Читать интересную книгу Разборки дезертиров - Сергей Зверев

– Не ваше дело. Где машина?

– Машину подожгли неопознанные люди в странном одеянии и с колоритной внешностью…

– Вы прекрасно понимаете, о чем я спрашиваю! Где вторая машина?

– Вы совсем меня запутали, любезный… Вторая машина утонула в озере – обрыв поплыл, мы не смогли проехать… Наш шофер успел выпрыгнуть, в кузове лежали тела людей, которые хотели нас прикончить…

– Где это озеро?

– Не могу знать, любезный… Мне думается, на полпути между… местом конфликта и ущельем, где на нас напали… Это небольшое, но, мне кажется, глубокое озеро…

В голове ускоренно прокручивались варианты. Я пропал в любом случае, зачем сообщать о деньгах и машине, спрятанной в лесу? Но что-то здесь не сходилось. Допустим, Балабанюк погиб (или убежал). Маша и Булдыгин у них в плену. Они не знают о деньгах, но о машине, оставленной в чаще на краю оврага, знать обязаны. Тогда почему меня трясут на данную тему? Могу ли я врать безнаказанно? Получается, что Маша с Балабанюком не могут дать показания. Почему? Погибли? Один скончался от побоев, другая от дикого насилия? Без сознания? Сошли с ума? Прискакала голливудская кавалерия и всех освободила? Но голливудская кавалерия скачет на помощь только в финале (если скачет). А мы не в финале. Мы в заднице…

Словом, если спутники раскололись, мне придется говорить правду, а не врать без ума и фантазии. Но собеседник внезапно сменил тему:

– Что вы знаете о готовящемся покушении на Благомора?

– Благомора?.. – Мое изумление было ни на граммчик не наиграно. Благомора… Черномора… Беломора… Балтимора…

– Незнакомое имя?

– Да как вам сказать… Напоминает папиросную пачку… Постойте, тот субъект, которого мы прикончили последним, упомянул имя Благомора. В той связи, что у него большой гарем. Знатный, видимо, султан… Послушайте, любезный, я ответил на уйму ваших вопросов, позвольте получить ответ хотя бы на один: какова судьба моих спутников? Они живы?

Мои вопросы в этот день начисто игнорировались. Я невольно навострил уши, фиксируя шепот.

– Не поторопились ли, Сергеевич?.. У девчонки здорово поехала крыша, лопочет не по теме… Мужик без сознания, может кони двинуть, солдата не нашли…

Я чувствовал, как лоб покрывается густой испариной. Балабанюк ушел, молодчина (но куда он денется в этом замкнутом аду?). Остальное предельно удручало.

– Этот крендель либо врет, либо… врет частично… – ловил я обрывки приглушенного разговора. – Нужно ждать, Сергеевич…

Пауза нещадно действовала на нервную систему.

– Ну что ж, Михаил Андреевич, – решился ведущий. – Я думаю, мы продолжим со временем наши увлекательные беседы. А сейчас вам предстоит довериться опытным садистам.

Звучало чертовски многообещающе.

– А почему бы вам просто меня не прикончить?

– А работать кто будет? Ишь, какой хитрый, – вступил второй присутствующий. – В Лягушачьей долине накопилась уйма работы. Как раз затеяли новое хранилище – требуются строительные рабочие с умением пахать по двадцать четыре часа в сутки.

Я отшучивался из последних сил:

– Разве в этой стране не нанимают рабочих из Таджикистана?

– Хорошее слово вы произнесли, Михаил Андреевич, – «СТРАНА», – с ехидными нотками отозвался первый присутствующий, после чего последовал конец строки, акта, и после болезненного укола в шейную область я провалился в бездну…

Очнулся я на грубом дощатом полу в грязном бараке. Окна зарешечены, пробивался урезанный свет. Незатейливые нары в два яруса, стропила, пакля, паутина, широкий проход, на котором я, собственно, и пребывал. Скосив глаза, я обнаружил, что одежду мне пока не подменили (правда, штормовку слямзили), только вместо моих сверхпрочных «дерьмодавов» в потолок смотрят большие пальцы из продранных носков. В бараке никого не было, кроме троих абсолютно звероподобных мужчин, стоящих в сторонке и весело обменивающихся матерками.

Я постарался их не замечать. Закрыл глаза и начал составлять представление о самочувствии. Пошевелил пальцами рук, пошевелил пальцами ног. По нервам проскочил импульс – голова загорелась. Переждав «агонию», я снова приоткрыл глаз – троица увлеченно материлась Я быстро прикоснулся к щеке. Щетина не менее пяти миллиметров – понятно, откуда в животе такое голодное урчание.

Внутренности были целы, челюсть от удара прикладом выстояла (сделана в СССР), а отек в районе скулы, прижавший защечный мешок к зубам, – лучшее, на что я мог рассчитывать.

Представление о самочувствии я таким образом составил. Можно было заняться планами на жизнь.

Заскрипели половицы в неприятной близости от тела. Толчок кованым сапогом – я послушно перевалился на бок. Второй толчок – вернулся на исходную.

– Да хорош бревно кантовать, Кишкомот… Врежь по пузу – враз очухается.

Я открыл глаза. Пузо дорого стоит.

– Вот те раз! – захохотал мордоворот с внешностью типичного уркагана. – С добрым утром, фраерок, добро пожаловать в страну всеобщего нытья!

Все трое, угрожающе улыбчивые, висели над душой. Упомянутый напоминал Шрека (в худшем понимании этого слова). Прическа под горшок с ручкой, щеки отвислые, пузень на пару баррелей. Обдрипанная майка, защитные штаны. У второго наоборот – штаны обдрипанные, а майка защитная. Верхняя губа расщеплена, похож на зайца, которому по ряду причин купировали уши. Третий обнажен по пояс, мускулист, на предплечье жирное тату «ТИГР» («тюрьма – игрушка»). Этот больше всех походил на человека, но только с одной стороны, когда не было видно оторванного и заросшего бородавками уха. Прелесть, не компания.

И почему я еще живой?

– Вставай, касатик, – ласково произнес корноухий, – знакомиться будем. Гляньте на него, какой симпампуля… Ма-альчик ты наш сла-аденький…

Я испуганно хлопнул глазами.

– Ты что, фраер, вечный? – пнул в голяшку обладатель заячьей губы.

«Вечный фраер» на блатном жаргоне – это «глухой». А еще я «ручной» – то бишь безвредный, и «Туз Колыванский» – доверчивый. Я застенчиво кивнул и на всякий случай свернулся улиткой, укрыв от агрессии наиболее ранимое место.

– Издевается, сука, – восхитился «Шрек». – Но это ничего, мы добрые сегодня.

– А свитерок у него моднячий, – задумчиво покорябал бородавку корноухий. Обрисовался синий полукруг солнца на кулаке. – На хрена он тебе, фраер? В твоем положении это чистая сверхсобственность.

Остальные заржали.

– Реквизнем, – уверил пузатый. – Разыграем. Я одного не могу понять – мы долго будем ждать, пока он поднимется? Жуть как хочется познакомиться.

– Где я? – спросил я слабым голосом.

– О, да он базлать умеет, – разверз живописный оскал товарищ с заячьей губой. – Где он, чуваки?

– Глухой вилидж, – хохотнул безухий. – Рабовладельческая ферма, касатик. А мы ее курируем. Будешь работать за еду и побои, пока мордоха не зайдет. Мы нормально объясняем?

Нормальнее некуда. Колючий морозец по спине, я чувствовал, как тело попадает во власть предательской дрожи. По данным ООН (и откуда у нее такие данные?), на планете тридцать миллионов рабов, из них шестьсот тысяч – граждане России и бывших республик СССР… Неужели с переписью приходили?

– Э, да что-то он загрустил, – начал сокрушаться толстый. – А ну-ка, Заяц, тащи табуретку, поднимем нашему гостю моральный дух.

Пока я терпел. Тянул резину. Уркаганы тоже терпели – готовились к развлечению. Двое подняли меня за локти, третий подтащил табуретку, и через мгновение я уже сидел, качаясь, как былинка.

– Ты кто, касатик? – дохнул перегаром в лицо корноухий.

– Лесник из Верещагина… – зачем-то прошептал я. – Заблудился в ваших болотах…

– Фуфляк задувает, – компетентно заявил губатый. – Слон говорил, что эта погань вроде прокурором в Марьяновске трудилась.

– А мы ему по флюгеру долбанем, – радостно сообщил корноухий, отводя кулак. Я машинально приготовился блокировать. Но вышло не по правилам. Данный номер у негодяев был отлажен. Мощный удар по ножке табуретки выбил из-под меня опору, я сделал разворот и ахнулся плечом, временно уйдя в прострацию.

– Кишкомот, ты же его начисто уделал! – радостно завопил дефективный с губой.

– А кончать вроде приказа не было, – задумчиво изрек корноухий. – Оживляй фраера, Кишкомот.

– Легко, – загоготал пузатый, схватил меня за грудки, потряс и швырнул на табурет. Я почувствовал, что начинаю аккумулировать злость.

– Живехонький, ни хрена ему не сделалось, – деловито сообщил пузень. – Послушайте, братва, я думаю, что бить его нам будет скучно. Дохловатый он какой-то, не получим удовольствия. Поработать надо человеку, труд, он, говорят, излечивает.

– На очко! – прозрел корноухий. – Точно! Пойдешь цикории убирать, парень, что-то засрано там нонче – санаторий, блин, жрут до хрена и в очко попасть не могут, мазилы, блин… Поработаешь, развеешься, понт урвешь, а мы посмотрим, на что ты годен.