Читать интересную книгу Ночной гонец - Вильхельм Муберг

Хлопотным оказалось это дело для Ларса Борре: леса тянулись без конца, и для облавной цепи не хватало мужиков. Да и откуда ему было взять людей в самую-то страду? Когда было сухо и светило солнце, хлеб убирали всей деревней. Спелый хлеб надо было жать, беглых преступников ловить, но каждому делу свой черед, и разом их не сладить. А оба дела не терпели отлагательства. Но сперва надлежало изловить в лесу беглого Сведье, потому что если он не будет наказан, то это взбудоражит брендебольцев. И так уж поговаривали, что насильник поступил по справедливости, изувечив Нильса Лампе. Не упрячет он Сведье под замок — бог знает, что они тогда заберут себе в голову.

Однако неразумно было бы силой гнать крестьян в облаву на лесного разбойника. Собака, загнанная в лес хлыстом, зайца не возьмет. Борре хотел, чтобы люди пошли облавной цепью без принуждения. Но прежде он решил испытать преданность брендебольцев их доброму помещику и сказал им:

— Из-за этого насильника Сведье вам один убыток. Вы расплачиваетесь за его беззаконие. Так не хотите ли по доброй воле помочь своему господину изловить этого бродягу?

Они уклонились от ответа, не сказав ни да, ни нет. Но у каждого нашлась отговорка: у одного нога болела, у другого — живот, а многие говорили, что теперь, мол, страда. Только оружейник Бокк сказал ясно и прямо, в открытую: ни один честный человек не пойдет в лес охотиться на своего собрата. При этом другие так хитро переглядывались, что казалось — все они заодно с оружейником.

— Чертовы лежебоки! — рявкнул фохт на строптивых крестьян.

— Откуда взять людей на облаву? Батраков в Убеторпе и так в обрез, а леса бескрайние.

Но тут к Борре подошел один крестьянин и сам вызвался в облавщики на Сведье. Это был Матс Эллинг. Фохт и раньше замечал, что новый поселянин — человек услужливый и покладистый.

— Ты не останешься внакладе, Матс! — молвил довольный Борре. — За мной не пропадет, удружу тебе.

— А мне как раз и нужна подмога, — ответил Матс.

И он тотчас выложил свою просьбу: пусть фохт замолвит за него словечко перед старостой в одном щекотливом деле. И глазом не моргнув, Борре пообещал ему помочь и подал руку в знак уговора.

Верности преданого крестьянина он не забудет. Он покажет подлым бондам, что их хозяин вознаграждает честных и преданных. А он-то уж начал было думать, что в Брендеболе живут только злые да подлые люди. В лесу надо ловить опасного преступника, а они и в ус не дуют. Иль не дороги им порядок и спокойствие в деревне? Иль ждут не дождутся раздоров да смуты? Со смутьянов нужно глаз не спускать, — стоит порядочному человеку отвернуться, как эти разбойники могут размозжить ему топором голову.

И еще этот неразумный обычай — ходить с мушкетами, — заведенный брендебольскими крестьянами с давних пор. Не жди в деревне покоя, пока мушкеты висят на стенах в любом доме. Ни к чему им оружие, пусть себе в нужнике горохом стреляют.

Потом к Борре пришла вдова с Персгорда и зашептала ему на ухо. Как-то ночью она увидела около своей усадьбы человека и признала его. Он тайком вышел из дома старосты. Она назвала его имя.

— А это точно он был, Анника?

— Клянусь самим господом богом, — ответила молодая вдова.

Ларс Борре чувствовал, что терпение его кончается. Хорош староста! И этому бонду он скостил налог и оказал доверие! Йон Стонге, которого он считал порядочным человеком, пускает преступника в дом. Днем угодливо кланяется и лебезит, а ночью меняет шкуру. Коли он такой лукавец, так за это с него мало шкуру спустить.

Теперь Борре будет следить за Йоном Стонге в оба. Не к чему спешить с этим делом, но со старостой ухо надо держать востро. Потихоньку Борре опутает его. Намедни староста вздумал жаловаться на боль и животе, когда Борре до зарезу нужны были облавщики. По правде говоря, за последние дни староста спал с лица, но, может статься, оттого, что замышляет измену и таит крамольные мысли.

Оседлал как-то крестьянин сразу пару лошадей, чтобы наверняка добраться до места; одна лошадь была чистый ангел, другая — сущий бес. Фохт еще поведает старосте, чем кончилась такая езда.

Как раз когда в усадьбе Сведьегорд кольцевали борова, староста проходил мимо, и Ларс Борре крикнул ему с пригорка, где стоял хлев, чтобы он помог загнать свинью. Борова не окольцевали вовремя, когда земля оттаивала, и он ископал все вокруг, попортил гряды с капустой. Фохту пришлось бы самому окольцовывать борова, по к нему в помощники вызвался Матс Эллинг, а тут еще староста подоспел.

Йон из Брендеболя с каждым днем становился все бледнее оттого, что привязалась к нему хвороба и еда не шла впрок. Староста ел сытно и много, но все без пользы. Изводили его черви в брюхе. Когда он ходил по нужде, из него выползали длинные белые черви, похожие на корни пырея; то были сорняки в его теле, которые пожирали за него харч; не успевал он набить брюхо, как оно было уже пустым. И размножались они сами по себе, как сорняки в поле; их выходило из него видимо-невидимо, но тут же вырастали другие, длиною с аршин, скользкие и жирные. Они кишмя кишели в его брюхе, проворные и живучие. Воровски откармливались за его счет, а сам он хирел. Он только разжевывал еду, а шла она на потребу другим тварям. Ел он теперь не для себя, а чтобы напитать червей в утробе. И потому бледнел и сдавал в теле.

Но Йон с готовностью поспешил на подмогу фохту, и стали загонять борова на пригорке. Фохт и Матс гнали свинью каждый со своей стороны, а староста встал с третьей.

С трех сторон шли они на свинью, и она все сужала и сужала круги. Фохт старался подманить борова, по провести его было нелегко: бывший боров Сведьебонда оказался упрямой скотиной.

Внезапно боров бросился в сторону старосты, норовя проскочить меж расставленных ног.

— Держи! — заорал фохт.

Староста ухватил свинью за неуклюжие вислые уши, но удержать не сумел; в тот самый миг он оступился и выпустил борова.

— У тебя что, руки дырявые, Стонге? — рявкнул фохт.

Борре и Матс погнались за боровом. А Йон Стонге остался стоять у хлева на пригорке. Он изменился в лице.

Пытаясь задержать борова, он провалился одной ногой в рытвину. Староста знал это место возле камня, в двух саженях от угла хлева. Тут он сам вырыл яму, а потом забросал ее землей. Теперь яма снова была разрыта; у ее края на земле валялась доска длиной в три четверти с пятнами крови на одном конце. Оттого и замер на пригорке староста с вытаращенными глазами, бледный как смерть.

И все это натворил неокольцованный боров, бегая по пригорку и роясь в земле. Боров, бывшая животина Сведьебонда, своим рылом исковырял землю и раскопал яму, которую староста засыпал землей. Может, боров искал воду — здесь бьют подземные ключи, а свиньи любят валяться в мокряди.

Там снова на виду лежал штафет, там рдела окровавленная доска, там всходил знак утренней звезды, зовущий властно и призывно: «Долой барщину! Разделаемся с помещиками! Добудем себе свободу!». Тот, кто видел вырезанный на доске гвоздырь, понимал, что это за доска, — запретный штафет, который давно разыскивал ленсман.

Кто же прятал штафет заговорщиков на пригорке в Брендеболе?

Если бы фохт не погнался за боровом, он спросил бы старосту, чего это тот остолбенел с выпученными глазами и трясущимися коленками. Тогда бы он, пожалуй, увидел, что староста нашел доску со знаком гвоздыря: «Разделаемся с помещиками!»

Боров откопал спешное призывное послание свободы. Выпущенный на двор неокольцованный боров исковырял и разрыл талую землю.

Вот Ларс Борре и Матс Эллинг поймали его у ворот хлева, и староста заторопился к ним. Но шел он, не чуя под собой ног, словно они у него отморожены. Теперь штафет, хочешь не хочешь, пролежит на свету до вечера.

Староста и Матс изо всех сил старались удержать борова, а фохт его кольцевал. Боров завизжал, когда шило впилось ему в пятачок, и жалобный визг пронесся по деревне. Но свиней надо кольцевать, иначе они изроют все вокруг.

— Стонге! — внезапно спросил фохт. — А не пожаловал ли к тебе намедни ночной гость из леса?

Старосту будто кипятком ошпарили.

— Из леса? Нет…

— Ты не впускал к себе в дом этого скотину Сведье?

— С той поры, как он ушел в лес, в моем доме ноги его не было.

— А не подходил ли он к крыльцу?

— Мы дома сидели и про то не ведаем.

А они так и дрожали, руки старосты, вцепившиеся в уши борова. Фохт едва заметно ухмылялся, обнажая черные щербатые зубы. Может, и на этот раз удастся добром смирить старосту? Фохту было любо кончать дело миром.

Борову проткнули пятачок насквозь, на сапоги фохта капала кровь. Тут фохт повернулся к Матсу и рассказал побасенку о премудром мужике, который как-то решил ехать верхом сразу на двух лошадях, чтобы помехи не было. Одна из лошадей была чистый ангел, другая сущий бес. Но больше уж ездоку никогда не пришлось нестись вскачь на лошадях. Лошади не терпели друг друга и понеслись галопом в разные стороны, разорвав пополам горемычного мужика. И скакали они каждая со своей половиной растерзанного тела, и одна его половина попала в рай, другая — в пекло.