попытки заговорить по-немецки, зная три фразы из «Штирлица». Никто не помнит подобного за собой? Никакого «олбанского» не надо.
Что представляет собой современный русский язык и чем он болен? Прежде всего сейчас это не язык, а чересполосица языков, находящихся в стадии расслоения тканей, некроза, но и разрастания раковой опухоли. Начну с последнего. Как известно, при раке здоровые клетки превращаются в патологические и, в свою очередь, начинают пожирать здоровые. Между пластами языка идет борьба на уничтожение. В результате рубки и прокручивания возникает еще не фарш, а нечто вроде крупно насечен ной колбасы со слоями и вкраплениями. Каждый жаргон имеет свою картину мира. Картина мира прекрасного нормального русского языка никого не устраивает. В ней не находится места современной патологии. Не устраивает и русских, для которых он единственный. Иначе трудно объяснить, отчего он так быстро опошлился, изфискалился. Одно то, что произошло с ударениями и мн. числом («тортА»), заставляет задуматься. Иностранным влиянием, засорением такое не объяснишь.
Тот же «олбанский» — дитя ненависти славян к албанцам, якобы не знающим, что и как пишется, — отвратительное, несмешное детище Интернета, прорастает у нас всюду. Метастазы в электронной переписке, которая вовсе не спасает эпистолярный жанр, как пытаются доказать пазитифно настроенные комментаторы. Они сами являются симптомом процесса. Если весь Интернет сводился бы к «олбанскому», я бы желал его закрыть.
Расслоение тканей опасно иначе: взгляните только на социальные группы, говорящие на русском, но при этом плохо понимающие друг друга; более не желающие понимать.
И наконец, некроз: превращение классики в серую в глазах большинства мертвечину. Фольклора более не существует: только псевдофольклор. Историки превращаются в обслугу движения «реставраторов» (те машут копиями якобы исторических копий, мечей, щитов). Скоро они станут единственными хранителями истории. Стыд и позор — зато массовость обеспечена.
Но отчего в список священных коров попали именно данные словари? Кто выбирал? А может, просто издательство самое оборотистое и передовое? Хм!.. Но отчего никто не покрутил головой, увидав в выходных данных сплошное АСТ-ПРЕСС? Обычно такие списки тщательно проверяются. Почему помощник референта не подошел к референту и не спросил: «А академический словарь включать не будем? А вот есть еще издательство «Русский язык».»?
Или все же — подходил?
Ничего в подробностях мы не знаем. Для чего, например, отобраны словари — на всенародную хвалу или на поругание? Интересный вопрос. Хвалой пока не пахнет, поруганием же несет из всех подворотен. Вопрос далеко не праздный: издательство входит в ту же группу компаний АСТ, какую гонят в хвост и в гриву из нашей песочницы: с Черкизона (теперь добрались и до «Праги»). Указанное обстоятельство создает странный фон всему происходящему.
Замечание не по делу № 2. Сегодня, когда полстраны звОнит, а не звонИт, количество знатоков, праздных «спасителей» русского языка, удесятерилось. Странная закономерность. Язык, как и история, приобрел сверхценность (в психиатрическом смысле термина). В них обоих стали видеть сакральное начало? Догадаться о причине легко: они на сегодня единственное прибежище мифов. Ибо только миф способен ответить сразу на все вопросы и запросы обывательской души. Некогда в стране христианство сдвинуло с места язычество, ответив на все вопросы плюс применив силу. Подменило собой, пусть и не до конца. Затем то же марксизм проделал с христианством. Пусть и не до конца. Теперь место марксизма пустует и охлаждается. Кто и что сядет на его место? Кандидатов много. И снова будет не до конца. Но как же не попытаться!..
Правовое покрывало и прокрустово ложе
С точки зрения юристов, пришедших нас улучшить, все надобно вставлять в рамки. Портрет языка должен висеть на почетном месте, там, где прежде висели сперва иконы, затем государи императоры, позже Ленин, Сталин и Дзержинский. Сам же язык обязан стоять на полке в строгом алфавитном порядке. Суд в правовом государстве — единственная апеллятивная и заодно декоративная инстанция. А на что ссылаться в суде, как не на закон! Значит — нужен за кон. Он был разработан и принят. В нем есть чудное место, звучащее многозначительно и кратко, как строфа песни.
«Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации». (Статья 1, п. 3.)
«Инженеры человеческих душ» теперь не писатели. Слишком сложна литература для одномерного (по Маркузе) человека. Теперь инженерами человеческих душ станут, конечно, не историки и филологи, а правительство и политтехнологи, курирующие соответствующую область. Произвол? Ничуть не бывало. Всё по закону. Нам отрежут немного языковой колбасы, снабдят правами потребителя и предпишут, как ее употреблять.
Замечание не по делу № 3. Нет такой базовой функции человеческого тела и души, которую бы не пытались нормировать, тем самым присваивая себе монополию на власть над ними. Позы сексуального соития. Движения танцев. Мелодии государственной музыки. Молитвы. Иногда рацион, длина волос, формы черепа и девичьих стоп. Теперь очередь дошла до состава языка. Как нам говорить и писать, будет определяться порядком, установленным Правительством. Филологи уровня Зализняка — пристойный антураж операции по духовному дизайну. Вроде штор с кистями. Ибо прокрустово ложе развития лишено. Ножки у него сильно скрипят, однако оно вполне способно обзаводиться покрывалом и подушками.
В цитате из Тургенева всегда забывают одно слово. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и СВОБОДНЫЙ русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ
Кукла
Елена Съянова
Мимо этой женщины, стоящей недалеко от входа в метро, каждый день проходили люди. Возможно, проходили и вы, не имея ни малейшего повода остановиться, поскольку она всего лишь продавала куклу. Ростом с Барби, но со славянским личиком и детской фигуркой, с закрывающимися глазами, симпатичную, а к ней — кукольную одежку: платья, костюмы, шляпки. Все сшитое своими руками: аккуратно, со вкусом. Но одежка эта была неяркой, без блесток, без модных аксессуаров; молодые матери современных девочек, скользнув взглядами, спешили мимо, и женщина стояла и стояла на своем месте, под солнцем, потом под дождем и снегом, опустив глаза и, видимо, потеряв надежду все это продать.
Кому-то из нас в тот день повезло. Я искала подарок для дочки своей подруги и, устав от