каком состоянии была, если проснулась в чужой квартире. Тот парень, Егор, сказал, что все в порядке. Он не сильно распространялся о ее поведении, и когда после завтрака Вика засобиралась домой, вызвал такси и отдал свои солнечные очки, чтобы хоть как-то скрыть синяк.
Он вообще оказался славным. Не лез с расспросами, не пытался изобразить участие, просто поставил на стол большую кружку с чайным пакетиком, бутерброды на тарелке и принес из коридора вторую табуретку.
Обстановка в квартире, конечно, была так себе. И это мягко сказано. Старый, обитый с углов стол, табуретки, которые видели не одно поколение жильцов, окно с деревянной рамой и без занавесок, периодически утробно гудящий холодильник советских времен. Новый блестящий электрический чайник казался инородным предметом во всей этой обстановке.
– Что с моей одеждой? – спросила Вика, взяв бутерброд.
– Сушится. Ты ночью вспотела, была вся мокрая, пришлось сменить.
Вика ничего не помнила. Но если майка сырая, значит, снился кошмар. Вика всегда после страшного сна просыпалась мокрая. И часто от собственного крика. Она кричала? Он слышал?
Он молчал и тему «как прошла ночь» не развивал. Вика была ему за это благодарна, но слово «спасибо» почему-то никак не выговаривалось, поэтому она просто молча завтракала, а потом попросила назад свою футболку и сказала, что ей пора.
Впрочем, переодевалась Вика в комнате с продавленным диваном медленно. В этой комнате, кроме дивана, ничего не говорило об уюте. Спасибо, хоть висели занавески – желтые, выцветшие, но все же. Зато был мольберт и большой стол, а на этом столе кисти и краски. В углу плазменные экраны. Зачем ему экраны? И прислоненные к стене картины. Правда, Вика мало что в этих картинах поняла. Какие-то цифровые ряды и спирали. А ведь, судя по тем портретам, что он оставлял в баре, было ясно, что парень рисовать умеет. Нормально рисовать, а не так вот с цифровыми рядами. Цифровые ряды и Вика изобразить сможет.
– Давай я вызову такси, – раздалось из коридора.
– Я на метро доберусь.
– Я вызову такси, – твердо сказал парень.
Лишь когда на прощанье он вручил ей свои солнцезащитные очки, Вика поняла, почему такси. Она забыла про лицо. Хотя синяк давал о себе знать.
И вот три дня спустя Вика сидела в своей квартире, трусливо пережидая шумиху, и рассматривала свои портреты. У нее даже не было номера телефона того парня, чтобы сказать «спасибо» и вернуть очки.
2
В последние дни мая Артем выезжал на пленэры.
Делать этюды на природе – это не работа в студии.
Это другое. Весна стремительно уходила, уступая место лету. Было солнечно и жарко, отцветала сирень. Упускать такие дни казалось преступлением.
Артем не то чтобы очень любил писать природу. В конце он всегда был недоволен результатом. Там оттенок не тот, здесь не удалось ухватить самую суть. Ему казалось, что его пейзажи всегда сильно уступают оригиналу. Да и разве возможно написать природу красивее, чем она есть на самом деле? Тем не менее на пленэры Артем ездил регулярно – чтобы не терять мастерство. Работа с натурой, с природным светом тренирует наблюдательность, дает особенную остроту глазу, открывает новые комбинации цветов. Ничто и никто не умеет так красиво и органично сочетать краски, как природа. Не дает столько мыслей, зацепок и зарубок на будущее. Тем более что в работе над «Облаком света» наметилась пауза. Картина почти закончена. Она получилась даже более интересной, чем пастельный этюд, выполненный в Крыму, однако Артем оставался недоволен. Белый цвет покорился, но не полностью. Не хватало нескольких завершающих штрихов. Но каких?
Артем надеялся, что пленэры помогут ему найти ответ на этот вопрос. Ведь последние дни мая выдались такие же солнечные, как крымские. И на пленэре он продолжал укрощать свет.
Работа над картиной для аукциона тоже застопорилась. Артему нужен был парусник. Рыжеволосая Анна Мальцева стоит в профиль, в новой версии она смотрит на парусник. А парусника у Артема нет. И вообще, этот парусник никак не выходил из головы. Чертовщина какая-то.
То, что Ники написал две одинаковые картины, – исключено. Чем больше проходило времени, тем больше Артем был в этом уверен. Вариант один – подделка. И сделана она была за то время, что у «Парусника» меняли раму. Других версий просто нет.
Потом вышли на Ангелину с предложением выставить полотно на ее аукционе. Почему? Здесь все просто. Галерея Ангелины имеет хорошую репутацию среди ценителей и знатоков искусства. Ее аукционы – знак качества и залог подлинности работы. Все аукционные лоты обязательно имеют сертификаты подлинности и заключения искусствоведов.
Артем понимал, что подделка картин и их дальнейшая продажа – дело рук не одного человека, это четкая и хорошо отлаженная система. У мошенников в наличии имеются не только мастера, виртуозно подделывающие картины, но и искусствоведы – эксперты, пишущие нужные заключения на официальных бланках. А также агенты, продающие эти подделки состоятельным людям и умеющие убедить последних в уникальности предлагаемых работ. Беспроигрышный вариант – продажа фальшивок по прошествии времени со смерти художника, когда он сам не может ничего подтвердить или опровергнуть. Стоимость же работ умершего автора из-за ограниченного количества и невозможности написать новые – растет.
Сделать фальшивку и нужные сопроводительные документы – это первый этап. Дальше необходимо найти канал сбыта, то есть наладить контакты с галеристами и аукционными домами.
Как ни странно это может показаться на первый взгляд, но очень часто подделать произведения современного искусства, которые не требуют тщательной выписки деталей, оказывается труднее, чем признанных классиков. А уж Ники… Ники практически невозможно. Подделку под Ники можно продать только тому, кто никогда не видел его картин или видел их лишь на фото. Там не отображены его специфические мазки. Там не видно густоты краски, тонкости колористики. Ибо даже самая качественная репродукция не передает в точности цвет.
Вероятность же наткнуться на настоящего знатока работ Ники, который в разные периоды писал совершенно по-разному, находясь в постоянном поиске, – ничтожно мала.
Из всего этого ясно лишь одно – Артем должен увидеть ту картину, которую предложили Ангелине.
Вернувшись вечером после пленэра в свою мастерскую и оглядев сразу трех незаконченных Анн Мальцевых, Артем набрал номер Ангелины.
– Слушаю тебя, – ответила хозяйка галереи вместо приветствия.
– Добрый вечер, у меня просьба.
– Да? Разочарована. Я думала, обрадуешь обещанной пастелью к аукциону.
– Как раз о ней и речь. Помнишь, ты мне показывала «Парусник» Сологуба?
– Да.
– Так вот, он мне нужен для моей работы. Обещаю, будет бомба.
– Артем, если честно, я уже жалею, что рассказала тебе