Кодекс Трансценденции.
Затем он наклоняется, чтобы поднять массивную книгу, которую с громким стуком бросает на стол перед собой. В комнате повисает тишина, все глаза прикованы к ней. Эта книга огромна, такая толстая, что ему приходится сжимать ее обеими руками, переполненная страницами. Она обтянута толстой потертой кожей, и ее туго обхватывают полдюжины цепей, соединенные с подвижным хрустальным замком.
– Кодекс Трансценденции, – повторяет Абердин. – Самая ценная книга в мире в единственном экземпляре. Совокупность всех знаний каждого Волшебника, прошедшего через эти стены. Каждый известный нам глиф находится на этих страницах. Базовые глифы. Продвинутые глифы. Запрещенные глифы. – Он проводит рукой по обложке, почти с любовью. – Все они здесь. – Его глаза мерцают, когда он одаривает нас теплой улыбкой. – И нет, я не позволю вам одолжить ее.
Он поворачивается, ставя книгу боком, чтобы мы могли посмотреть на ее толщину. Боги. Там, должно быть, сотни и сотни страниц. Неужели там действительно так много глифов? Действительно ли так много нужно знать?
– Когда я впервые увидел эту книгу, подумал: «Ну, не так уж и много. Я мог бы все это запомнить. Я мог бы стать Мастером-Волшебником. В конце концов, у меня острый интеллект Селуры. – По комнате проносится веселый ропот, и несколько представителей Селуры оживляются. – Но вы, возможно, удивитесь, узнав, что даже сейчас, будучи директором этой школы, я могу начертить только половину из них. Лишь сотню или около того. Почему? Потому что, к моему великому огорчению, оказалось, что секрет создания глифов заключается не в их запоминании. А в том, чтобы научиться хорошо их чертить. Точность линий… ловкость разрезов… тонкость дуг, изящество изгибов… все это действительно важно.
Конечно. Сера всегда подчеркивала, что важна точность, и сидела со мной ночь за ночью, пытаясь помочь усовершенствовать мои линии.
– И все же я полагаю, что с вас уже хватит теории и абстракций! Возможно, не помешает и продемонстрировать. – Абердин нажимает рукой на обложку книги, и цепи отпираются, проскальзывая обратно в хрустальный замок, как змеи, отступающие в норы. Он открывает книгу на первой пожелтевшей странице. На ней изображен знакомый мне глиф: слева – треугольник основы Льда, справа – два диагональных разреза для формы Сферы. Ледяной сферы. Даже я могу это сделать.
Очевидно, я не единственный, кто так думает, потому что по комнате проносится стон. Абердин замечает это и кивает.
– Ах да. Я знаю, о чем вы думаете. Вы знаете, как это сделать. Все это знают. Даже самые низшие, самые обыкновенные, самые бесславные Волшебники в Республике могут сделать ледяную сферу. – Он хлопает в ладоши. – Что же, давайте посмотрим. Мариус Мэдисон, не окажете нам честь?
– Конечно, директор, – сияет Мариус, вскакивая на ноги.
– И еще кто-нибудь. – Его глаза блуждают по комнате, как у ястреба, ищущего добычу, прежде чем напасть на нас. – Филмонела Поттс! Не составите ему компанию?
Фил выглядит так, будто он только что пронзил ее грудь копьем. Ее рот безмолвно открывается и закрывается, кровь отливает от лица, прежде чем она наконец глубоко сглатывает.
– Да, директор, – выдыхает она. – Я… Для меня это будет честью.
Мы с Десмондом обмениваемся тревожными взглядами, но уже слишком поздно. Корабль в движении, и пути назад нет. Фил пробирается к передней части амфитеатра, пока все смотрят на нее. Они с Мариусом выходят на сцену, и контраст между ними не может остаться незамеченным. Мариус красуется, уверенный в себе, вынимает свои шикарные локусы с небольшим вращением, в то время как Фил дрожащими руками берет свои. Ее лицо бледнее, чем за все время нашего знакомства. Я чувствую это глубокое, болезненное смущение за нее, которое почему-то намного хуже, чем когда оно твое собственное.
– Да здравствует Авангард! – кричит с трибун Дин. – Покажи этим Нетро, как это делается! – И несколько других студентов, многие из которых даже не из Авангарда, подхватывают его.
– Что ж, – говорит Абердин, поворачивая книгу к ним. – Давайте посмотрим!
Я чувствую, как они входят в Пустоту, прежде чем вижу это, ноющая тяга в груди тянет меня к ним. Их головы откидываются назад, в то время как глаза застилает стеклянный мерцающий звездный пейзаж, черный со сверкающими белыми и спирально-голубыми пятнами. Если бы я присоединилась к ним в Пустоте, я бы видела, как они высекают глифы, но я остаюсь в Реальности, поэтому все, что я вижу, – лишь дрожащее движение перед ними, чувствую, как мир пульсирует электрическим импульсом магии, ощущаю вкус мороза и запах дождя. В Реальности это секунда, даже меньше, а затем они оба возвращаются, и перед каждым парит сверкающая ледяная сфера. Я посылаю Фил ободряющую улыбку. Она сделала это, верно? Создала сферу?
Затем я вижу лицо Абердина, когда он оценивает сферы, вижу самодовольное подергивание его улыбки.
– А вот и он. Идеальный пример. – Он подходит к ним и берет сферу Мариуса, поднимая ее, чтобы все могли разглядеть. – Посмотрите на нее. Замечательный экземпляр, если можно так выразиться. Идеальная сферическая форма. Поверхность гладкая, как шелк. Размер, идеально подходящий для руки. Как и прочность… – Он ударяет им по столу с такой силой, что несколько студентов испуганно отскакивают. Стол дрожит, но шар остается нетронутым. – Твердый, как скала.
Он ставит его на стол, затем протягивает руку и берет сферу Фил, в то время как ее лицо вытягивается от смущения. Он поднимает ее, чтобы все увидели, и даже я должна признать, что она кривовата.
– А здесь у нас противоположный пример. Форма кривая, однобокая, больше похожая на овал. Поверхность хрупкая и неровная. Она слишком маленькая, едва больше камешка. А что касается прочности… – Он сжимает, совсем слегка, и она рассыпается в его руке на частицы. – Тут и без слов все ясно.
Все в комнате смеются, кроме меня и Десмонда. Фил смотрит вниз, ее щеки ярко-красные, локусы безвольно повисли в руках по бокам. И Абердин все это время стоит там, с этой старой доброй улыбкой на лице. Это театр, все это театр, чтобы утвердить тех, у кого есть власть, и тех, у кого ее нет, театр, чтобы все в мире Мариусы почувствовали себя сильными, а все Фил слабыми. Театр, чтобы поставить нас на место. Я снова чувствую этот гнев, горящий в глубине моих глаз, сжимающий руки в кулаки. Все это встроено в здешнюю систему. Жестокость, конкуренция, постоянное унижение и иерархия. Это Республика в чистом виде.
– Не волнуйтесь, леди Поттс. – Абердин нежно сжимает ее плечо. – Мы все с чего-то начинаем.
Она вежливо кивает, потому что ничего другого не остается, в то время как Мариус торжественно кланяется, и спускается со сцены обратно к нам, и, как только садится, ее дыхание перехватывает, а глаза блестят от слез.
– Фил, –