Читать интересную книгу Разборки дезертиров - Сергей Зверев

Смысл пытки постепенно усваивался организмом. Не совсем понятный феномен, но факт очевидный: ночью карцер становился лютой морозильной камерой, днем – русской баней с мокрым зловонным паром. Единственное приличное время – ближе к вечеру, тот самый отрезок времени, когда меня швырнули в эту «сучью будку»…

Время постепенно превращалось в прямую, прорезающую пространство. Машинально отмечались восходы, закаты, ночные «зарядки», дневные «сиесты», когда я лежал не шевелясь и обливался потом. Одна и та же каша в миске, дырка в углу, пристроиться над которой равносильно сложному цирковому номеру. Организм не может найти покоя, мозг не в состоянии работать – человек катастрофически тупеет, озабочен лишь одним – выжить…

В один из дней меня лишили каши. Издевались, вероятно. Или еще один новаторский метод, как легко и без хлопот сломить волю арестанта. Я стучался в дверь, кричал, что незачем ломать мою волю, она и так сломана, пускай мне лучше принесут чего-нибудь поесть. Через пять часов явились хмурые типы в полувоенном прикиде и брезгливо на меня уставились. Срывающимся голосом я объяснил им, что человек обязан систематически питаться (получилось, как у Брежнева: «сиськи-масиськи»), и зачем меня вообще держать в этой вонючей дыре, когда гораздо проще пристрелить, а если по какой-либо причине жалко патронов (вот полпотовцам, например, было жалко) – показательно забить мотыгой.

– Он по-прежнему пытается шутить, – угрюмо буркнул опрятный цербер.

– Но уже меньше, – ковыряя пальцем в носу, сказал второй.

– Мы сегодня есть будем? – поинтересовался я.

Не думаю, что удар по загривку, которым меня очень резко и нежданно обесточили, облегчил парням задачу по моей транспортировке. Я бы и сам дошел – куда угодно, лишь бы подальше от карцера. Но тем не менее был удар, меня схватили за бока (почти как в песне) два здоровенных мужика и, пока я плавал в сумраке сознания, куда-то потащили.

Провалам в памяти я уже не удивлялся. Когда я очнулся, подо мной была лавка, которая постоянно шаталась, напротив – стол, стул, окно, изображающее кусок скалы и секцию забора, в помещении – четыре бетонных стены и дверь. Последняя расплывалась, и, чтобы четко ее сфокусировать, пришлось придвинуться со скамейкой к столу, взгромоздить на него локти и упереть в ладони подбородок. В такой предельно философской позе меня и застал человек, вошедший в помещение.

Он был черняв, невысок, физиономия сухая, без кровиночки, одет в полувоенный хлопковый костюм с нагрудными карманами и отложным воротником. Деловито прошел по комнате, сел за стол, вынул пачку кубинских сигарет «Капитан Блэк», закурил и впился в меня взглядом.

Неприятный у него был взгляд. Но я в последнее время пережил столько всего неприятного, что даже не заерзал.

– Закурить дайте, – прохрипел я. – Целую вечность не курил…

– Да, конечно. – Человек швырнул мне пачку через стол. Поколебался и щелчком отправил спички.

– Сильно не затягивайтесь, – напутствовал кратко, – горлодер.

– Я в курсе. Не беспокойтесь за мое здоровье… – Я жадно затянулся и тут же надсадно закашлялся. Пока я боролся со спазмами, человек снисходительно улыбался и с любопытством меня рассматривал – как будто жирафа в Анадырском зоопарке.

– В вашей заднице людям доставляет удовольствие мучить себе подобных… – просипел я. – А смысл? Ночной холодец, деревянная каша…

– Однообразие каши в меню – это еще не пытка, – любезно улыбнулся незнакомец. – Вот если вас будут кормить исключительно осетровой икрой – это пытка. Поверьте, данного продукта в нашей, как вы выразились, заднице, завались.

– Охотно верю, – кивнул я. – Я слышал, жирные пятна от черной икры плохо выводятся.

– Их не надо выводить, – ощерился человек. – Пятна от черной икры лучше оставлять на память. Итак, Михаил Андреевич Луговой, давайте поговорим. Полчаса назад вы пребывали в бессознательном состоянии, и с вами поработал неплохой психолог.

– Да что вы говорите? – удивился я. – Абсолютно ничего не помню.

– Потому и не помните, – кивнул незнакомец. – Можно смело сказать, что вы прошли испытание на детекторе лжи. К сожалению, нас мало интересуют разного рода майоры Безбородовы, насилующие солдат, и дезертиры, которых вы преследуете по не самым подходящим для этого местам, а также ваше чудное превращение в «крупнорогатое» животное – надеюсь, вы понимаете, куда я клоню?

Звучало чудовищно убедительно.

– Давайте дальше, – кивнул я, ощутив холодок в спине. О прошедшем времени с момента выдворения из карцера мне действительно ничего не было известно. Я болтал про свою личную жизнь? Про работу?

– Вы тот человек, что умеет найти прием против лома, – продолжал незнакомец. – Даже в безнадежной ситуации вы пытаетесь бороться. Такой индивид, как вы, может обмануть детектор лжи и специалиста по проникновению в психику. А если его заранее запрограммировать…

Говорящий выжидающе смотрел мне в глаза. Я небрежно пожал плечами. Насколько помню, меня никто не программировал.

– Послушайте, любезный, – сказал я, – в вашем гадюшнике процветает какая-то шпиономания. Ловите агентов недружественных держав? На первом допросе из меня пытались сделать лазутчика. И что? Ради бога, пара допросов с пристрастием, и я сознаюсь в чем угодно – вплоть до попытки сброса нового «тунгусского метеорита» на вашу сраную республику. Вам это нужно? Жить легче станет?

– Нам нужна правда, – вкрадчиво сказал собеседник. – В руководстве этой «сраной республики» есть никчемные, бесполезные личности, но есть и прагматики, располагающие достоверной информацией. Согласно последней на местного… хм, правителя Благомора готовится покушение. Кто-то должен проникнуть на территорию – при поддержке тутошних предателей…

– Это не я, любезный, – рассмеялся я. – Слишком сложно. Впрочем, вам виднее… Операция, видно, стоит того? Меняются царьки, меняется «таможенная политика», а стало быть, непомерные поборы за провоз драгоценных металлов. Неучтенные прииски переходят под контроль других лиц, и вся богадельня, которую с таким трудом возводил… как его… Благомор, вкладывал в нее душу, средства, рушится вместе с Благомором, и все во имя непомерных аппетитов каких-то двоечников из спецслужб.

– Вульгарно и упрощенно, – поморщился собеседник. – Но тонкую нить вы тем не менее, ухватили. Вы способный прокурор, Михаил Андреевич. Итак, с одной стороны, нам вроде бы многое о вас известно…

– А мне вот ни хрена о вас неизвестно, – дерзко бросил я. – У вас имя есть? Или какая-нибудь кликуха, погоняло? Или вы безвестный серый кардинал при тутошней марионетке?

– Конечно, есть, – удивленно поднял глаза человек. – Меня зовут Благомор.

– Понятно… – пробормотал я, осознав значение момента. – Очевидно, я должен разрыдаться, пасть ниц, умолять о снисхождении? Великий и ужасный Благомор, создавший самую большую в мире зону! Построивший передовую рабовладельческую республику – в то время, когда проклятый Запад увяз в насаждении загнивающей демократии. Бизнесом где-нибудь в офшоре не балуетесь?

– Да будет вам, – улыбнулся «великий и ужасный». – Вы занятный индивид, Михаил Андреевич. Знаете, чем ваш рваный свитер отличается от джунглей?

– Знаю, – бросил я. – В джунглях много обезьян, а в моем рваном свитере – всего одна.

– Вчера была обстреляна моя машина, – сменил тон Благомор. – По счастью, меня в ней не было. Погиб один из приближенных и двое охранников. Машина безнадежно испорчена. Огонь вели из леса. Уцелевшие заметили убегающего человека, но погоня результата не дала.

– Повстанцы объявились, – пожал я плечами. – Не всем, наверное, по душе ваше правление?

– Повстанцев здесь не водится, – снисходительно улыбнулся Благомор. – Любой крестьянин знает: неповиновение или дерзость в произвольной форме повлекут ликвидацию ослушника, уничтожение семьи и сожжение деревни, в которой он проживал.

– Вот она – суровая справедливость, – восхитился я. – А вы великий экспериментатор, Благомор. Знаете, мне почему-то кажется, что в лучшие годы вы работали заместителем губернатора какой-нибудь депрессивной области – курировали связи с населением. Потом вас с треском выгнали, но тяга к творчеству осталась.

– Со мной давно так не разговаривали, – прищурился собеседник. – Вам совершенно безразлично, как вы умрете, Михаил Андреевич, и поэтому хамите напропалую. Но ведь и смерть бывает разная, не забывайте об этом. Иные пытки длятся годами, человек мечтает умереть и не может… м-да.

– Прошу простить, – манерно склонил я лоб, – веду себя непозволительно. Почему вы мне рассказываете о том, что на вас кто-то напал? Мне это очень интересно?

– Вы похожи на лазутчика, – растягивая слова, сообщил Благомор. – Именно поэтому я думаю, что вы не лазутчик.