И еще я заметил малыша, который с самым серьезным видом доказывал однокашникам, что он – человек-паук, и когда вырастет, сможет точно так же летать над городом, с помощью липкой паутины и спасать город от чудовищ. А я чувствовал его неподдельную гордость от сознания принадлежности к клану супер – героев.
Была еще женщина средних лет, ставшая накануне бабушкой. Узнавшая почти во время, что внуков любить легче и приятнее, чем детей. Она вся светилась от понравившейся ей новой роли и от безграничной нежности к маленькому человечку, похожему на лягушонка в пене кружев, но такого миленького и беззащитного.
В общем, можно сказать, что я очень продуктивно провел три часа, обернувшиеся для меня, навскидку, в пять минут.
К реальности меня вернули летние сумерки, окрашенные светом засыпающего солнца и зелени, заботливо укрытой туманом. Они бесшумно как крадущаяся кошка, окутали улицу, в центре которой пребывала моя персона.
Я так и не обнаружил в себе мотивации куда-то идти, поэтому все это время провел на лавочке возле незнакомого подъезда.
Наверное, со стороны я выглядел довольно странно. Взлохмаченный дядька в потертых джинсах и футболке цвета бешеного апельсина сидит, подперев голову руками не шевелясь и не отрывая взгляда от камня возле ноги. Но мне, как всегда, на это плевать с высокой колокольни.
Я совершенно высушен насыщенной эмоциональной жизнью. Впрочем, за что боролись… Достижение именно такого состояния есть самоцель моих скитаний. Набраться положительных ощущений настолько, чтобы не давать химерам шанса доказать мне что жизнь не стоит жалких попыток ее сохранить.
Хотя, все эти «затем» и «потому что», это все – лирика. На самом деле все мое существование – борьба со страхом и одиночеством. Но я не готов им уступить. Пока не готов. Хоть и близок уже тот день, когда жить станет невыносимо и бессмысленно, и тогда ОНА все-таки получит желаемое, а я растворюсь как капля вина в стакане воды и стану частью безжалостной Пустоты. Черной пустыней посреди Бесконечности Мироздания. Ничем. Нигде. Никогда.
Переливы гитарных аккордов отвлекают меня от жалости к себе любимому. Уже совсем темно и откуда доносятся звуки, я могу только догадываться, поскольку слоник в детстве не обошел меня стороной, а довольно ощутимо наступил мне на ухо. Нежный и печальный женский голос достигает моего сердца, а разум в это время истерически вопит: «SOS!» Мое Я, находясь где-то между ними, сначала не может понять, в чем проблема. Но, вслушавшись в слова песни, начинает подвывать какофонии некоторых особо важных частей тела.
…Ты услышишь ее шаги,
Ты узнаешь ее приход,
Ты ведь ей раздаешь долги
Каждый божий неполный год.
О ней твои мысли все,
Она тебе как сестра,
Она для тебя везде – Пустота…
Я уже не верю себе. Поэтому пытаюсь под свет только что рожденной луны идти на голос девушки.
…Из пустоты вернулась,
В пустоту уйдешь.
Ты однажды проснулась,
Отогнала ложь.
Ты узнала правду,
Ты сошла с ума,
Тебя черной лапой захватила Пустота.
Нахожу ее под ивой, сияющей в лунном свете с гитарой на одном колене. Она не замечает ничего вокруг, в том числе и мою взъерошенную персону, посему несколько минут я просто наблюдаю.
… Ты устала чего-то ждать,
Ты устала в боязни жить,
Ты решила ее позвать,
Забыться и забыть…
Внезапно она поднимает голову. Меня буквально подкашивает глубина печали поволокой укрывшей синеву ее глаз.
Тут сердце мое объявляет забастовку и последний раз, гулко ударившись о ребра, останавливается.
Я не стал с ним спорить – в конце концов, это его право. Я был готов прямо сейчас расстаться со своей никчемной жизнью. Поэтому, жадно глотая последний в своей жизни кислород, я покорно ждал чего-нибудь или избавления, или возвращения. Неожиданно девушка растягивает губы в искреннюю улыбку и я прихожу к выводу, что можно вроде бы попробовать еще пожить. Моя левая грудная мышца со мной, как ни странно, соглашается и вдогонку возобновляет свое животворное тиканье. Придя в себя, ошеломленно плюхаюсь на траву рядом с девушкой.
Я все еще отказываюсь верить, что на свете есть подобные мне:
– Когда, – спрашиваю, сглотнув от избытка чувств. – Когда с вами это случилось первый раз?
– Что это? – спрашивает она изумленно.
Не ожидала, бедная, такого вопроса. Думала, подойду как человек, представлюсь, угу.
– Когда вам начали сниться сны о Пустоте? – заставляю себя, наконец, внятно задать наболевший вопрос.
Она опустила голову и молчит, поджав губы.
– Простите, это не праздное любопытство, возможно, мы сможем помочь друг другу…
– Ладно, – отвечает, – пойдемте в «Приют странника». Мне давно уже хочется мороженого. Там и поговорим, ладно?
– Хорошо! – Непроизвольно начинаю улыбаться. Такая милая, мороженого ей, видите ли, захотелось. Ребенок совсем.
– Кстати меня зовут Маша.
– Игорь. Пойдемте, и давайте я гитару понесу.
Подаю ей руку. Она легко поднимается с земли, и мы идем по лунной дороге, нарисованной летним дождем на асфальте, освещенные светом желтых фонарей и далеких галактик.
Надо сказать, что мороженое Маша уплетает со скоростью одного шарика в секунду. И как в этой худышке столько помещается, ума не приложу?
Маша только на первый взгляд – девочка предпубертатного возраста. Присмотревшись, я понимаю, что мы почти одногодки. Ее волосы цвета спелой пшеницы свободно падают на плечи, развеваясь при каждом порыве ночного ветра. Пальцы уже не летают над столиком, а задумчиво теребят серебряную ложку. Она молчит. А я любуюсь ей и жду, пока она наберется сил рассказать о своей беде.
– Это случилось два года назад. Я тогда развелась с мужем и не видела ни малейшего повода продолжать существовать без него. Он-то, конечно, свинья редкостная, но я любила его. И мне тогда казалось, что без него мир сошел с оси и я вместе с ним. Первую ночь после официального оформления нашего разрыва я провела на полу в обнимку с бутылкой водки. Довела себя до такого состояния, что ни плакать, ни выть на луну, ни совершать какие-либо более осмысленные действия уже не могла. Так там и уснула. А ей того и надо было. Она поймала меня на крючок обещаниями забвения, заманила в свои сны (или в мои? – я и сама понять не могу). Ну и дальше по накатанной программе. Теперь каждая ночь для меня – каторга. Ну, а ты как попался? Ты не выглядишь слабаком.
– Не знаю что и сказать, если честно… Я не попался. Просто это, наверное, для равновесия. Потому что днем я испытываю чересчур много положительных эмоций…
– В каком смысле?
Маша смотрит на меня как на Деда Мороза, честное пионерское! Ждет чуда, наверное, но я принимаюсь пространно рассуждать о природе своего дара. А чего тут рассуждать, лучше б я нормальным человеком родился. Ведь купаться в чужих переживаниях приятно, но совершенно отвыкаешь от обыкновенных человеческих радостей и горестей. И очень часто не можешь отличить свои эмоции от чужих.
– Занятно, – говорит она, после того как у меня заканчивается приступ логодиареи. – То есть ты умеешь – как бы это сказать? – со-пере-живать другим людям? Раньше я думала, что это слово имеет немного другое значение…
– А, ладно, какая разница? – Пытаюсь понять, что же делать дальше.
Ну, встретил я товарища по несчастью, а дальше что?
Маша, видя мою неадекватную задумчивость, легко коснулась моей руки и произнесла:
– Игорь, скоро уже ночь… И надо что-то делать… – Я согласно закивал – чересчур рьяно, на мой взгляд, но чего уж там! – Пойдемте ко мне… Только вы не подумайте ничего такого, я просто не могу отказать себе в удовольствии спрятаться этой ночью за вашей спиной. Надоело сражаться в одиночку…
Смотрит на меня как голодный котенок – ну и что мне остается?.. Мне, на первый взгляд сильному, а в целом – такому же беспомощному как она, существу? Конечно, я расплачиваюсь с официанткой и бегу догонять уже изрядно удалившуюся от кафе девушку своей мечты…
Этой ночью, на нашу обоюдную радость, нам так и не удалось заснуть. Мы до утра смотрели черно-белое кино про любовь, которым забиты все полки Машиного серванта. В полной темноте, под мягкий свет свечи и негаснущей детской улыбки Вивьен Ли; под металлический перезвон дождевых капель, этих неутомимых уличных музыкантов, и шепот летнего ветра, время от времени распахивающего окно и вальсирующей походкой приносящий с собой прохладу и запах озерных лилий. Пили белое вино с миндальными орехами, свесив ноги с высокого дивана. Я гладил ее волосы и тихо-тихо читал какие-то невольно всплывавшие в памяти самоцветы любовной лирики русских поэтов. Дошел я в этом деле аж до Есенина:
…Несказанное. Синее. Нежное.