Или, черт возьми, хотя бы только меня?
Он выглядит озадаченным, когда изучает кровать сверху донизу, и я веселюсь еще больше.
— Если мы останемся здесь, тебе придется спать на полу. — Успеваю сказать я сквозь хихиканье.
Его карие глаза темнеют, и на смену веселью приходит что-то осязаемое и всепоглощающее.
— Я не буду спать на полу, детка. И я начинаю думать о нескольких разных способах, с помощью которых мы могли поместиться.
Я втягиваю воздух и стараюсь не ерзать, пока между нами вибрирует электричество.
Прервав момент, прежде чем мы что-то подожжем, я запихиваю вещи в рюкзак. Джона встает с кровати и идет к небольшой книжной полке в углу комнаты. Я мысленно провожу быструю инвентаризацию того, что там лежит, надеясь, что он не найдет ничего постыдного. Слава Богу, я избавилась от Камасутры, которую подарила мне Ева на последний день рождения в качестве розыгрыша. Кроме Библии, нескольких любовных романов и несколько фотографий нечего смотреть.
— Это безумие, — говорит он с удивлением в голосе.
Он берет в руки небольшую фотографию в рамке, на которой я знаю, моя мама. Это единственная ее фотография, которая у меня есть. Я сделала ее до того, как съехала, желая сохранить что-нибудь о ней, даже если она не хотела иметь ничего общего со мной. Помню, как застала ее на диване. После работы и долгого горячего душа, она сидела в длинной, розовой, хлопковой рубашке и слушала «The Temptations», уставившись в окно на далекие огни бульвара Лас-Вегаса с потерянным выражением на лице. Никогда не забуду, как ее красота резко контрастировала с уродством, которое она скрывала в своих глазах. Я схватила свою паршивенькую камеру и щелкнула кадр. Она была в таком оцепенении, что даже не вздрогнула. Это было два года назад. С тех пор я не видела ее.
— Рэйвен, ты так на нее похожа. Она прекрасна.
— Да, это так.
Мою грудь обжигает печаль, и это происходит каждый раз, когда я думаю о моей маме. Я рассеянно тру свою грудь в попытке оттеснить боль. Но не могу сделать этого сейчас, переходя от крайне хорошего настроения до крайне печального за последние двенадцать часов с Джоной.
Кто-нибудь хочет прокатиться на биполярных горках?
Он ставит фотографию обратно и поворачивается ко мне. Доброта в его глазах заставляет чувствовать себя уязвимой. Я отворачиваюсь.
Схватив свои вещи, я вспоминаю о банке с кошачьей едой и иду к двери.
— Готов?
Он стоит на том же месте, засунув руки в карманы. Я вижу, как что-то происходит в глубине его глаз, словно он хочет что-то сказать, но не может решиться.
С длинным вдохом он кивает и улыбается.
— Да.
***
Заходя в двери тренировочного центра UFL, мой желудок трепещет от нервов. Возможность побывать в комнате, заполненной парнями похожими на Джону, ошеломляет и чертовски пугает. Он держит меня за руку, пока мы проходим через вход, и я крепче прижимаюсь к нему.
Кондиционер и тяжелые металлические предметы шумят повсюду. Ярко-красные диваны и гладкие тумбочки стоят возле темных серых стен. У дальней стены за столом сидит эффектная блондинка.
Джона поднимает подбородок в сторону прекрасной девушки. Ее веселая улыбка исчезает, когда ее взгляд наталкивается на меня. Я легонько машу ей пальцами, подавляю в себе желание показать ей средний палец. Списываю свое агрессивное отношение на весь тестостерон, который стекает по стенам, как мед.
Мы проходим по коридору, где много дверей. Когда мы подходим к концу, я слышу вибрации мужских голосов. Они становятся все громче и громче, пока мы выходим из коридора в большую комнату.
Настоящий и безошибочный запах человеческого пота, наполняет комнату, вместе с криками указов инструкторов и стонами бойцов. Я замедляю шаг, пока рывок за руку не заставляет меня двигаться дальше. Джона ведет меня к центру зала, где около десятка мужчин разгруппированы на различные упражнения. Некоторые борются на матах, а другие бьют и пинают ногами мешки. Некоторые отдыхают, вытирая пот и потягивая воду, другие растягиваются на полу. В центре комнаты стоит большой октагон, где двое мужчин боксируют. Сочетание голосов и тяжелой музыки отскакивает от бетонных стен и высоких потолков, создавая ощутимую энергию в воздухе.
— Дай мне свой рюкзак. Я положу его в мой шкафчик.
Я передаю его ему, не отрываясь от происходящего.
Постепенно движения прекращаются, и в комнате становится тихо. И тогда я замечаю, что все взгляды устремлены на меня.
Дерьмо.
Я ищу Джону и замечаю, как он скрывается за дверью раздевалки.
Повернувшись, я поднимаю руку, чтобы помахать, и выражение моего лица, вероятно, такое же нелепое, насколько я себя чувствую.
— Ты кто?
Красивый мужчина, старше меня, обращается ко мне.
Я прочищаю горло.
— Я Рэйвен.
Я безуспешно пытаюсь контролировать дрожь в голосе.
— Это девушка Джоны. Она клевая.
Я выдыхаю от облегчения от звука голоса Блейка.
Он идет ко мне, а остальные парни пялятся в течении минуты, прежде чем возобновляют свои тренировки.
— Привет, малышка. Где Джона?
Он без футболки, и его кожа блестит от пота. Вчера, на вечеринке у Джоны, он не снимал футболку. Я пялюсь на армейскую татуировку, которая занимает всю его грудь, но отвожу глаза к его лицу, прежде чем могу разобрать, что там написано. Он, как обычно, очаровательно мне улыбается.
— Он пошел, чтобы положить вещи в свой шкафчик. — Я жую внутреннюю часть своей щеки. — Ничего, что я здесь? Не хотела бы нарушать порядок или создавать проблемы.
— Ты шутишь? — он оглядывается на парней через плечо и поворачивается ко мне. — Ты только что дала повод этим лохам покрасоваться. Это, наверное, их лучшая в жизни тренировка с тобой здесь в качестве мотивации.
Мои губы подергиваются, борясь с улыбкой.
— Ты смеешься, даже когда я не пытаюсь быть смешным. Что такого я сказал?
Я прикрываю рот, чтобы заглушить хихиканье.
— Ты сказал «лохам».
Он качает головой, смотря в пол, а затем переводит взгляд обратно на меня.
— Ты когда-нибудь ругаешься, Рэйвен?
Мой смех умирает, когда я думаю над его вопросом.
Конечно, я ругаюсь. Разве взрослые не ругаются? Уф. Кого я обманываю? Я совсем не ругаюсь.
Не то чтобы я не пробовала. Это просто всегда так глупо звучит из моего рта.
— Конечно, ругаюсь, — вру я.
Он пялится на меня с игривым блеском в глазах.
— Действительно?
— Пф-ф. Да.
Мои ладони потеют, и я удивляюсь, что такого в этом парне, что заставляет меня так нервничать.
— Ладно, хорошо. Обзови меня сейчас. Скажи самое непристойное ругательство.
Покачиваясь на пятках, он скрещивает