у отца больное сердце, ему нельзя». В тот вечер он помог уложить Геннадия Леонидовича на тахту и уехал с той мыслью, что старый хрен испортил ему вечер.
Докуривая на крыльце сигарету, он вспоминал две беглые встречи с Геннадием Леонидовичем, выхватывал из памяти новые детали, и теперь эти ничего не значащие эпизоды, начинали казаться очень значительными, важными. Олег Леонидович наблюдал за Сайкиным, и в его сощуренных, бесцветных на загорелом лице глазах светилась недобрая насмешка. Сайкин бросил окурок и выразил молчаливую готовность следовать за братом покойного.
Они вошли в дощатую пристройку, служившую зимней кухней, миновали сени, комнату с домотканым половиком, где из предметов мебели стояли только холодильник, обеденный стол и разномастные жесткие стулья. По стенам в простых рамках висели застекленные фотографии незнакомых Сайкину людей, мужчин и женщин.
На одной из фотографий, самой большой. Сайкин узнал юную Ларису. Не задерживаясь в большой комнате, они прошли дальше, и Сайкин больше не обращал внимания на скудную обстановку, издали почувствовав сладковатый трупный запах, он уперся взглядом в сутулую спину Олега Леонидовича, в темный, кое-как сшитый пиджак и загорелую тонкую шею.
Миновали еще совсем маленькую узкую комнату, и Сайкин отметил про себя, что поворачиваться с гробом здесь будет очень неудобно. Сладковатый запах сделался острее, и Сайкин вновь почувствовал слабость в ногах и легкую дурноту. Они свернули в полутемную комнату, посреди которой на письменном столе, покрытом белой простыней, стоял гроб с телом покойного.
Олег Леонидович встал у его изголовья по одну сторону, Сайкин зашел с другой стороны. Он вгляделся в лицо Геннадия Леонидовича, заметив на нем странное сочетание мертвенной бледности и глубокого темного загара, уловил, неприятное сходство черт покойного со здравствующим младшим братом. То же удлиненное лицо с высоким лбом, заметными залысинами, хрящеватый нос, всосанные щеки. «Слава Богу, Лариса внешне ничем не напоминает состоящее из одних углов лицо отца», — подумал Сайкин.
То и дело украдкой поглядывая на Олега Леонидовича, он сплел пальцы рук за спиной и слегка склонил голову, стараясь своим видом выразить унылую скорбь. Брат покойного, приводивший к телу уже многих любопытствующих сельчан, обделенных событиями внешней жизни, как понял Сайкин, уже успел войти в роль и даже находит в этой роли странное, особенное удовольствие.
Олег Леонидович вытянул из кармана безукоризненно белый носовой платок и протер им сухие веки. Сперва выругав себя, что, собираясь на похороны, в спешке забыл такую важную к случаю вещь, как носовой платок, Сайкин, поразмыслив, решил, что его скупая слеза выглядела бы сейчас не то что убедительно, но очень фальшиво. А платок пригодился бы только вытереть выступившую на лбу испарину.
Действительно, в комнате стояла давящая жара, в застоявшемся воздухе витал запах мертвецкой, который Сайкин, стараясь дышать ртом, редко и неглубоко, все равно не мог не ощущать. Окна комнаты, наглухо закрытые двойными рамами без форточек, не пропускали ни глотка свежего воздуха. «Человек с острым обонянием давно бы здесь в обморок грохнулся», — подумал Сайкин. Теперь ему казалось, что он уже во всех деталях изучил восковое, чисто выбритое лицо покойного, и Сайкин, сосредоточил внимание на светлой, явно не новой сорочке покойного и коричневом, не в тон синему костюму, галстуке.
Поднимая глаза на застывшего с платком в опущенной руке Олега Леонидовича, подумал, что они стоят здесь уже достаточно долго, чтобы соблюсти все приличия, пора бы выйти на свежий воздух, умыться и попросить у Ларисы свежий носовой платок. Но брат покойного продолжал с каменным лицом стоять у изголовья гроба, и Сайкин, чтобы вывести его из оцепенения, сначала в голос повздыхал, потом откашлялся в кулак. Олег Леонидович просмотрел на Сайки с той долей уважения, что заслуживает у взыскательного преподавателя студент, выдержавший трудный экзамен.
Брат закивал головой, опустил глаза и мелким старушечьим шагом пошел к двери. Сайкин, вздохнув с наигранной горечью, последовал за ним. Крышка гроба, обитая розовой и черной материей, стояла возле дверного проема. Сайкин пожал плечами. В его голове вдруг закрутилось совершенно неуместное сейчас выражение «почил в бозе», которое мучительно захотелось ввернуть в разговоре с Олегом Леонидовичем.
* * *
В большой комнате брат остановился возле холодильника, раскрыв его, вынул чуть початую бутылку «Пшеничной», откуда-то из пространства, как фокусник, материализовал две объемистые стеклянные стопки с золочеными краями, поставил все это на холодильник, снова открыл его и вынул несколько перьев зеленого лука. Олег Леонидович быстро и точно до золоченых краев наполнил рюмки и сделал хозяйский приглашающий жест.
Сайкин, переведя дух после неприятной процедуры у гроба, с интересом наблюдал за этими манипуляциями, решив, что выпивка сейчас как нельзя кстати.
— Помянем покойного, он прожил достойную жизнь, — скорбно сказал Олег Леонидович, и уголки его тонких губ опустились.
Сайкин, не найдя, что ответить, лишь вздохнул и, подняв рюмку, не чокаясь, осушил ее одним большим глотком. Олег Леонидович, напротив, пил мелкими глотками, отведя в сторону указательный палец, запрокидывая голову назад. Его острый кадык двигался часто и ровно.
Опустив рюмку, он дыхнул на Сайкина таким густым перегаром, что стало ясно: это далеко не первая его порция спиртного за сегодняшний день. Сайкин удивился, как удается этому костлявому мужику выглядеть трезвым после хорошей выпивки в такую-то жару. Зажевав луком водку, Сайкин вытер ладонью влажный лоб, ему показалось, что Олег Леонидович хочет поговорить с ним о чем-то важном, но пока откладывает разговор, выжидая более удобного времени.
Они помолчали, Сайкин разглядывал фотографии на белых стенах, хмурые напряженные лица.
— А это кто? — спросил он, указав пальцем на изображение совсем молодой девушки, показавшейся чем-то знакомой.
— А вы разве не знаете? — вопросом на вопрос ответил Олег Леонидович. — Это Зина. Старшая сестра Ларисы, братова, то есть старшая дочь.
— Не знаю, — честно сказал Сайкин.
— Она встречалась в городе на станции с одним проводником, а он ее обманул, уехал. — Олег Леонидович почесал кончик носа. — Зина все ждала его, сволоту, а он не вернулся. Ей сказали, что его в Москве на другую линию перевели. Вот она поехала в столицу нашей Родины этого долболоба искать, а его уж и след простыл. Больше в деревню она не возвращалась, устроилась в Москве. Только письма писала, жива, мол, здорова. Отец ей хотел деньгами помочь, она не принимала. Да и сама, видно, на заводе неплохо зарабатывала. Потом учиться собралась в институт вечерний. Но вот уж как восемь лет схоронили Зину. А вам разве Лариса не рассказывала?
— Нет, не рассказывала.
Сайкин, поразился, вспомнив рассказ Пашкова «Проводник и женщина с яйцами», и долго смотрел