— Я знаю, — тихо, но страстно прошептала она мне в ухо.
Я положил ладони на ее бедра, жадно целуя в шею и опускаясь вместе с ней к полу. Маленькие язычки огня от только что зажженных свечек расплывались, превращаясь в яркие атласные ленты. В затылок теперь упиралась крайняя распорка палатки, шею щекотал густой длинный мех. От избытка давно забытых ощущений я потерял возможность двигаться и, только жмурясь в предвкушении разрядки, ловил ощущения. Женщина перекинула через меня ногу, осторожно развязав шнуровку на моих штанах, и коснулась покрывшейся мурашками кожи горячими пальцами. Тело отреагировало, и я выгнулся в пояснице, цепляясь руками за ее талию. Она наигранно застонала, хватая меня крепче и уверенней, и я наконец очнулся от хмельной полудремы.
Удовольствие было томительным и таким желанным, но, когда я без цели посмотрел на светящееся в полумраке лицо, оно исчезло. На мгновение — всего на одно короткое мгновение — я увидел совсем другие черты лица и быстро дернулся в сторону, едва не сбросив с себя напуганную женщину. Неожиданное и такое ясное видение ошарашило, но заставило прислушаться к настоящему желанию. Признать, кого единственного я хотел бы видеть рядом с собой.
Буркнув какое-то невнятное извинение, я выскочил из палатки и, кое-как поправив одежду, прикрыл руками голову. По телу бродило неприятное чувство, которое не получалось сбросить. Словно я предал человека, который никогда не требовал от меня доказательств. Но теперь я понял причину, по которой не пропадало ощущение неполноценности. И одно только знание сделало меня почти свободным. Столько времени не видеть главного, а теперь понять… действительно понять, как сильно меня изменила бескорыстная доброта.
Сердце забилось громче, мешая дышать и вторя сумасшедшему порыву, но я уже не мог остановиться. С трудом разбирая в темноте дорогу, я добрался до нашего шатра и едва не упал, у самого входа поскользнувшись на грязи. Колени глухо ударились о застеленную ковром землю, на ладонях выступили капельки крови. Голова опять пошла кругом, и я лишь засопел, пытаясь найти то, за что мог бы ухватиться. Пульсация от паха поднималась к груди и заставляла дрожать пальцы. Мне не хватило сил даже обернуться, чтобы удостовериться в отсутствии лишних глаз. Я просто, тяжело хрипя, шел вперед, к огню, возле которого спала Эвели. Теперь на ее лицо падал свет, и я видел каждую мелочь. Наметившуюся над переносицей глубокую морщинку, поджатые тонкие губы, подрагивающие ресницы, на которых застыли слезы. Кто-то сделал ей больно, но я все исправлю. Я сделаю ее счастливой, свободной, живой.
Мне хотелось кричать от счастья, от осознания того, что я нашел лекарство от всего. Любую боль можно пережить, если рядом есть любимый человек. Все, что может случиться. Только так, только вместе.
Неловко опустившись рядом с ней, я с нетерпением отыскал в складках покрывала ее замерзшие мозолистые руки, сжатые в кулаки, и взял в свои. Сейчас для меня они были самыми нежными, нежнее шелка. Эвели улыбнулась и легонько дернула головой, размыкая тонкие бледные губы. Она была так красива в этот момент, что я не выдержал и коснулся ее губ своими. Напористо, с мольбой, тут же обнимая за плечи. И, когда почувствовал ответ, уже не смог сдержаться, крепче сжимая ее в своих объятьях и сходя от этой неожиданной близости с родственной душой с ума.
Но радость длилась секунды. Неожиданный оглушающий удар по уху заставил дернуться в сторону, опрокинув бадью с водой, и застонать от боли. Я грохнулся на бок, зажимая ушибленное место, и попытался сфокусировать взгляд на Эвели, после ответа на поцелуй вдруг давшей такой отпор.
— Ариэн? — в ее хриплом голосе было столько разочарования, что я потерял возможность дышать. Вдруг стало тяжело смотреть ей в глаза. Даже больно. — Ты что творишь?
Я поджал под себя ноги, опираясь о балку и хватаясь за пульсирующие виски. Зрение восстанавливалось медленно, а к горлу подкатывал горький ком. Все-таки я слишком давно ничего не пил.
— Ариэн! — позвала Эвели, судя по звуку, заворачиваясь в покрывало и, кажется, принюхиваясь. Я разлепил веки, перекатываясь на колени и ловя ее руку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я… просто хотел сказать тебе… то, на что раньше не хватало сил, — мысли так сильно кружились в голове, что я не заметил ни усталости в ее взгляде, ни напряжения. Мне важно было сказать обо всем, что занимало мои мысли, будто секунда промедления может стоит жизни. — Я бы так и остался никем, если бы не ты. И я…
— Пожалуйста, не надо, — тихо прошептала она, не дав мне договорить, и мягко отстранилась. Ее глаза блестели — то ли от дыма, то ли от слез, — а я не понимал, почему она вдруг с такой мольбой просит остановиться.
— Почему? Ты считаешь, что долг превыше всего? — Эвели опустила голову, не решаясь опровергать мою догадку. Зажмурившись и подняв плечи, всхлипнула так, что у меня сжалось сердце. — Но я… так благодарен тебе, только сейчас это понял. Я уверен и хочу, чтобы ты зн…
— Остановись, пожалуйста.
— Но почему?!
— Потому! — вдруг взорвалась она, сдергивая с себя покрывало. — Потому что я… я… Киан… — едва сдерживая слезы, прошептала Эвели его имя, и я замер. Кажется сердце должно было остановиться от осознания того, что она хотела сказать. Но я смотрел в ее глаза, наполненные тоской, и не мог думать о своих чувствах. Обрывки того, что я вопреки своей воле улавливал в ее воспоминаниях, состояли из череды надежды и разочарования. Даже страха, причину которого я понять не мог.
Эвели — сильная женщина, никогда не позволявшая себе показать слабость, — спрятала лицо в ладонях и беззвучно заплакала. Я не посмел ее упрекать. Сознание прояснилось, и я кое-как осторожно придвинулся к ней, обнимая правой рукой и стараясь успокоить. Сразу стало не до желания, не до собственной боли. Как же все-таки поломала нас жизнь…
— Тихо, тихо… — почти беззвучно прошептал я, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Неожиданное откровение отрезвило, и теперь я чувствовал жуткую неловкость от того, что застал ее в таком состоянии. Но просто обязан был как-то помочь.
— Он ушел… ушел… — с трудом выговорила Эвели, утыкаясь мне в грудь. — Я сама… ему поз… волила.
Дождевая вода капала с моих волос на ее шею, и я осторожно натянул покрывало выше, опрокинул голову назад. Перед глазами забегали зеленые точки, и я сосредоточился на них, стараясь не пустить в сознание ее воспоминания.
В костре трещали догорающие поленья, и я потянулся к сухим запасам, кладя на угли срубленные палки. Огонь вспыхнул, и я ощутил, как лицо обдало жаром.
Мы сидели молча — возможно, целую вечность, — все еще покачиваясь вперед-назад, пока Эвели прятала от меня слезы, но так и не решалась оттолкнуть. А я почему-то не чувствовал разочарования, хотя и должен был. Наверно, потому, что в глубине души знал: на Киана она всегда смотрела иначе, чем на меня, и не решился бы разрушить связь между ними ради собственных желаний, особенно зная, скольким им обязан. Это было бы просто нечестно. Я же хотел сделать ее счастливой, но тогда зачем…
— Почему ты его отпустила? — осторожно спросил я, заметив, что Эвели больше не плачет. Я не собирался упрекать, но голос сам по себе дрогнул. — Испугалась? — предположил я, не решаясь уточнять.
Она отняла руки от лица и отсутствующим взглядом уставилась на огонь, опять поджав губы так, что уголки сползли вниз. Мне показалось, что она и сама не знает ответа.
— Нет, — ответила четко и глухо и, я почти уверен, соврала. Да и не страшно, что мне: но ведь и себе тоже. — Я просто не могу… Пока все не кончится… — безжизненно ответила она, подтверждая мою догадку. Я убрал руку с ее плеча и, чуть подвинувшись, сел напротив. Ее щеки, на которых блестели подсыхающие дорожки слез, покраснели, почерневшие глаза превратились в две узкие щелочки. Я заметил, как она осторожно сжимает правой рукой левую, на которой виднелась запекшаяся кровь.
— Что «все»? — уточнил я, подтягивая упавшее покрывало к ее плечам, но уже догадывался. Хладнокровие — это тоже своего рода проклятье, видимо, после него слишком сложно довериться обычным чувствам.