императора, а не в далекой столице, где любая непредвиденная помеха, нехватка материала или ксенофобная интрига поставщиков может ей воспрепятствовать. В конце концов среди остающихся чиновников хватало таких, что качали головой по поводу привилегий английских гостей: разве же европейские князья, даже короли не делали тщетных попыток купить себе аудиенцию в Запретном городе? А теперь вот ремесленники, неспособные без ошибок произнести ни единого слова на здешнем языке, день за днем сновали от своей квартиры в мастерскую мастера и обратно, будто сердце державы — игровая площадка, которую можно то посещать, то покидать, когда заблагорассудится ...
Душным утром средь клубящихся туч пыли, которые лишь вяло рассеивались в безветренных аллеях, головной отряд летней процессии отправился в дорогу, тогда как замыкающие отряды еще занимались упаковкой тончайшего фарфора, стеклянных фигурок и расписанных грезами императора ваз в транспортировочные ящики с пухом и хлопковой ватой. Отряды выступали поочередно, один за другим, и таким образом поэтапно подготавливалось все, чему в итоге надлежало функционировать совершенно безупречно, будто зимнего перерыва отнюдь не существовало.
Долгими месяцами Жэхол пребывал в этакой дремоте, когда все, кроме жизненно важных систем дворцового комплекса, замирало в покое — не по причинам экономности, а оттого что Цяньлун, величайший зодчий и строитель земного круга, твердо верил, что зданиям, дворцам, даже храмам, как и любому организму, тоже необходимы фазы отдохновения, периоды покоя и сна, когда в залах, переходах и садах не слышно ни шагов, ни человеческих голосов и даже в сточных канавах дозволено журчать лишь чистой горной или талой воде.
Наконец пришел черед выступать и тому отряду, который доставит в Жэхол и английских мастеров с их инструментом, материалами и почти завершенными огненными часами, а двумя днями ранее Цзян без всяких объяснений попросил Кокса и Мерлина сопровождать его. В занавешенном портшезе их принесли во двор, где Кокс никогда не бывал и чью отдаленность от своего дома мог оценить лишь приблизительно: портшез колыхался до цели минут десять. Тишина вокруг наводила на мысль, что они не покидали Запретный город, но раздвинуть занавеси, разрисованные цветами жасмина и чешуей дракона, оказалось невозможно. Никому, кроме считаных посвященных, сказал Цзян, когда гвардеец открыл дверцу портшеза у порога обширного, сумеречного павильона, никому не дано запомнить дорогу туда, где Владыка Десяти Тысяч Лет хранит свои любимые вещи.
Любимые вещи? Сокровища? — спросил Мерлин.
Любовь императора превращает в сокровище даже сухой лист, что слетает с дерева и в отражающей небо луже становится спасительным, движимым ветром плотом для тонущего жука, сказал Цзян.
Хотя Кокс и Мерлин еще много лет назад слышали в Лондоне сказочные россказни о страсти Цяньлуна к часам и вообще ко всем видам хронометров и почти столько же лет “Кокс и Ко” была в числе поставщиков, служивших этой страсти, увиденное в сумерках павильона потрясло обоих.
Настольные, маятниковые, напольные, водяные и песочные часы, даже выкованные из листового золота и украшенные чеканкой солнечные часы, которые, освещенные кольцом потухших сейчас факелов, могли воспроизвести солнечный день в любую пору года, — сотни и сотни механизмов размещались на подставках, под стеклянными колпаками, в витринах, являя собой своего рода музей измеренного времени, где встречались и машины, чей принцип действия даже мастера вроде Кокса и Мерлина могли только угадывать.
Далеко в глубине помещения, тикающего, жужжащего, шепчущего шестеренками, пружинами и маятниками, в сиянии лампионов, в котором эти драгоценности представали как бы на плотах или островках света, Кокс обнаружил и знакомый сверкающий конус трех с лишним метров в высоту; на его расположенных одна над другой, кверху постепенно уменьшающихся и все более драгоценных пластинах кишели сотни фигурок — водяные буйволы из нефрита, процессии носильщиков, работников, крестьян-рисоводов, прислужников, принцесс, воинов, — и все они вращались вокруг пустого, совершенно пустого престола на вершине, усыпанного брильянтами престола из нефрита, искристого, словно роса, а над ним нанизанные на тонкие, изогнутые эллипсом золотые волосинки-проволочки парили звезды и планеты: червонно-золотое солнце, и перламутрово-серебряная луна, и мириадами брильянтов, опалов и сапфиров — созвездия Северного полушария, в чьем призрачном движении механизм, повторяющий небесную механику, секунда за секундой, день за днем и год за годом зримо являл бег времени. Астрономические, небесные часы!
Кокс обернулся к Мерлину, но и тот был заворожен видом этого творения, походившего скорее на дарохранительницу, на святыню, а не на измерительный инструмент. Астрономические часы. Уже получив звание мастера, Кокс, к удивлению своих старых манчестерских наставников, первые несколько лет участвовал в создании этого чуда, которое по заказу Ост-Индской компании построили на мануфактуре “Брукстоун & Помрой” как подношение китайскому императорскому двору от английских торговых компаний, упорно стремящихся на новые рынки.
Этот алтарь времени весил не меньше лошади и своими бесчисленными сложностями, многими тысячами часов работы и драгоценными материалами привел Брукстоуна и Помроя на грань разорения, ибо Ост-Индская компания упрямо требовала соблюдения сметы и сроков поставки.
В конце концов Алистер Кокс, взяв под высокий процент кредиты в двух лондонских банках, перекупил мануфактуру у ее отчаявшихся владельцев — Дэвида Брукстоуна и Джошуа Помроя, — вопреки всем доводам кредиторов поменял ее освященное традицией название на “Кокс и Ко” и таким образом заложил основу собственного, быстро растущего предприятия в Манчестере, Ливерпуле и Лондоне.
Быть может, и Джейкоб Мерлин когда-нибудь станет этим “Ко” в названии мануфактуры... Когда-нибудь. Но пока что Мерлин был всего лишь одним из девятисот с лишним английских часовщиков, ювелиров и механиков, что день за днем продавали свои способности мастеру Алистеру Коксу. И сейчас в сумраке павильона высился монумент собственной Коксовой истории: вызывающие восторг и прославленные во всей Англии, причем даже среди энтузиастов, которые никогда их не видели, астрономические часы для китайского императора.
Слухи, кружившие об этом чуде в годы его постройки, истории о неизмеримых богатствах почитаемого как божество властителя из династии Цин, о продолжающихся целыми днями, а то и неделями придворных церемониях в запретном для народа городе, о ритуалах, превосходящих великолепием любую оперу... были столь невероятны, порой даже загадочны, что Кокс, заинтересованный прежде всего в разрешении технических сложностей, порой сомневался, вправду ли существует этот император и его двор, парящий в облаках неисчерпаемых ресурсов, или Ост-Индская компания выдумала эту богоподобную фигуру, чтобы оправдать немыслимые расходы на рекламное или взяточническое подношение, служащее ее собственным деловым интересам.
Два десятка служителей, прошептал Цзян, под надзором особой, знакомой со всеми техническими требованиями стражи заняты только одним — согласно точному плану они заводят