так сказала!
Закричала Оленька, страшным голосом, поднимая руку вверх, с зажатым кулаком. Даже ветер испугался и мгновенно стих, и ее по инерции толкнуло вперед, и Катерина, мгновенно вдернула ее вовнутрь.
– Гони! Гаркнула она. – Для пущей убедительности стукнула и так вздрогнувшего кучера по спине. – Втройне заплачу!
Оленька в полуобморочном состоянии откинулась на сиденье. Катерина, выглянула назад.
– Барышня, гляди ко ж ты, стоять, не ослушались. Ольга Семеновна, вы с гранатой – то поосторожней, давайте-ка ее сюды, ощупывая руки Оленьки, шептала Катерина.
– Да, о чем ты, ничего у меня нет…
– Как нет? Я сама видала, выкинули, что ли?
– Показалось тебе.
– Ну, да, ну да. Тем мужикам тоже прибредилось? Вот, что, скидавайте баретки ваши, – опустившись на одно колено, она уже расшнуровывала ботиночки.
– Зачем?
– Дык, сами сказали, валенки не забыть, – извлекая из расстегнутого пальто, нагретые на животе валенки, – момент, вот еще носочки шерстяные, двойные, – и они согревались у нее за пазухой.
Оленька, почувствовав тепло, от благодатной шерсти, усилим воли, быстро поднимала его вверх, вытесняя холод. Вместе с теплом вернулось ясность мысли.
– Катюша, дело даже серьезнее, чем я себе представляла.
– Вот-вот и я хотела спросить, чего им от вас нужно-то? Етить-колотиь. Да вы не переживайте, никто не гонится. Я выглядывала.
– Преследуют, я слышу. Делаем так. Нам придется расстаться. На какое-то время.
– Ни вжисть, Василий…
– Вот именно! Василий Степанович! Что такого у него могло быть спрятано, что вся московская и местная милиция поднята на ноги?
– Как милиция? Я то, думала бандиты это.
– Если бы… Катя, может, ты знаешь? Подумай. Постарайся вспомнить, что нужно милиции от Василия?
– Дык откуда мне-то знать? Я как Серегу Кузякина придавила маленько, квелый оказался, помер.
– Как? – изумилась Оленька.
– А так, неча руки распускать, ишь, ты доходяга, а туда же. Василий Степанович меня забрал из кутузки и к вам определил. И все, и весь сказ.
– А Данилыч? Он только в душе у нас работал? Может еще тайник, какой в доме есть?
– Так нет, же, мы тады вместе со Стяпанычем за ним ездили, я бы знала.
– Точно в доме не пряталось золото, там, драгоценности?
– Ничего такого не ведаю, только об доку̒ментах ентих речь и шла. Строго-настрого предупреждали, вас стеречь, ну и бумажки енти.
– Понятно. – Оленька нащупала потайной карман, – документы, значит, я их так и не посмотрела,– командуй, Катюша, пусть к лесу сворачивает, я там выйду, а ты в городе, и к Антону Сергеевичу, пешком. Найдешь дорогу?
– Дык!?!?
– Другого выхода нет, иначе нас обоих схватят. За меня не беспокойся, я выросла в лесу. И Антоном Сергеевичем не очень-то командуй, а то я тебя знаю… Жди меня там.
– Эй, кучер, етить – колотить! Гони к лесу, да живо! Прокричала на ухо «лихая наездница», обхватив за плечи мужика своими лапищами, да так, что у того все косточки затрещали. А ветер все гнался за пролеткой, охапками швыряя вдогонку снег.
Знакомая тропинка покоилась под толщей снега. Идти было тяжело, валенки вязли в снегу, край намокшего пальто тянул вниз. Ветер все еще терзал верхушки деревьев. Свет от молнии едва пробивался сквозь густые ветки, и только гром раскатистый, тревожный, опускался до земли, сотрясая все клеточки тела. Но не это ее беспокоило. И, даже не те пять человек, что шли по ее следам, с пистолетами наголо. Защитный купол, что скрывал ее от глаз преследователей, с каждым разрядом молнии рассыпался, и ей приходилось заново его создавать, на это уходили силы. А огненная гостья все настойчивей и все чаще пыталась просочиться сквозь деревья. И вот уже девушке пришлось спешно искать защиты за толстенной елью, чтобы перевести дыхание. И, она уже слышит, как переговариваются ее преследователи, возбужденные находкой. Метнувшись в очередной раз за дерево, она потеряла валенок, возвращаться, и искать его было нельзя, во первых время, а во вторых, она опасалась, что ее увидят, лучики от фонариков мелькали то здесь, то там. А молния уже била беспрерывно, и от раскатов грома, чуть ли не лопались барабанные перепонки. Осталось совсем немного, она уже угадывала очертания избушки, а там мама, она поможет, придумает, она спасет.
– Помогииииии! – мысленно прокричала Оленька, и рванула вперед, и тут же наступила на что-то под снегом. Острая боль пронзила ногу, она упала, а подняться уже не было сил.
Они окружили ее, перепуганные непогодой, задыхающиеся после долгой погони, злые, с перекошенными лицами.
Вдруг, все засветилось оранжевым светом, шаровая молния, с диким шипением и воем вонзилась в землю. Всех, кто стоял, ударной волной отбросило назад и обильно присыпало комьями снега и грязи. И, наконец, наступила тишина. Затих ветер, да и молния исчерпала все свои заряды, и только серый пепел от еще горевших веток, мягко ставил точки, завершая живописную картину разрушения.
Растопыренной пятерней, валялись черные фигуры. Да и Оленька, потеряв сознание, лежала недвижная, с протянутой рукой, словно продолжала взывать о помощи.
Но вот, послышались стоны, заскрипел снег, блеснули фонарики. Пошатываясь и переругиваясь, они опять стали вокруг своей добычи.
– Веник, ну-ка, глянь, жива? – командирским тоном спросила фигура в кожанке.
– Чего? Не слышу, уши заложило, – сипло ответил, «веник», тряся головой и пошатываясь.
– ……. Выругавшись, начальник отряда, сам встал на колени, ощупывая шею девушки.
– Жива…
– Слышь, Калган, да придуши ты ее, уже, сколько можно мучиться с ней…За ногу, падлу, и оттащим куды надо! Скажем, запутка вышла. Вот и все.
– Не умничай, сынок, велено живой доставить. – Эй, ты, а ну вставай, выспалась уже, хватит! Он схватил Оленьку за плечо и принялся трясти ее.
– На себе ее переть, что ли? Обиделся «сынок», самый младший в этой компании.
– Так, у кого ее валенок?
– У меня, – ехидно ухмыляясь, отозвался мужик, с лицом похожим на седую обезьяну, он давно уже поглядывал на изорванный чулок, который поднялся выше колена.
– Одевай.
– А может, костерок разведем, а там, гляди очнется дамочка и сама потопает? Смотри, Калган, ножка-то как ледышка, согреть бы надо, надевая валенок, он, мерзко осклабившись, поглаживал синее замерзшее колено.
– Так, хватит с меня этого чертового леса, он приподнял Оленьку одной рукой, а другой стал шлепать ее по щекам.
Оленька очнулась, и попыталась увернуться от ударов, но они продолжали и продолжали сыпаться, и садистская ухмылка появилась на лице палача. От звонких пощечин загудело в голове, пульсирующая боль, словно приближающаяся конница, с победными криками, ржанием лошадей и топотом тысячи ног, распространялась по всему лесу, и ей, от боли, обиды и унижения, захотелось опять провалиться в бессознательное состояние. Но вдруг избиение закончилось, но шум, странным образом остался, и он все приближался и приближался.
– Кавалерия, что ли, нам на подмогу, а, Калган? – и все пятеро начали озираться по сторонам.
– Да нет, это бой где-то идет, и, похоже, к нам приближается, а ну, ребятки, давайте в сторонку, нам сейчас это дело