Как и ожидалось, выражение ее лица проясняется.
— Приведи Брэна и Глин. Килла тоже.
— Только если Киллиана разрубят на куски и засунут в морозилку.
— Лэндон! — она задыхается, ее взгляд будет преследовать меня до конца недели.
— Что? Не секрет, что мне не нравится этот придурок.
— Твоя сестра любит его.
— Еще одна причина не любить его. У нее часто ужасный вкус. Как в тот раз, когда она разрисовала всю мою статую.
Мама морщится.
— Люди по-разному выражают свои художественные способности.
— И некоторые люди подавляют это до смерти, как твой дорогой Брэн.
Ее брови хмурятся, а губы слегка приоткрываются. Значит, она знает, что его нелепые попытки нарисовать природу – прикрытие. Кажется, она больше понимает нас, чем я думал ранее.
Интересно, но не по верным причинам. Мне нужно быть более неуловимым, чтобы она не увидела, что у меня внутри, и не решила, что я не принадлежу к ее маленьким вундеркиндам-миньонам.
— Брэн… — она замолкает и вытирает пот с верхней губы. — Другой. Ему просто нужно время. Когда он будет готов, все наладится.
— Возможно, его бред имеет смысл, но ты даже не веришь в то, что говоришь. Я предлагаю тебе попрактиковаться в актерском мастерстве перед зеркалом, прежде чем обсуждать с ним эту тему.
— Не говори со мной в таком тоне, Лэн, — она притворяется строгой, когда не может этого сделать даже ради спасения своей жизни.
Мама – это все о любви, мире и миллионе красочных, бесполезных лозунгов, которые вращаются вокруг гармонии. С тех пор, как мы были молоды, она пыталась создать эту идеальную семью, где мы все ладим и никто не подталкивает другого члена в неправильном направлении.
Результатом этих усилий, очевидно, стали теплые отношения между Брэном и Глин. Однако я? Я люблю дразниться больше, чем дышать. Я и дня не могу прожить без того, чтобы не подтолкнуть кого-нибудь не в ту сторону и не заставить его усомниться во всем своем непрочном существовании.
Мои братья и сестры и родители не исключение. Что? Не моя вина, что им нравится быть дешевой реинкарнацией Маленькой мисс Страус. Мне не нравится, когда они прячут эмоции, подавляют или ведут себя так, как будто они не такие. Поэтому я засовываю их сюда и дарю кусочек реальности.
Они ненавидят меня за это, за исключением моей мамы, которая все еще терпит мои выходки, но им все еще нужен тревожный звонок.
Я принимаю благодарность в форме жесткой любви, большое спасибо.
— Просто даю невинный совет, мам, — я улыбаюсь экрану. — Мне нужно встретиться с профессором. Передай привет папе и всем остальным.
— Передам. Не создавай проблем, Лэн.
— Никогда.
Скорее, обязательно их создам.
Я не создаю проблем; проблемы создали меня.
На этой ноте я заканчиваю еще один успешный телефонный разговор со своей матерью.
В детстве я не понимал, что раскрывать свою истинную природу было запрещено, а еще могло быть классифицировано как социальное самоубийство. Особенно когда она полна антисоциальной чуши.
И хотя меня вполне устраивало быть моей прекрасной, разрушительной личностью, вскоре я понял, что был причиной страданий моей матери и эпического замешательства моего отца.
Он пытался обуздать меня, будучи суровым, что с треском провалилось и привело к обратным результатам. Затем он попытался стать моим другом, и это только задело его за живое, потому что я думал, что он дает мне зеленый свет использовать его. В конце концов, у него не осталось никаких практических решений, чтобы справиться со мной.
В качестве последнего средства, когда мне было десять, и я чуть не спалил свою школу, мои родители отвели меня к профессионалам. Группа претенциозных психиатров и психотерапевтов подключила провода к моей голове и задавала мне глупые вопросы.
Мои ответы на эти вопросы поставили мне диагноз «антисоциальное расстройство», а сканирование мозга показало, что мой мозг устроен не так, как у всех остальных.
Я так хорошо помню каменное выражение на лицах моих родителей. Они не показывали этого открыто, но я мог сказать, что новости расстроили их неописуемо.
После этого они все еще угощали меня мороженым и относились ко мне так же. Они все еще считали меня своим сыном, несмотря на то, что я чувствовал отчуждение.
Мне было около двенадцати, когда я понял, что семья в руинах из-за моего отношения к миру. Я не мог позволить этому состоянию усугубляться, не так ли?
С тех пор я ношу маску. Я прошел бесполезную терапию и притворился, что меня можно исправить. Убедил себя, стараясь не давиться, что все, что мне нужно – это мир, любовь и семья.
Тогда же я понял, что люди, включая твою собственную семью, на самом деле не любят тебя таким, какой ты есть. Все дело в том, какие чувства ты заставляешь их чувствовать.
С тех пор, как я начал носить маску общественных стандартов, несколько морщин, которые я добавил на лицах моих родителей, немного разгладились, и я, в некотором смысле, их любимчик – когда Брэн не делает из себя святого, который, как он думает, скрывается внутри него.
Мои братья и сестры, однако, не получили милосердной версии моего потустороннего превращения. Мне не нравится, что они выставляют себя дураками, и я мог бы принять решительные меры, чтобы убедиться, что они не ведут себя как идиоты.
Что? Это плохо отражается на моем безупречном имидже.
Я ухожу из художественной студии, и, хотя страдаю от недосыпания чаще, чем опытная проститутка, я приветствую своих коллег, комментирую их отвратительную одежду и веду светскую беседу с моими нынешними и предыдущими профессорами, которые бы боготворили меня, если бы я основал культ.
Все социальные взаимодействия – это напряжение, болезненная пустота, и они имеют значение использованной салфетки. И все же я превосходный собеседник и святой мессия, очаровывающий других.
Все сводится к тому, чтобы надеть соответствующую маску в нужной ситуации и с нужными людьми.
Хотя это все еще наводит на меня скуку до слез.
У людей как концепции есть только одно достоинство – способность быть использованными. В остальном это безмозглый, прогнивший вид, к которому мне нравится притворяться, что я не принадлежу.
Наконец, я оставляю эту шараду.
Я беру кофе в ближайшей кофейне, не забывая сказать хозяйке, что она выглядит как принцесса Диана в день своей свадьбы. Полная чушь, которую она проглатывает без тени сомнения.
Затем я выпиваю три порции эспрессо за один раз и выбрасываю стакан в мусорное ведро.
Мой мозг быстро перезагружается, готовый ко всему, что я ему дам. Да, я знаю, что слишком много кофеина вредно для здоровья, но я не гнушаюсь использовать костыли, когда мне нужен дополнительный стимул.
Будь то сигареты, кофе или секс.
Я сажусь в свой McLaren и проверяю свой телефон. После того, как я ушел прошлой ночью, я отправил Мии очень милое сообщение «Спокойной ночи».
Лэндон: Мой член рад познакомиться с твоим маленьким влажным ротиком, и ему не терпится познакомиться с твоей киской после того, как мои пальцы дали убедительную рекомендацию.
Лэндон: О, и спокойной ночи. Тебе приснится эротический сон, в котором я вхожу в твою узкую маленькую дырочку.
Неудивительно, что она не ответила в то время.
Однако теперь я нахожу сообщение от нее. Она отправила его примерно пятнадцать минут назад, в то время как я безупречно играл роль прекрасного принца.
Мия: О, я действительно мечтала о тебе, все верно. Тебя подвесили на дереве за яйца, а я отрезал тебе член *эмодзи с ножницами*. На твоем месте я была бы осторожна. Мои мечты обычно сбываются.
Я откидываю голову назад в искреннем смехе. Эта девушка, по общему мнению, самое интересное создание со времен игры в шахматы с Илаем или дядей Эйденом.
Может быть, даже больше.
Лэндон: Суть в том, что ты все еще мечтала обо мне. Я тебе так сильно нравлюсь, да?
Ее ответ последовал незамедлительно. Что-то редкое.