Читать интересную книгу Разборки дезертиров - Сергей Зверев

Тупые бультерьеры с пеной у рта срывались с поводков. Двор, засыпанный щебенкой, дощатый забор, «старомодная» колючка (уж этого дерьма на три века намотали). Вертухаи на вышках в порядке развлечения палили поверх толпы. Стадо людей сбилось в плотную массу. Рыхлый узник с синдромом Дауна – плоская переносица, скошенные кверху глаза, складчатая шея – бился в припадке, заливая себя и окружающих рвотной массой. Недовольный Василий сварливо брюзжал, чтобы заканчивали пальбу – и так работать скоро будет некому. Толпа неслась по несчастному, который корчился в судорогах. Трещали полые кости. Скрипели ворота, бультерьеры исступленно лаяли, хватали за пятки отстающих. За воротами начиналась извилистая грунтовка, распахнулась долина, заросшая луговым разнотравьем. Скалистые островки, разбросанные по высокой траве, огрызки пятнистых пород. Покатые кручи теснились по краям Лягушачьей долины. Кромки скал – остроконечные, изломанные. До деревьев, растущих на вершине, можно было бежать целый день – под палящим солнцем, под перекрестным автоматным огнем… Рабов выстроили в колонну по два, погнали маршем. В плечо упирался субъект со свинцовой рожей, сзади хрипел доходяга с шелудивой головой. За спиной осталась огороженная зона концлагеря, мелкие подсобные строения, ютящиеся меж каменных пролысин; по фронту вырастал еще один забор, горы щебня, засохшая глина, опалубка в траншее, усиленная распорками из шпал и отдаленно напоминающая раскопки древнего Херсонеса…

О том, что сборище рабов, в принципе, разнополое, здесь почти не думалось. Сомнительно, чтобы мысли о сексе будоражили измученные тела. Да и конвоиров женская «половина» барака могла очаровать лишь после обильного употребления паленой водки. Разделение на пол отметилось после того, как нас загнали на какое-то сомнительное строительство и привязали собак. Появился «прораб» – лысый троглодит в джинсах и хипповатой жилетке, визгливо приказал прекрасному полу отделиться от сильного. Женщин было с десяток, только две или три отчасти сохраняли человеческий облик (новенькие – сообразил я). Пугливые, с дрожащими мордашками, в мешковине, обносках, не умеющие ходить в строю и постоянно наступающие подругам на пятки. Их погнали, отпуская скабрезные шуточки, за отвесную скалу, где за длинным покосившимся бараком виднелся проход в примыкающую долину. Последней ковыляла косолапая: стопы развернуты внутрь, ноги колесом…

Здешний труд не отличался разнообразием. Рабы действительно рыли под землей обширную полость – сочетание залов, галерей и узких тоннелей. Проходческих комбайнов, естественно, не было. Все осуществлялось вручную – монотонно, с надрывом. По ступеням в опалубке люди спускались под землю, работали кирками, ломами, лопатами, ставили распорки, отработанную землю с ошметками пород на веревках поднимали на поверхность, тащили ведра к оврагу, где высыпали и утрамбовывали.

Злорадно скалясь, жабообразный Василий определил меня на жаркий участок – в «забой». Опалубка трещала и могла развалиться в любую минуту. Стены осыпались. Гирлянды лампочек, развешанных под потолком, едва коптили. Дышать здесь было практически нечем. Охрана, стерегущая рабов под землей, менялась каждые полчаса – терпеть дольше было невозможно. Рабы работали по четыре часа – долбили грунт в местах, отмеченных распорядителем работ, наполняли ведра, передавали по цепочке, ставили клети, чтобы не было обвалов. Менялись с верхними, работали на воздухе. Затем опять спускались… Врожденным инвалидам было легче – тупо выполняли команды, пока имелись силы, и практически не роптали. Существам же «мыслящим» приходилось намного труднее – доставалось постоянно: от воплей до затрещин, а постоянное унижение хуже смерти…

На втором часу работы кемарящего под лампочкой охранника вызвали на поверхность.

– Чвыр, мать твою! – разнеслось по галереям. – Мамона за гамыром делегировали – щас будет! А ну, айда наверх!

Гамыром в определенных кругах российского общества уважительно величают популярный сорокаградусный напиток. Магазин под боком? Местная «баба Нюра» на страже? Щербатый вертухай встрепенулся. В сонных зенках появилась осмысленность. В принципе, я мог задавить его массой, завладеть оружием, а что дальше? Из подземелья одна дорога наверх, а там – целая кодла. Самого прибьют, а потом еще в острастку половину барака…

– А ну работать, халявщики, чего хлебальники разинули!!! – взревел вертухай, подтянул спадающие штаны и умчался на вечный зов.

– Шабаш… – в изнеможении откинулся напарник – со свинцовой физиономией. Шепотом пропел: – Три минуты, три минуты, это много или мало… Гамырить будут вертухаи. Покуда пьют, они добрые. А как сивуха по башке даст, так и жди гадостей.

– Луговой, – протянул я руку.

– Шмаков, – отозвался напарник вялым рукопожатием. – Кем будешь, вагабундо?.. Не понимаешь? Это «бродяга», стало быть, по-испански.

– Прокурорский работник, – представился я.

– Какая прелесть, – затрясся в припадочном смехе узник. – Кого тут только не перебывало… Не поверишь, даже писатель один загибался, преставился в прошлом месяце. Вертухаю по случайности ведро на ногу поставил, тот и пристрелил мужика в порыве чувств. Шутил еще до последнего дня: а что, говорит, настоящий литератор должен на собственной шкуре познать все прелести жизни – самому же потом легче писать будет. Дескать, Агата Кристи выдумывала сюжеты в процессе мытья посуды, а он – в говне ковыряясь. Жалко мужика, правильный он был. А залетел по дурости – сочинял что-то про серию убийств в геологической партии, и подвернулся говорливый хмырь: могу, мол, прокатить до Бережковской геологоразведки за сходный гонорар, повертишься там пару дней, надергаешь правдивостей для описания. Какой же сочинитель от такого предложения откажется? А в вертолете, говорит, с ним еще человек семь летели. Разбросало ребят по Каратаю…

– А сам каким макаром залетел? Тоже заманили?

– Дурак я… – прошептал напарник. – За пивом бегал, когда мозги раздавали… Сам из Черемхово, ни семьи, ни работы – из депо уволился, финансовое положение просто труба. Ну, ты же слышал про две стадии безденежья? Первая – денег нет. Вторая – денег нет ВООБЩЕ. Вот в последнюю меня и угораздило. Объявление прочитал: набираются рабочие на вахту. Завербовался, контракт подписал, пару тысяч аванса выдали. До Лагутинской на «аннушке» довезли, сидим, ждем вертушку на Чубановскую буровую. А та задерживается по техническим причинам. Страшилки друг дружке парим. Я – про то, как на Бурбушке прошлым летом медведица в палатку залезла, сгущенку сожрала, людей не тронула; Колян – про то, как на той же Чубановской буровой прошлой вахтой бур извлекли с органикой – мясо разорванное, сам видел: откуда, мол, живые существа на глубине семидесяти метров? Не черти ли?.. В общем, развлекаем себя. Подходит какой-то кекс и давай впаривать: дескать, напрасно, парни, ждете вертокрыл, дуба он дал надолго. Но у него тут за углом имеется вертолет под задницей, летит как раз через Чубановскую – по сотке с носа, и мы уже там. Я еще подумал, что за расценки такие – по сотке с носа? У нас в Черемхово за такие бабки таксист и квартал не проедет. Словом, сели на крючок, увел он нас на отдаленную вертолетную площадку, «МИ-8» под парами, все нормально. Человек шесть в салоне, кабина отгорожена. А только взлетели, разворачиваться начали, химией запахло. Пока соображали, уснули дружно. В себя приходим – уже никуда не летим, рожи небритые, калаши. Опатрулили, хавальники начистили…

– Надо же, – усмехнулся я, – еще одна редкая профессия вырисовывается. Вербовщик для работы в Каратае…

– Не столь уж редкая, – возразил Шмаков. – С одним я лично знакомство водил. Был тут до тебя один кадр. Неделю назад позвоночник гвоздем проткнул. Частичный паралич и пуля в затылок, как следствие. Гариком звали кадра. Пройдоха тот еще. Специалист по втиранию в доверие. Такой болтун… но скажу тебе, приятель, даже в лагере он вел себя так, словно оказался здесь на минуточку, вот-вот его выпустят, извинятся, поднимут в должности. Не поверишь, он и здесь живописал прелести Каратая, порой так увлекался – заслушаешься…

– Как же в лагерь такого угораздило?

– По глупости. Окончил что-то связанное с филологией, образован, язык подвешен, магнетизмом окутан, как перегаром – из тех ребят, словом, что даже смертника перед казнью убедят, что у того еще все впереди. Незаменимый вербовщик. Прошел специальную подготовку. Работал в Забайкалье, в Кузбассе – вот уж воистину депрессивные регионы. Колесил по шахтерским городам – Белово, Междуреченск. Предпочитал те районы, где закрывались шахты, и народ оставался не у дел. Хвастался, что направил на «путь истинный» около семидесяти человек. Подсаживался к людям в дешевых забегаловках, поил пьяниц в песочницах. Особенно обожал посещать кладбища, колумбарии, приемные покои больниц, где, понятно, процент отчаявшихся и разуверившихся куда больше, чем, скажем, на дискотеках или в кинотеатрах. Слово за слово… Гнал пургу, что завербовался в одну хорошую фирму, за год можно на квартиру заработать, улетаю на днях, если есть желание – имеется как раз вакантное местечко взамен заболевшего товарища. Но дело конфиденциальное, особо трепать не стоит. Каждый раз выдумывал что-то новенькое. Тащился Гарик от своей работы – творчески подходил к ней, с любовью. Сытно жил, припеваючи. Процент имел за каждого завербованного – поверх твердого «оклада». А погорел на том, что не того вербанул. Увлекся, не проверил личность кандидата. А у парня как раз горе случилось – девушка погибла. Да и работа обрыдла, в окружении сплошь уроды, с родными на ножах. Сообразил, куда попал, да поезд ушел уже. На рудник определили. А отец бедняги оказался не просто продажным чиновником (отсюда и разлад в благополучном семействе), а и особой, посвященной в дела Каратая. Имел бизнесконтакты с местными феодалами. Знать не знал папаша, куда пропал его сын! Искали с милицией по всей Сибири, а когда пришла информация, поздно было. Вроде живым извлекли страдальца с рудника, да от здоровья хрен остался. Стали выяснять, кто это так переусердствовал, а вот и Гарик. Тот и не отнекивался, Загремел в наказание на тутошнюю зону. Хватило парня на месяц с небольшим…