Читать интересную книгу Время вестников - Андрей Мартьянов

Гисборн побледнел, неосознанным движением касаясь рукояти меча. Кряжистая фигура за спиной эпарха беспокойно пошевелилась.

– Хороший выбор вы предлагаете нам, эпарх, – процедила Зоэ Склирена. – Или, что вернее, не предлагаете никакого выбора.

– Отчего же, – хмыкнул жуткий старик. – Выбор есть всегда. Для тебя – долгая безбедная жизнь или долгая мучительная смерть. У твоего приятеля, конечно, выбор поскромнее, но, по крайней мере, он волен выбрать способ. В вашем положении ничего лучшего я предложить не в силах.

– Вы забыли еще об одной возможности, эпарх, – медленно произнесла ромейка. – Если я не отдам вам ни бумаг, ни Гая? Не выйду из Убежища? Что тогда? Возьмете храм Божий штурмом?

Констант Дигенис скривил лицо в недовольной гримасе, покрутил головой, вздохнул одновременно и терпеливо, и скучно:

– Дитя мое, мы зря теряем время. Впрочем, раз уж ты спросила… Наводнять храм солдатней я, конечно, не стану. Если мы не придем к соглашению, я просто встану и удалюсь. Право убежища в Империи длится сорок дней. Доселе оно соблюдалось почти нерушимо. Однако из любого правила и закона бывают исключения. Коли базилевс потребует выдачи преступников – он немедля получит желаемое. Патриарх может своим повелением лишить скрывающихся в храме защиты Церкви, если в Убежище проник уличенный властями злодеятель или еретик. Монахи не обязаны предоставлять находящемуся в Убежище преступнику воду и пищу. Оставайтесь здесь, если хотите. Завтра или через день базилевс прибудет в город и примется вершить расправу по собственному обыкновению.

– Начав, полагаю, с вас, – злорадно вставил Гай. – Как с пренебрегшего и не уследившего.

– Не спорю, мне тоже придется несладко, – покладисто согласился старец. – Андроник непременно обвинит меня в том, что я дряхл разумом и скверно управляю городом. Но царственный пока еще сознает, насколько я необходим ему – и его гнев быстро иссякнет. Андроник неплохо усвоил, чем обернулись его колебания семь лет назад. Тогда мятежница Мария, как лиса в норе, тоже пряталась в святой Софии и тявкала на стены Палатия. Базилевс промедлил – и ему пришлось искать примирения, заискивать перед этой выскочкой. Но Мария Комнина хотя бы принадлежала к императорской фамилии…

– …И ее все равно убили, – тяжело выговорила Склирена. – Отравили. Говорят, вы собственными руками изготовили яд и поднесли ей. Я склонна поверить в эту молву. Теперь я точно знаю: ваша правая рука всегда ведает, что творит левая. Вы так верноподданно рассуждаете о защите качающегося престола Империи… И уже столько лет ведете оживленную переписку с шейхом Мухаммедом ибн Хасаном Умидом, исмаилитом и владыкой крепости Шахриз, что в персидских землях. У меня есть ваши расписки с перечнем врученных сумм. С именами неугодных, от коих вы избавились руками подчиненных ибн Хасана. Есть ваше своеручное письмо, в коем черным по белому спрашивалось, в какую цену обойдется визит обитателей Шахриза в Палатий и какими средствами это можно было бы устроить…

Показалось Гаю или нет, что упоминание персидской крепости на миг исказило непроницаемую старческую физиономию гримасой высокопробной, чистейшей ненависти? Какие бы доверительные отношения прежде не связывали Зоэ Склирену и почтеннейшего Константа Дигениса, сейчас девица собственной рукой положила им конец.

– Будет до крайности занимательно вызнать, насколько крепка привязанность базилевса к вашей милости, – заметно приободрившись, заявила рыжая. – Вдруг окажется, что царственный не слишком дорожит вашим обществом? Вдруг он предпочтет сохранить мне жизнь, уповая, что я поведаю ему еще что-нибудь любопытное? Нет, мы и в самом деле отказываемся. Остаемся здесь, в божьем храме. Подождем, пока базилевс перестреляет всех ланей в рощах под Филопатрой и соизволит вернуться.

– Слово сказано, выбор сделан, – сухо откликнулся константинопольский эпарх, поднимаясь с табурета. – Вот теперь – я сожалею. Ты отвергла мою помощь, оскорбила меня недоверием и плюнула в руку, вскормившую и научившую тебя. И несмотря на это, Зоэ, я не держу на тебя зла. Засим я уйду, как и обещал, но прежде – позволишь ли мне обнять тебя? В последний раз, в память о всем, что мы когда-то пережили вместе? В память об уроках, которые я давал тебе, и знаниях, которыми с тобой делился?

Не дожидаясь ответа, Дигенис шагнул к Зоэ, широко раскрывая объятия. Длинный и костлявый, с лысым черепом, в своем просторном балахоне он в этот момент стал донельзя похож на огромного грифа с распахнутыми крыльями. Гриф – птица зловещая, однако движение старца было столь подкупающе искренним, а на лице появилось вдруг выражение такой торжественности, что в первый миг Зоэ сама невольно качнулась навстречу. Только того эпарху и нужно было. Упали черные крылья, накрывая жертву – а что там было дальше, Гай не углядел. Потому как молчаливый провожатый Дигениса вдруг сорвался с места, и уж после этого англичанину стало не до подружки.

До сей поры по одним общим очертаниям безликой, безмолвной и неподвижной фигуры в темной рясе Гай мог лишь предположить, что комплекции его противник неслабой. Едва спутник эпарха пришел в движение, стало ясно, что он к тому же быстр как змея – десяток шагов, что отделяли его от Гая, «монах» одолел в два прыжка, так что ноттингамец даже не успел вытянуть из ножен меч. И еще выяснилось, что в широком рукаве рясы «монах» скрывает короткий кинжал, нацеленный Гисборну в горло. Отточенная сталь блеснула у самого лица. Хорошая реакция пополам с везением спасли ноттингамца, но устоять на ногах ему не удалось. Сцепившись, они покатились по каменному полу.

Гаю свезло перехватить вооруженную руку противника, и он стиснул чужое запястье изо всей силы, рассчитывая если не переломать врагу кости, то хотя бы заставить выпустить кинжал. Тщетно: сложением и силой тот не уступал англичанину, тусклое лезвие по-прежнему почти касалось щеки Гая. Византиец попытался свободной рукой ударить Гисборна в висок. Гай дернул головой, уклоняясь от удара, крепко получил по скуле, в ответ от души навесил «монаху» по печени. Убийца зарычал и рванулся. Они снова перекатились, теперь сверху оказался византиец, тяжелый, как гранитный блок. Придавив ноттингамца к полу, он повел другую руку к горлу Гисборна – дожать кинжал.

«Еще немного – и он меня прикончит», – панически подумал Гай. Он боролся как мог, но телохранитель Дигениса был сильнее, и позиция у него была выгоднее. Совсем близко Гай увидел переломанный нос, впалые щеки, заросшие сизой щетиной, увидел злые желтые глаза. Ощутил под челюстью холод лезвия. Убийца чуть приподнялся, чтобы обеими руками вогнать клинок. На долю секунды хватка его ослабла, и этот последний шанс ноттингамец использовал сполна: вырвав руку, он с размаху вдавил палец противнику в глаз.

«Монах» испустил невнятный вопль боли, нечто среднее между воем и мычанием, выронил кинжал и прижал ладони к изуродованной глазнице. Ударом в челюсть Гай сбросил его с себя, пнул в бок, откатился, вскочил, пригнулся, выставив руки перед собой и в горячке совершенно позабыв про болтающийся на боку меч. Краем глаза он углядел поодаль Зоэ и Дигениса. Престарелый эпарх и его ученица выглядели так, словно бы некое колдовство обратило их в камень посередине странного танца: тесно прижавшись друг к другу, ладонь к ладони, пальцы переплетены и стиснуты намертво. Гаю показалось, что оба изо всех сил пытаются то ли сжать, то ли, наоборот, разжать кулаки, при этом лицо Зоэ белее мрамора, а на костистой физиономии эпарха застыл нескрываемый ужас.

Телохранитель Дигениса атаковал снова, однако на сей раз Гисборн был готов, к тому же полуослепший византиец двигался далеко не так ловко, как прежде. Гай легко увернулся от его захвата и с разгону впечатал «монаха» лбом в ближайшую мраморную колонну. Хруст от удара кости о камень был слышен отчетливо. Убийца мешком сполз у подножия колонны и более не шевелился.

– Вот сволочь… – Зоэ сидела на полу, опустив плечи и тяжело, с присвистом дыша. Кирие Дигенис был по меньшей мере в три раза старше девицы, но за свою жизнь сражался с отчаянием загнанной в угол крысы. Эпарх великой столицы лежал ничком, запутавшись в просторном плаще. Мутный взор Гая остановился на иссохшей руке с чудовищно скрюченными пальцами, впившейся в складки черной ткани. Раза два или три пальцы слабо вздрогнули, как лапки раздавленного паука. – «Скорпионом» меня прикончить хотел, мерзавец, сам же и напоролся… Гай! Гай, ты цел?

– Почти, – просипел англичанин, ошеломленно глядя на два мертвых тела. – Кх… какой скорпион?

– Вот этот! На, полюбуйся! – девица осторожно стянула с указательного пальца Константа Дигениса поблескивающий серебром перстень с россыпью темных, почти черных рубинов и подошла поближе, желая показать Гаю трофей. Покрутив кольцо так и эдак, она кончиком ногтя надавила на один из камешков – безделушка послушно выбросила наружу изогнутый маслянистый шип, подобие скорпионьего жала.