Читать интересную книгу Барабаны пустыни - Али аль-Мисурати

И вот однажды, вернувшись домой, он почувствовал, что его голова раскалывается от сильной боли. А на следующее утро люди нашли его разбитым параличом. Он остался в живых, но теперь он уже ни на что не годится, дерево стерло его в порошок, уничтожило.

— Когда я начал лезть, я почувствовал, что легко могу забраться на самую верхушку. Гам не было ничего страшного, хотя я, правда, побаивался сначала.

— Никто не может забраться на вершину дерева, дитя мое. Это не значит, что никто не пытался. Пытались многие, и о них до сих пор вспоминают. Они взбирались и падали к подножию этого проклятого дерева. Смерть была спелым плодом, висящим на его черной, уходящей в небо верхушке, плодом, к которому стоило кому-либо притронуться, как дерево поражало его словно громом и беспощадно уничтожало этого человека, а потом ждало следующего смельчака.

Бабушка сдавила своими слабыми пальцами мочки моих ушей.

— Ты не должен взбираться на него и даже подходить к самой нижней из его ветвей. Но ты упрям, и из-за своего упрямства ты сломаешь себе шею!

Бабушка замолчала, склонила голову, и, казалось, в ней ожили воспоминания ее прошлого. Глаза ее неожиданно вспыхнули, и она продолжала с необычной серьезностью:

— Много лет тому назад, дитя мое, сюда пришли люди со смуглыми лицами и рыжими волосами, они подчинили себе деревню и долго правили ею… А когда их власть пришла к концу, они собрали все награбленное — перстни, украшения, деньги и оружие, — положили его в огромный сундук и спрятали в одном из верхних дупел дерева, надеясь когда-нибудь за ним вернуться и воспользоваться его содержимым. Но прошли годы, и никто из них так и не возвратился — по всей вероятности, все они умерли. Над ними, дитя мое, также тяготело проклятие. А что касается их потомков, оставшихся в деревне, то некоторые из них забыли эту историю, а другие знают ее, но не хотят вспоминать, что их предки были разбойниками. Я своими собственными глазами видела других людей, которые тоже правили нашей деревней… Сначала турки, потом христиане, а дерево оставалось тем, чем было, — одной из тайн, недоступной пониманию и причиняющей зло жителям, тайной, о которой мы ничего не знаем. Зачем ты, чертенок этакий, взбирался на него, оно ведь повидало и других, более ловких и более упрямых, чем ты, и все они были наказаны за это.

Бабушка начала зевать, и ее быстро сморил сон, а я, оставаясь в ее объятиях, не испытывал ни малейшего желания спать. Мое воображение заполнил образ огромного дерева, я представлял себе, как взбираюсь по его ветвям, подобно безрассудной крысе, отыскиваю все богатства, открываю все его тайны и из его дупла выбираюсь в мир, о котором всегда мечтал.

* * *

Прошли дни и недели, затем месяцы, и я обходил стороной пыльную улочку, в конце которой возвышалось дерево, подобно сказочному, устрашающему существу. Я уехал, чтобы продолжить учебу в городе, мои приезды в деревню стали редкими и мимолетными, и у меня не было возможности бродить по окрестностям или думать о чем-нибудь еще, кроме как о матери и братьях, по которым я очень соскучился. Но вечером одного прекрасного летнего дня я почувствовал, что какая-то неведомая сила влечет меня к этому узкому переулку. Когда я остановился под деревом, у меня появилось странное ощущение, будто я никогда раньше здесь не бывал и это высящееся передо мною существо выросло прямо на моих глазах.

Я не мог отвести взгляда от поднимающейся, как грозящий перст на фоне бледного горизонта, мрачной башни, похожей на недоступную зловещую скалу, этого дерева-великана, живущего в гордом одиночестве и презирающего людей.

У меня все внутри похолодело, и, почувствовав свое ничтожество перед лицом этого огромного монолита мрака, я смиренно обратился к дереву:

— У великана есть какое-нибудь сочувствие ко мне?

Но ответом мне было молчание. Дерево стояло неподвижно и безучастно, уходя своей кроной в пепельного цвета небо, в котором не блестела ни одна звезда. Я был для него лишь одним из насекомых, ползающих по его огромному телу.

Мною овладел ужас, все мое тело сотрясала дрожь.

* * *

Дерево превратилось в кошмар, при воспоминании о котором у меня перехватывало дыхание. Мою жизнь омрачал образ этого дерева, лишившего меня душевного равновесия.

Ненависть к дереву отравляла мне игры, в которые я играл со своими сверстниками. Я даже физически ощущал во рту горький вкус этой ненависти, и бесследно уходили те мгновения, в которые я чувствовал, что мое жизнелюбие дает мне право на счастье. Я ложился на кровать, надеясь сладко подремать, но едва мое тело касалось постели, как я в ужасе вскакивал.

На рассвете, когда первые проблески зари разгоняют тьму, я выбирался из-под одеяла, тайком уходил из дома и словно заколдованный смотрел на этого гиганта. Время идет, жизнь рождается и угасает, а этот гигант с переплетенными ветвями, который охватывает деревню своими когтистыми лапами, остается извечным, нетленным.

Оно похоже на тирана, чинящего любой произвол на виду у всех и не чувствующего никаких угрызений совести. И как люди ненавидят тиранию и произвол, так и я ненавидел это дерево.

И все же я хотел еще раз попытаться увидеть мир, который скрывает дерево, я был полон решимости добиться успеха. Я намеревался никому не сообщать о том, что я задумал, поскольку деревенские бездельники, скорее всего, посчитали бы мою затею обреченной на неудачу. Итак, я пришел к убеждению, что найду в себе силы залезть на дерево и представлю всем свидетельство этого.

* * *

Я отправился к нему не утром, не в полдень и не вечером, а в час рассвета, когда деревня была окутана бледным, рассеивающимся туманом, в час, когда в воздухе не было ни дуновения ветерка, в час, когда природа еще не пробудилась ото сна. Я решительно направился прямо к дереву, не думая о том, чем может закончиться мое путешествие. Мне вспоминались рассказы и легенды о дереве, сохранившиеся в памяти стариков, и мне хотелось узнать, истинны они или ложны.

Я легко забрался на первые ветви и взглянул наверх. Надо мною была крона, окрашенная в волшебные рассветные полутона. Она скрывала от моего взора небо и казалась недоступной. Я снял с плеча веревку с привязанной к ней железной «кошкой» и забросил ее на следующую ветвь. И так я лез все выше и выше. Я несколько раз промахивался, и веревка падала в пустоту, а однажды я чуть было не сорвался. Меня била дрожь, и со лба струился пот.

Ближе к верхушке ветви стали тоньше; я не видел ничего, кроме массива переплетенных ветвей, образовывавших тот странный мир, который, как я чувствовал с первого мгновения, скрывал тайну дерева. Кто знает, какие неизвестные животные живут в этом девственном лесу?

* * *

Вот оно, другое небо, которое до сих пор не созерцали глаза людей. Оно неожиданно открылось мне. Я смотрел на этот огромный мир, и сверху земля казалась большим зеленым диском, с которого в небо поднимались столбы дыма.

Я подумал: «Земля, несомненно, выглядела такой, когда по ней проходили армии турок, а затем итальянцев, то было не утро, не полдень, не вечер, а такой же предрассветный час.

Но человек может увидеть все это, лишь находясь на вершине мира, когда его душа воспарит над всем обыденным. Эта вершина была действительно жестокой, беспощадной, похожей на далекий остров, где кишат тысячи крокодилов и хищных рыб, не позволяющих никому достичь его.

Да, все, кто пытался добраться сюда, пали один за другим, и дерево в течение жизни многих поколений оставалось источником ужаса и миром, полным тайн».

Я сел на одну из ветвей, как на подвешенный в небе стул, и стал вглядываться в сплетение ветвей, пытаясь раскрыть тайну спрятанных сокровищ. Но я не обнаружил дупла, скрывающего сундук с сокровищами. Величайшим вымыслом является, следовательно, рассказ о сокровищах и о фантастическом замке, но ведь ничто не свидетельствует об их существовании и не доказывает, что они когда-либо были здесь.

На вершине не было никаких следов жизни, не считая перьев какой-то птицы. Возможно, это была необычная птица, а может, просто ворона.

Итак, я свершил дело, заслуживающее восхищения: я рискнул проникнуть в этот девственный мир. Сейчас я спущусь вниз и принесу с собой новость, которая станет вознаграждением за рискованное путешествие.

Я был глубоко взволнован от сознания того, что я на пути к тому, чтобы открыть людям правду, сказать им, что здесь нет ни сокровищ, ни птиц, ни смерти. Это чудовище, которое нагоняло ужас на жителей деревни и было объектом их поклонения в течение многих десятилетий, просто дерево, отличающееся от других деревьев лишь своими необычными размерами.

И вот теперь я открою глаза своим односельчанам. Я сообщу им эту радостную новость и избавлю их души от ужаса, который жил в них долгие годы, от ужаса, порожденного старой басней, в течение стольких лет не позволявшей людям увидеть чудесный, находящийся так близко от них мир, который они, однако, не знали и не пытались узнать.