Я поступлю в
университет…
– Юра! – пресекла его рассуждения Лидия Николаевна. – Вы разного поля ягоды. И по возрасту. И по социальному положению…
– Ерунда! – парировал её доводы тот. – Любви все возрасты покорны. Что до моего …кгм…статуса, то меня могут взять в команду мастеров. Я же был на просмотре. Конечно, у меня хромает видение поля, но я над этим работаю. Зато у меня скорость – ого-го-го! А там получу высшее образование и…
– Юра! – обессилено отложила иголку его мама. – Я не поверю…Откровенно скажу: я не допускаю, чтобы такая завидная молодая женщина не имела…как это нынче говорят…Спонсора?
– У тебя есть что-то конкретное? – насторожился юноша.
И черты его лица заострились как мордашка у лайки, когда та делает «стойку» перед загнанной на дерево белкой.
– Я…я ненавязчиво навела в бухгалтерии справки про неё. За Стеллой в Среднегорске ухаживает богатый мужчина. Он ей звонит. Как-то подъезжал к конторе на иномарке. Но она не приняла его…
– Мама! – нахмурился Кондрашов. – Ты наводишь справки, слушаешь старых сплетниц…
– Юра, – уже не могла остановиться Лидия Николаевна, – прости меня, но поговаривают…
– Мама! – вскочив с дивана, вспылил сын. – Ты чего, как Кропот!…Сплетни собираешь!
И он рассерженной походкой удалился в свою комнату. Вскоре оттуда донёсся напев: «Олеся! Олеся! Оле-е-е-ся!» Однако теперь голос вокалиста звучал надтреснуто и в озадаченной тональности.
Глава пятая
1
Нина Самохина сидела за письменным столом в своей комнате и, усердно обводя кончиком язычка губы, старательно изменяла свой почерк. Она корпела над посланием, адресованным Хорину Эдуарду.
Хорин был тем самым «спонсором», который однажды совершил блиц-визит в Замараевку на иномарке. Тот приезд завершился фиаско, ибо Стелла Кораблёва не удостоила его аудиенции. Равным образом студентка не отвечала на телефонные звонки и на заказные письма воздыхателя. Потому для Самохиной не составило труда разузнать адрес Хорина у подружки, работавшей на почте.
Первая деревенская красавица отнюдь не собиралась «ни за` што, ни про` што» уступать свою девичью привязанность «пришлой козе». И в том ей обязан был поспособствовать незнакомец Хорин. Причём, посодействовать таким образом, чтобы не навредить «подлому козлище» Кондрашову, страсть к которому Самохина, несмотря ни на что, не смогла выжечь из своего сердца.
Первоначально Нина вознамерилась набрать текст послания на компьютере, да вовремя спохватилась, что автор, от имени которого она сочиняла обращение, по определению не мог обладать дорогой оргтехникой и пользоваться ею. Ведь она придумала текстовку, которую якобы нацарапала, словно пьяная курица лапой, молодая и разбитная замараевская доярка Илона Блюватая. То есть, та самая Илонка, которая забеременела от Виктора Кропотова ещё до призыва того в армию, но позже под прессингом родичей пошла на аборт.
Один ушлый субъект надоумил Нину, что послание должно быть правдоподобным: правде, перемешанной с измышлениями, верят охотнее всего. Над ёрническим стилем обращения подлинному его творцу пришлось изрядно попотеть, ибо (по легенде) Илонка Блюватая «карябала» его в «бабском подпитии». Для придания корреспонденции пущего правдоподобия, Нина насажала на бумагу пятен от просроченной консервированной кильки и соплевидных клякс из носа. Помимо этого она, пардон, трижды ёрзала на листке своими упругими ягодицами в те моменты, когда «полужопицам» (по меткому выражению пресловутого Кропотова) приспичивало издавать неприличные звуки.
По истечении пары часов напряжённейшей беллетристики сочно «ароматизированное» сочинение было завершено. Самохина его понюхала, отчего её гадливо передёрнуло, а затем приступила к контрольному прочтению.
«Здрассьте далёкий и увожаемый Эдуарт Петрович! Хотя
ежлибы не нужда глазоньки мои б на вас не глидели и ващще на кой фиг вы мне бы тады сдались! Ан нужда подпираит, а от таго и пишу вам я простая постсовецская даярка и по совмистительству брошеная маладуха Илонка Блюватая.
Лутшие свои годы я атдала ферме, коровам и Витьку Кропотову – есть у нас такой антиресный диривенский бык на двух ногах, каторый ни одной тёлке праходу ни даёт. Он ни даёт брать сибя за рага, но баб бирёт за вымя. И мине он тожа как то рас праходу ни дал, а дал кои что другое. Он зажал мине в тамбуре каровника и начал счупать пачём здря. Я иму не сразу давалася. И тагды он гаварил мине што до таго любит што ажник выкалол маё имя на…адном сваём месте. Я спрасила пачиму так далико, а он сказал што для души и што толька я и он увидим шидевр.
И Витёк сжал што-та твёрдае в сваём кулаке и спрасил миня: паказать? Я апустила глаза книзу и увидила што из иго полурастёгнутай ширинки с любапытствам выглядывали не толька глаза. И я сказала што да…И он паказал. Мы раньше с им хадили в децкий садик, и я увидила што у ниго всё как в садике толька раз в пицнацать больше. У других мужиков как с рыбай в воде: пака в штанах кажица бальшое, а как дастанишь – так сибе. А у Витька – цельный пипидастр! Лихоманка тибя задири!
У миня ат иго вида ажник прихватило серце, а он прихватил всё што пониже. И стал делать это…ну…Начал эрогенить и интимить. Фашист с эриктильным клитарам! Я заждмурилась и паняла што скора моя уражайность резко павысица.
Так ано и палучилася. Пришлося делать обборт. Витёк миня тагды бросил. Гаварят што салдат рибёнка не абидит, а Витёк ушёл в армию и миня бросил. Как же так? Где правда жизни?
Ну да ничиго. Кагда Витёк возвирнулся мой папанька заместо миня зажал иго в тамбуре и сказал што эсли он ка мне не вирнётся то мой папанька праедет катком по иго женилке и из пипидастра сделает глазунью на две персоны. И тагда Витенька вирнулся. И была правда жизни! И нам было харашо!
Был полный кайф пака ни приехала в Замараефку Стела Караблёва. И мине правды жизни опять перипадать ни стала от таго што Витёк стал на ей оставлять не токо глаза. Мине Толька Шнобель про их такое абсказал што малым дитям тока пад микроаскопам можна глидеть. И хатя нет такого светлаго чуства каторое Шнобель не выразил бы в грязной матерной форме, а тута этой наздреватай садюге ни льзя ни верить.
Я тагды зажала Стелу, а ана гаварит што между имя ничё не было. Ага! Ничё промеж них не была! Ажно и павязки стыдливасти.
Дарагой Эдуарт Петрович! Глазаньки б маи на тибя ни глидели! Ващще-то Стела девка ни ху…же иной даярки. Ан сдаётся мине што ана тиха-тиха патдаёца Витьку. Ана уже укаратила юбки выше дикальте, а у Витька римень уже сполс ниже паха. Нада кой каго убирать. Так что паспишай приехать дарагой.
Витька я сёравно никаму ни адам. В армии иго ругали сиксуальным маньяком и казлом нидовздрючиным, а па нашенски па замараевски гаваря он проста злыдень писюкастый.