использует неудачные выражения, точный смысл которых мало кому понятен, то всем нам следует задуматься над проблемами изучения в школе не только математики, но и русского языка.
Языковая колбаса
Владимир Иваницкий
Область тотальной компетентности
Интернет облетела паническая весть; откликов и комментариев тьма. Тема горячая: откликаются кому надо и кому не надо — от академика до слесаря-сантехника. Все дружно возмущены. Что случилось? А случился железобетонный закон. Закон о языке.
Точнее — случился-то он давно. Обнародование его не сопровождалось большим шумом. До сих пор существовал он как-то выморочно. Был, как говорят китайцы, бумажным тигром. (Поздно обсуждать формулировки федерального Закона от 1 июня 2005 года. Если продраться сквозь хитросплетения «новояза», можно услышать массу интересного.) Что же произошло? Бумажный тигр впервые показал когти. Ибо закон, к всеобщему удивлению и возмущению, вдруг начал по-настоящему действовать.
Замечание не по делу № 1. Странный мы народ. Кричим о порче языка, требуем защитить национальное достояние: «наш дар бесценный — речь» (Бунин). Воюем за то, чтоб закон о языке был. Когда его принимают — не интересуемся им, зато, когда он начинает работать, всплескиваем руками: да разве мы этого хотели? Этого, этого! Чего же еще?
Приказом министра Фурсенко рекомендовано взять за основу родной речи «четвероевангелие» словарей.
Точка. Подпись. Дата. Но о чем на самом деле идет речь в Приказе, не совсем понятно. На что повлияет приказ?
На нормы речи? Кто-то так и подумал, хотя это невероятно. На школьные программы? Кто знает? Или речь шла о языке указов и постановлений?
Было бы забавно. Но скорее — думали о языке в целом. Тогда становится интересно.
Вообразим, слово из Даля (у него много областных слов) не отыщется в словарях, взятых Приказом за основу Какова судьба того слова теперь? Молчание. Интересно, запрещено ли будет словцо «голомя» (Лев Толстой, «Крейцерова соната») которое со смаком и простотой произносит крестьянка, приходя босиком на свидание к помещику? Опять-таки молчание.
Не спрашиваю о «постах» и «доках», «стрелках» и «тусах». Их участь решена: место им в гетто под названием «Словарь нового сленга и арго». Но, скажите, как с сего момента печатать в государственных типографиях «Левшу» Лескова, пестрящего издевательски неправильным словоупотреблением, и почти всего Хлебникова? На каком они языке писали — не на русском? В плане словообразования (как его понимает ортодокс) — их творчество просто скандал. Ведь с момента формализации знаний и умений, а это произошло в истории человечества достаточно давно — уж таково любое свободное творчество, что вызывает скандал.
Известно: есть области, где компетентны все. Как управлять государством, как воспитывать детей и как лечить болезни. Видимо, теперь к ним добавилась еще одна область тотальной компетентности. Называется она — как беречь родную речь. Причем именно беречь; думается, число компетентных лиц в вопросах попроще — например, как склонять числительные — зримо меньше.
Словарное «четвероевангелие»
Пухнет голова у читателя новостей и блогов. Он, разумеется, возмущен тем фактом, что Минобразом выбраны не словари Даля и Ожегова, а нечто ему (обывателю) не знакомое. И тем, что все четыре напечатаны одним издательством. Скандал опять-таки! Указы и постановления наших властей вызывают время от времени головокружение в умах, а как результат головокружения — легкую тошноту. Но еще большую тошноту вызывает реакция масс. Мгновенная и стопроцентная уверенность в прокупленности всего, обида и зависть к тем, кто — о ужас! — не получит отныне два балла за «горячее кофе», громкие реплики типа «и Розенталь не панацея!», апелляции к словосочетанию «великий и могучий» (простите, Иван Сергеевич, ваше мнение мы еще выслушаем).
Относительно прокупленности всего сказать нечего, хотя скептические настройки имеются. Тем временем на составителей посыпались обвинения. Обвинения обидные, слова грязные — хоть в суд подавай. В самом деле, как они смели войти в обойму. В конъюнктурности и групповщине обвиняют и их, и издательство. В некомпетентности, в ошибках супротив духа и буквы русского языка. В профнепригодности (огулом всех). Недавно они были заслуженными филологами, теперь они — жупел.
Но задуматься — на что слетелись, как коршуны? Разве это мелкое — главное! Не на мелочи вроде нового русского слова «файф-о-клок» следовало бы обращать внимание. Вот уж точно — за деревьями леса не видать.
Приказом Минобраза были рекомендованы:
1. Букчина Б.З., Сазонова И.К., Чельцова Л.К. Орфографический словарь русского языка. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 1288 с.
2. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 794 с.
3. Резниченко И.Л. Словарь ударений русского языка. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 943 с.
4. Телия В.Н. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008. — 782 с.
Должен сказать, обыкновенные словари. Есть хорошие, есть не очень. Упомянут словарь Зализняка. Есть, значит, минимум один лингвист выдающийся. Авторитет, знаток древнеславянских речений. В недавней монографии, удостоившейся премии, доказал он подлинность языка «Слова о полку Игореве». Сняв, таким образом, вопрос в поздней подделке. Власть его заметила.
Большинство эмоциональных инвектив тех, кто никогда не держал в руках означенных словарей, основано то ли на плохом знакомстве с проблематикой, то ли на утопических ожиданиях. Типа: если бы не ограничили древа русской речи четырьмя сторонами словарной кадки, мы бы расцвели неимоверно. «Зачем предписывают языку, каким ему быть? Язык — живой организм!» — такова тональность, царящая в блогах.
Языковая колбаса
Живой-то живой. Но развивается ли он? Движется ли? А если да, то куда? Организмы либо стоят на месте, жуя жвачку, либо двигаются вперед к совершенству, либо деградируют и разлагаются. И то движение, которое идет сейчас — на что похоже? И не поэтому ли все так взвинчены?
Ранее проскочило словосочетание «родная речь». В том и дело, что не всегда. Для огромного числа перемешанных и перемещенных, потерявших все и обретших ненадежное новое бытие народных масс, с пузырями булькающих в нашем котле, русский — не родной язык. Но нужен позарез — ведь от него зависит жизнь, быт, торговля и ночлег. И они заговаривают на нем, то робко, то уверенно коверкая его. Не испытывая к нему благодарности. Не любя, но понимая: без русского жизнь невозможна. Он везде. (Универсальность русского языка как раз и отражает вышеупомянутый Закон 2005 года, закрепляя за ним статус государственного.) Мы смеемся над рукописными плакатами-ценниками: «Орбуз слаткай — мьот. Сыпелай». Но они — своеобразный, пусть потешный, героизм самоуверенных, как юный Ломоносов, самообразованцев. Как наши первые