кусочки, когда все луковички были приживлены.
Сколько же было сделано работы!
Без сил я опустилась прямо на пол. Устала. Как же я устала!
— Ольга-се! Пить горячее и сладкое! – строго промяукала над моим ухом Машэ.
Откуда она здесь? Но большую кружку я приняла и с наслаждением выпила чашку чая. Валентин тут же присел напротив.
— Вам плохо, Ольга?
Я покачала головой.
— Нет, — тихо пробормотала. – Мне хорошо.
— Но вы плачете!
— Это от усталости. Помогите мне встать.
И они вдвоём – Валентин и Машэ – помогли мне подняться. И я сделала пару шагов и прижалась щекой к стене, раскинула руки и тихо прошептала:
— Всёля, спасибо тебе!
***
Мы с Машэ стояли у входной двери – провожали наших гостей.
Лика смотрелась невероятно дико с коротенькой порослью на голове. Следы от ожогов на лице были ещё красноватые, но это было почти незаметно на фоне диссонирующей со всем её обликом короткой причёской.
Солнце обрисовывало её тонкую, женственную фигуру в красивом платье с пышной юбкой, подчёркивавшей и тонкую талию, и стройные длинные ноги, золотилось в короткой щетине на голове. Это чудовищное, на мой взгляд, противоречие кричало о себе, заставляло слёзы выступать на глазах.
Но Валентин, что бережно держал в руках тонкую кисть своей невесты, смотрел на неё так, что удержать слёзы я не могла. И мне не было стыдно. Просто рядом стояла Машэ и тоже плакала.
Только на губах её гуляла улыбка, и слышался шепот: «Вот, Ольга-се, так правильно – голова чистая!». Она прижимала свои маленькие ладошки к груди и плакала от счастья.
А я плакала по другой причине – уже не завидовала, я плакала о своих утраченных иллюзиях, напрасно потраченном времени, ошибках. Мне казалось, что моей любви хватит на двоих, что Игорь меня если не любит, то полюбит обязательно, ведь нельзя не ответить на чувство той силы, что жило в моём сердце.
Лика была ещё слаба после всех травм и лекарств, а ещё — волновалась. Валентин обнимал, а скорее поддерживал её за талию, смотрел на неё с нежностью и любовью. Выплаканные ночью слёзы уже не мешали мне любоваться этой красивой парой и завидовать одной счастливой девушке, которую искренне любил мужчина не за то, кто она, а за то, кто он рядом с ней.
Лика обняла меня слабыми руками и вяло улыбнулась.
— Спасибо тебе, Ольга!
А потом повернулась к своему жениху.
— Как же теперь быть со свадьбой?
— А как? — удивился он. — Всё по плану.
И пожал плечом — ничего особенного.
— Но мои волосы... – Лика очень аккуратно потрогала пальцем голову и чуть нахмурилась. — Как же я лысая и на свадьбе?
— До свадьбы отрастут.
— Когда ещё они вырастут, — она сожалела, но это была грусть, а не горе.
Валентин взглянул на меня вопросительно. Нет, я не богиня. В других обстоятельствах можно было бы попробовать, конечно, ускорить, но не после того, что перенесла Лика. Поэтому отрицательно качнула головой.
— Тогда, — решительно поговорил Валентин, — мы выберем тебе другое платье. Чтоб подходило под твою короткую причёску! А лучше… — Валентин задумался и улыбнулся очень-очень хитро, становясь похожим на мальчишку. — Мы введём новую моду на короткие женские стрижки!
Они уже стояли за дверью. Оба обернулись, улыбнулись нам с Машэ, и дверь закрылась.
— Машенька, а скажи, ты боишься вида крови?
Она оторвала взгляд с закрывшейся двери на меня, округлила глаза и пролепетала:
— Пусть не гневается госпожа богиня! Машэ не хотела!
— Как драться со мной, так не боишься, а как раны увидела, так в обморок хлопнулась... — пробурчала я и уселась на диван. — А я хотела тебя себе в помощницы взять.
Глаза у Машэ стали совсем большими, она опустилась у моих ног и почти взмолилась:
— Ольга-се хорошая! Она не сделает это!
— Не сделаю, — тяжело вздохнула я.
И память подбросила воспоминания о моём первом пациенте. Я ведь и сама боялась крови и вообще всего, была такой трусихой!
— Нет, не была, — возмутилась Всёля.
Я только хмыкнула. Чтобы не говорила моя невидимая помощница, я-то помню.
ГЛАВА 6. Первый пациент
— Ольга, ты собачек любишь?
Я доедала завтрак, пытаясь не видеть того, что мне транслирует прямо в мысли Всёля.
Собачек? Я замерла. Вопрос был неожиданный, разбудивший воспоминания.
Игорь не любил слабость. А собака, что лежала поперёк дорожки Графского парка, была слаба — наверное, ранена на охоте, отбилась от своры, а теперь только и смогла, что выползти на тропинку, где ходили люди. Люди, она знала, ей помогут.
Мой любимый мужчина, завидев лежащее поперёк дорожки тело, спешился. Держа коня в поводу, подошел к псине и пнул её. Собака слабо взвизгнула, а Игорь от этого вспыхнул, разозлился и пнул ещё. Только сильнее. Так, что собака закричала.
Я закричала почти одновременно с ней, и, пока спешилась, путаясь в стременах, пока подбежала к Игорю, он вошел в раж и уже бил и топтал беспомощное животное сапогами, призвав на помощь ещё и магическую плеть. Я цеплялась за его руки и локти, просила остановиться, а он с лёгкостью стряхивал меня и бил дальше.
Псина уже превратилось в кусок окровавленного меха, а он будто не замечал, снова и снова замахиваясь и нанося удар по безвольному телу на тропе.
— Игорь! — дернув его за локоть, я успела стать перед ним до следующего пинка. Схватила его за лицо двумя ладонями и глянула в глаза. Зрачок расширен почти на всю радужку, кровавый огонёк бешенства в глубине, дыхание частое, сорванное, гримаса ярости и наслаждения на лице.
Ромшанство! И я сделала единственно возможное — впилась поцелуем в его оскаленный рот. Я дарила всю свою любовь, всю нежность, всю страсть, на которые только была способна, взамен несчастной твари, умирающей у нас под ногами.
Я поцеловала, и он ответил. Ответил со всей мощью урагана, бушевавшего в нём в ту минуту.
Потом неделю я не могла лежать на спине — кожа, содранная о кору ближайшего дерева, заживала медленно. Я и сидела потом с трудом, но это хотя бы прошло быстрее. Всё же занозы и мелкая древесная крошка в ранах на спине мешали заживлению, и регенерация там шла медленнее, чем в другом месте.