в наш безопасный дом на окраине города, пока мы делим добычу, пока запираем двери и устанавливаем патруль. Сера ждала меня, она пытается заговорить со мной, но я отталкиваю ее, не в силах даже взглянуть ей в глаза. Но в ту ночь я просыпаюсь с криком, и Шепот приходит, чтобы меня обнять.
– Я убила его, – говорю я ей, слезы текут по моим щекам, каждое слово зазубренным камнем застревает у меня в горле. – Этого городского стража. Я убила его.
– Да, ты сделала это, – говорит Шепот. Мы сидим на чердаке фермерского дома на краю участка, на куче мягкого сена, где бледный лунный свет пробивается сквозь щели в крыше. – Если бы он свистнул, то натравил бы на вас всех остальных охранников. Тебя бы поймали. Пытали. Убили. Ты спасла нас, Алка. Ты спасла нас всех.
– Он не был Волшебником, – выдыхаю я, но во мне так много чувств, что их невозможно выразить словами. – Он был Смиренным. Как ты, как моя мама, как Сера. – Теперь я рыдаю, и Шепот обнимает меня все крепче и крепче, обхватывая сильными руками. – Я убила Смиренного! Я не… не лучше любого другого Волшебника!
– Нет, моя дорогая, – говорит Шепот и целует меня, целует прямо в лоб, проявляя больше любви, чем когда-либо прежде. Это поражает меня настолько, что я на секунду перестаю плакать. – То, что ты сделала, – сохранила свою миссию. Это было борьбой за наше дело. Ты все сделала правильно.
– Наше дело – сражаться с Волшебниками, – шепчу я в ответ, – помогая Смиренным, а не убивая их.
Шепот глубоко вздыхает, прижимаясь своим лбом к моему. Ее кожа холодная, но удивительно мягкая, и на мимолетную секунду я почти вспоминаю, какой на ощупь была моя мама.
– О, милое дитя, – говорит она. – Хотела бы я, чтобы жизнь была такой простой.
– А она не такая?
– Пока существуют угнетатели, существуют и пособники. Все время, пока Волшебники держали всех в страхе, были Смиренные, которые помогали им. Всегда найдутся те, кто ставит свой собственный комфорт выше блага своего народа. – Шепот по-прежнему обнимает меня, но в ее голосе слышится холод, словно обнаженный клинок. – Этот человек сегодня выбрал свою судьбу. Он мог бы разыскать нас. Он мог бы встать на сторону тех, кто боролся за освобождение. Вместо