Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Матушка Альма усердно чистила котел; Ботилла наматывала на руку пряжу, а хозяин дома собрался спать, намаявшись на сенокосе. Был поздний вечер.
Вдруг в дверь постучали. Все трое разом прислушались, а дочь ощутила эти удары в груди.
Стонге подошел к слуховому оконцу над дверью и заглянул в него. В глазах поплыла тьма.
— Это он там барабанит! — сказал староста.
Он давно страшился этой минуты. Беглый вернулся из леса.
Не далее, чем сегодня, Стонге слышал, как Ларс Борре поносил и клял злодея Сведье, который все еще в бегах. Он повторил несколько раз, что каждый, кто приютит беглого, станет сообщником в ею злодеянии.
— И как он в деревню приходить не боится? — спросил староста. — Ужели хочет всех нас загубить?
— У него в этом доме невеста, — ответила матушка Альма.
Староста поглядел на милую дочку. Ботилла знала батюшкину волю и не стала бы просить о том, что ему не по праву. Недвижимо, будто одеревенев, сидела она на скамье.
— Пусть убирается откуда пришел, пока не помирится с властями! — сказал хозяин дома.
Он проверил замки и засовы и честью попросил гостя уйти подобру-поздорову. Но тот ответил, что коли дверь не отворят, так он ее топором в щепы разнесет.
Староста растерянно посмотрел на матушку Альму:
— Он хочет силой ворваться в дом!
— На шум люди сбегутся! — сказала матушка Альма.
Йон из Брендеболя отворил дверь, и Сведье переступил порог. Он прошел мимо хозяина дома, даже не взглянув в его сторону, не прислонив мушкета и топора к косяку.
— Ты что, к недругу пришел? — спросил Йон.
— Прежде у меня здесь был друг, и двери его дома были для меня всегда открыты, — ответил настойчивый гость.
Сведье подошел к женщинам и поздоровался с ними за руку. Но хозяину дома руки он не подал. Оскорбленный староста вскипел, и голос его задрожал от гнева:
— Хорош гость, коли с хозяином не здоровается!
— Не к тебе в гости пришел.
— Ты у меня в доме.
— Но руки тебе не подам. — Сведье встал возле Ботиллы, которая отложила в сторону веретено. — Прежде мы подавали друг другу руки, — продолжал он, — ты и я. Мы скрепили рукопожатием клятву у колодца. Помнишь, Стонге?
Забегали глаза у старосты, а лицо перекосилось, словно он хлебнул горькой отравы.
Ботилла встала рядом с суженым и положила ему руку на плечо. Сегодня утром удод, птица-вестник, предсказал ей, что жених скоро придет. С последней их встречи лицо у Сведье еще больше осунулось, а взгляд стал суровее. Волосы у него отросли и излохматились, острые хвоинки запутались в волосах на затылке, борода была давно не чесана. На виске она увидела глубокую свежую ссадину. Она осторожно прикоснулась к ней и почувствовала, как на душе у нее стало необычайно спокойно.
— Не подам руки клятвопреступнику, — сказал Сведье.
— Ты зачем пришел? — спросил Стонге, еле ворочая языком от обиды.
— Невесту повидать.
— Но ты пришел как недруг. Что худого сделал я тебе?
— От тебя все зло пошло. Ты нарушил мужскую клятву.
— Клятву я нарушил не более, чем другие.
— Ты первый отступился и других научил.
— Может, нам всем лучше было подыхать?
— Прежде бонды были вместе, а теперь всяк по себе!
— Мы спасались, как могли. Жизнь-то ведь одна.
— Жизнь вы сохранили, да чести лишились.
Затаив дыхание, обе женщины следили за перепалкой мужчин. Ботилла молилась про себя, боясь поддаться искушению и нарушить четвертую заповедь, которая учит почитать батюшку родимого.
Боров в хлеву тоже жить хочет, продолжал Сведье, жрет пойло в корыте, справляет нужду, валяется на охапке мякины, и ладно ему! Но свиньи не клянутся и не дают обета жить достойно и свободно, как кабаны на воле.
— Я не позволю тебе срамить меня! — в ярости закричал староста. — Убирайся из моего дома!
— Жалко мне тебя, Йон из Брендеболя!
— Жалей лучше себя, Сведье. Ты валяешься под кустом в лесу, а я мирно живу у себя в доме.
— Мирно?
Глаза Сведье засверкали:
— Коли мирно живешь, стало быть, ты подлее, чем я думал.
Староста хватал ртом воздух и сопел. Сведье бесчестил его перед женой и дочерью, рот его сводило от позора, как от мякинной жвачки, и он стал сдавать в перебранке. Но когда непрошеный гость, с угрозами сломившийся в дом, захотел пробудить у старосты угрызения совести за подлый поступок, когда захотел разбередить его тайные раны и пристыдить его, излить наружу накопившуюся горечь, он вновь обрел дар речи и стал отвечать и доказывать, что Сведье не прав и возводит на него напраслину. Не поступал он подло, и совесть его покойна. Разве беглому крестьянину лучше, чем ему? Кто в деревне позавидует судьбе Сведье? Что вышло бы путного, ежели бы все они сделали как он? Ежели бы они все кинулись в лес с женами и домочадцами, дряхлыми стариками и детьми — какой от того прок? Маялись бы без крова и пищи. Каждый имеет право спасать свою жизнь и своих родных, как ему сподручнее. Его жизнь нужна его венчанной супруге и милой дочке. И ради них он не хотел губить ее. Он уберег своих кровных от горя и беды. Кто бы утешил хозяюшку его и Ботиллу, дочку любимую, если бы их муж и отец гнил в яме под виселицей? И не дождаться бы им утешения от того, кто сам сбежал в лес.
Ботилла слушала его, и искушение не почитать отца пропало. Ради них спасал свою жизнь дорогой батюшка.
— Ты нарушил мужскую клятву, — продолжал беспощадный обвинитель.
— Врешь, не нарушал я ее.
Теперь староста мог сказать всю правду. Оно, конечно, верно, это вроде как нарушение клятвы, раз он и другие подобру отрабатывают барщину в господском поместье. Но в лихолетье уговор бондов не имеет той силы, что в былые времена. Обеты не должны связывать человека по рукам и ногам, чтобы он не мог поступать, как посчитает за лучшее. Клятву можно сдержать по-разному, и в это смутное время ее нужно выполнять осторожно, по мере сил, а не с безрассудным упрямством. Ну кто сказал, что сдержать мужскую клятву — значит самим совать голову в петлю палача? Повешенный уже не сможет постоять ни за себя, ни за свои права. Кто поручится, что только Сведье пошел путем истинным и сдержал клятву? Было ли предательство или нет, зависит от того, как толковать данную клятву, и староста толковал ее так, что каждый из них прежде всего должен уберечь свою жизнь, а уж потом отстаивать свои права, ибо, лишась жизни, правды не отстоишь. И они сохранили жизнь, остались целы и невредимы.
Вот и выходит, что никакой он не предатель. Он все так же твердо держался клятвы, как и прежде, и был полон неколебимой решимости защищать свои права и от своих, и от чужеземных помещиков. Только недоброжелатель, ни во что не верящий, может усомниться в его стойкости. Лишь подстрекатель, желающий посеять в деревне раздор и смуту, может усомниться в его готовности дать отпор. А этот упрямец, так отчаянно и неразумно воюя с врагом, в злобе своей норовит теперь ославить и опозорить его.
Сведье спросил:
— Что ж, по-твоему, прежде чем обороняться, надо сперва у врага спросить?
— Вон из моего дома! — закричал в бешенстве Йон из Брендеболя.
— Не уйду, покуда не поговорю с невестой.
— А я не дам приюта тому, кто потаенно пришел в дом. Тебя разыскивают. Ты на всех нас накличешь беду.
Староста с ужасом подумал, что каждую минуту Сведье могут застать в его доме. Может, даже и видели, как он входил.
— Советую тебе не мешкать, а я пойду покараулю у дома.
Йон из Брендеболя нашел повод уйти из дома, чтобы не видеть нежеланного гостя. Он никогда не забудет слов, брошенных ему в лицо, и выносить дольше Сведье он уже был не в силах. Он вышел из дома и оставил его с женщинами.
Матушка Альма подала беглецу остатки ужина, и, покуда он ел, Ботилла латала его рваную одежду. Она передала ему весточку от его матери: пастор Петрус Магни из Альгутсбуды велел сказать, что дело Сведье правое, и обещал, что оно будет доведено до сведения королевы. Ботилла знала, молодая королева Черстин не допустит беззакония. Она знала, Сведье скоро вернется с миром в деревню, и ему незачем уверять в том невесту. Он сердечно поблагодарил за добрую весть. Он живет в лесу, ожидая своего часа, сказал Сведье, и верит, что ко дню солнцеворота вернет свои права и они справят свадьбу.
Матушка легла спать на соломе, лучина в пламеннике на стене погасла, и обрученные по чести и уговору легли вместе в постель Ботиллы. Она положила голову ему на руку. Ночная тьма окутала их. И когда они в постели ощутили тепло друг друга, то были одни-одинешеньки на белом свете. И опять стоял над ними надежный покои, словно сомкнулись над ними своды пещеры. И покойно, и надежно было им от взаимной теплоты. В этом тепле они нежились, укрывшись от страха во тьму, и молчали.
Она провела рукой по его лицу; скулы у него проступали резче, чем раньше. В лесу он заметно сдал. А она, бедная, ничем не могла облегчить его тяжелой доли и только неустанно просила всевышнего защитить и напутствовать его. Она смотрела на птиц, прилетавших из леса, и думала: может, им довелось повидать его или, может, какая из них сидела на макушке дерева поблизости от него? Птицы бывают добрые и злые, лживые и правдивые, Сегодня ей передал от него весточку удод, и она как-нибудь покричит ему, пусть он отнесет от нее весточку в лес. Удод — птица вещая, правдивая.
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Республика. Охота на бургомистра - Владимир Александрович Андриенко - Историческая проза / Исторические приключения / Исторический детектив
- Находка, которой не было - Виктория Андреевна Соколова - Историческая проза / Периодические издания
- Каин: Антигерой или герой нашего времени? - Валерий Замыслов - Историческая проза
- Смерть святого Симона Кананита - Георгий Гулиа - Историческая проза