барона координирую развитие казахского посёлка. Для их детей пришлось организовать спецклассы в интернате. Образование, культура, медицина, информационный блок и связи с общественностью — всегда на мне. Вы поймите, я — не постельный советник. Если муж уезжает — я остаюсь его заместителем. Это так — в общих чертах. Я смотрю на вас — и не понимаю: как вы можете? Вы сидите сиднем уже двадцать лет! Я бы уже с тоски сдохла. О чём вы говорите, когда ваши мужики возвращаются домой? О педикюре? О том, как классно сходили на фитнес? О женских романах? Эх, девочки, долго в таком режиме ни один мужик не протянет.
Прибежавший Ванька выжидательно остановился рядом, ожидая паузы.
— Что, сынок?
— Мам, папа зовёт. Говорит привезли эту… Настю. Ну, зелёную.
А, орчиху! Точно, был же разговор!
— Дамы, прошу меня простить, дела.
И ушла, провожаемая неоднозначными взглядами.
НАСТАСЬЯ
Кельда
Настя сидела в посольском кабинете, испытывая неловкость от богатой обстановки и от того, что все предметы казались несколько хрупкими в её присутствии. Росту в ней было метра два с гаком. Внушало.
Помимо хозяина, товарища Жукова, здесь же присутствовали Вова, Кирилл, Колегальв, Кадарчан, Долегон и ещё пяток рейнджеров.
— Привет Настя!
— Здравствуйте! — голос у неё был гулкий, словно в бочку говоришь.
Я взяла в руки её тяжёлую огуречного цвета ладонь.
— Настюша, тебе говорили, зачем мы здесь?
— Сказали, господин Жуков зовёт, — явно привыкла говорить мало. Чтобы людей не пугать? Или последствия трансформации?
— Хорошо. Настенька, меня зовут Ольга Александровна. Я могу заглянуть к тебе в память, чтобы увидеть того шамана, который превратил тебя. И тогда наши люди смогут его найти. Это нужно сделать, чтобы перестали пропадать девушки, ты понимаешь? — она крупно вздрогнула, кивнула и ещё больше ссутулилась:
— Да.
— Это будет не больно, ты не бойся, — собственно, это уже происходило. В нашем диком мире мне не нужно было заполнять письменные формы на пятьдесят листов, чтобы получить информацию об угрозе жизни и здоровью моих людей, но, блин, пипец это было страшно. Голос у меня, должно быть, тоже стал глухой и неестественный, из полутранса всегда так. Из хаотического набора воспоминаний всплыли страшные. Огромная зелёная морда с оскаленными клыками. Настя кричит, кто-то бьёт её сзади. Потом темно. Потом темнота прорезается хлещущими ударами. Её тащат, перекинув через плечо. Тело мотается, по лицу бьют ветки. Бросают её на вытоптанную землю. Больно. Вокруг зелёные огромные орки в кусках шкур, все ревут. Желудок выворачивается от страха.
Стена тел раздвигается, открывая вход в неглубокую пещеру: внутри виден небольшой чадящий костёр, пахнет резко и приторно-сладко. Вот он!
Шаман отличался от прочих более тонкой костью, хотя был также высок и зеленокож. Помимо этого, он был забит татухами просто до невозможности и обвешан всякими костями и перьями.
Шаман поднял девку за волосы, осмотрел фигуру. Остался доволен. Увидев следы рвоты, он обрадовался, сбегал назад в пещеру и влил Насте в рот какое-то жуткое пойло, от которого голова стала лёгкой, а картинка поплыла. Её толкнули в какую-то яму, где было скользко, тепло и остро пахло орками. Всё, дальше я даже смотреть не хочу. Тем более что картинка шамана уже есть.
— Коле, сперва ты. Мы должны убедиться, что это он.
Колегальв, уважаемый архитектор, художник и мастер иллюзий, сел напротив меня и прикрыл глаза, приготовившись принимать поток образов. После некромантов такая картинка даже не была страшной. Противной, возможно.
— Принял?
— Да, минутку, — он посидел, нахмурясь и не открывая глаз, после чего раскрыл ладонь, над которой закрутилась воронка изображения, — Он?
Орчиха крупно затряслась, клацая зубами.
— Настя, это он? Шаман? — настойчиво переспросил Фёдор Кузьмич.
— Д-да, — выдавила она с трудом.
Все слегка выдохнули. Первая цель достигнута!
Коле рисовал на заранее заготовленных листах. Из-под его руки картинки выходили чуть ли не как из принтера. Ростовой портрет, крупно — лицо на весь лист, шаман в движении… Княжеский премьер подивился, покрутил головой:
— Ну что, девушку можно отпускать?
— Погодите, господин Жуков, — Кирилл поднялся со своего места; об этом у нас тоже уже была своя беловоронская договорённость, — Анастасия, вы хотели бы вернуться? Я имею в виду — снова стать девушкой? Есть только одно условие. Вся ваша жизнь после похищения — жизнь в виде женщины-орка — скорее всего сотрётся, оставив лишь смутные воспоминания. А возможно эти годы и вовсе забудутся. Подумайте.
Глаза зелёной женщины засверкали, как у волка:
— Вы не обманываете меня? Вы можете так сделать?!! — от её взволнованного баса стоящие в узком шкафчике тонкостенные бокалы чешского стекла мелко зазвенели.
— Я могу. Если вас устраивает озвученное условие.
— Да! Я хочу!
— Ольга Александровна?
— Да, конечно. Я готова. Поехали. Так, стоп! Плед вон тот с кресла, ребята, дайте… Всё, теперь — поехали!
Фёдор Кузьмич открыл было рот для вопроса, но передумал.
Я привычным движением (внутренним движением) кинула в Настю сон, но она не уснула, а только с удивлением посмотрела на меня, явно почувствовав воздействие. Добавляем. Ещё… Что за?..
Девушка занервничала, не понимая…
Временной откат в сознании — то ещё стресс, не хотелось бы…
— Киря, пошли внутрь, не выходит каменный цветок!
— Хорошо. Давайте.
Мне пришлось потратить на её усыпление столько усилий — на целый отряд хватило бы. И постоянно было такое ощущение, что она вот-вот проснётся. Кирилл начал «обратный отсчёт», тело Насти окутала еле заметная тёмно-синяя дымка. Пару минут вроде бы ничего не происходило, потом спящая орчиха судорожно вздохнула и начала как будто таять, уменьшаться в размерах. Кожа её не сразу стала человеческой, как я подсознательно ожидала. Мы успели увидеть чудовищные нарывы и даже какие-то вроде как наросты — или это и были орочьи грибы? Ощущение сопротивления внезапно ушло, провалилось. Обычная, спящая девушка, только избитая и в болячках. Ещё немного…
— Всё, Киря, тормози.
— Уверены?
— Абсолютно.
— Хорошо. Выходим?
— Да.
Наська была круглолицая, веснушчатая, со слегка курносым носом и светло-русыми, стриженными по плечи пушистыми волосами. Молодая совсем девчонка, лет пятнадцать от силы. Орочье платье висело на ней, как пододеяльник. Я укрыла девчонку покрывалом:
— Проснись! — она вскинулась и страшно закричала, в глазах было полное непонимание, — Тихо, тихо! Настя, тихо, девочка! Их нет! — саламандра вылетела из моей ладони и упала ей на грудь. Настя уставилась на неё безумным взглядом, прерывисто дыша, — Что ты помнишь? Говори.
— Орки! Там было… двое? Один ударил меня, — она пощупала затылок, но, естественно, ничего там не обнаружила, — Это что, сон был? Или я заболела? — она озиралась вокруг, явно ничего не понимая, защитным жестом натягивая на себя плед.
— Позвольте, я, — Колегальв подвинул себе пуфик и сел напротив девушки, — Там действительно были орки. Ты просто забыла, что было дальше. Это побочный эффект твоего лечения. Но я покажу тебе, чтобы ты знала и помнила, — Коле развернул перед Настей иллюзию её же воспоминания. Без вкусов, боли и запахов было не столь сногсшибательно, но эффект получился всё равно убойный. Наська дышала тяжело, словно мешки таскала:
— Я… Вы спасли меня⁈
— К сожалению, девочка, никто не видел, как тебя украли, — подал голос хозяин кабинета, — Ты спаслась сама. Ты была очень смелая и действовала умно. Ты обманула их и сбежала… единственная из всех.
Вова заскрипел зубами так, что у меня по спине поползли мурашки.
— Милый, пожалуйста…
— Извини.
Настя растерянно рассматривала свои одежды, поднимала руки, с которых свисали обширные длиннющие рукава:
— А… Зачем это?..
— А теперь трудная часть, — сказал Коле, — Смотри, это было сегодня.
И он показал ей «запись» сегодняшнего разговора — здесь, в этом кабинете. Увидев огромную орчиху девушка сперва отшатнулась, но тут же впилась глазами в её наряд, зашарила руками по своему платью, брови её сложились домиком:
— Это же… Это…
Я поняла, что сейчас она или грохнется в обморок, или ковёр Кузьмичу заблюёт. И то, и другое было неприемлемо, и я взяла девчонку за руку, выравнивая эмоциональное и физиологическое состояние хотя бы до терпимого:
— Чш-ш… смотри…
Показ закончился, и наступила тишина. Настя уставилась в пол. Наконец она разлепила губы:
— А сколько… сколько времени прошло?
— Шесть лет, — ответил Фёдор Кузьмич.