— Синьор Каттер, я проверю подлинность подписей и подумаю, что можно предпринять, но сначала вам следует посоветоваться с Синьорой. Это деликатный вопрос.
— Донато, спасибо, что пришли. Извините, что заставил вас ждать.
— По вашему тону я понял, что разговор предстоит серьезный, поэтому постарался не опоздать.
— Присаживайтесь.
— Если сообщите, когда вы собираетесь посетить кастелло, я буду рад вас сопровождать. Я сам регулярно туда наведываюсь, чтобы лично убедиться, что все в порядке. — Донато сел, сложив руки на коленях. — Так чем я могу вам помочь?
— Вы могли бы, например, объяснить, что происходит с клиентом фирмы по имени Кардьянили.
На лице Донато не дрогнул ни один мускул.
— Не понимаю…
— Я тоже, — любезным тоном заметил Дэвид. — Именно поэтому я и прошу вас помочь.
— Но, Дэвид, вы переоцениваете мою память. Я не помню всех клиентов. Дайте мне время посмотреть документы…
— Они у меня здесь. — Дэвид похлопал по лежащей на столе папке. — На целом ряде счетов стоит ваша подпись.
— Мне приходится подписывать множество бумаг. Я не в состоянии их все упомнить.
— Эти вы никак не могли забыть. Поскольку такого клиента не существует. Есть накладные и расписки, но нет заказчика. Нет человека по имени… — Он заглянул в текст, напечатанный на фирменном бланке компании. — Джорджо Кардьянили, с которым вы не раз обменивались письмами. Его не существует, так же как и склада в Риме, куда отправляли вино. Склада, который вы дважды посетили, не существует. Как вы это объясните?
— Ничего не понимаю. — Донато вскочил на ноги. — Я ничего не знаю ни об этих документах, ни об этом клиенте.
— Почему же тогда на них стоит ваша подпись? И как могло случиться, что с подотчетного вам банковского счета было снято более десяти миллионов лир?
— Это подлог. — Донато выхватил бумагу из рук Дэвида. — Кто-то использует мое имя, чтобы обкрадывать Синьору, всю нашу семью. Я немедленно займусь этим вопросом.
— У вас есть сорок восемь часов.
— Как вы смеете! Как вы смеете предъявлять мне подобный ультиматум, когда какой-то подлец обворовывает мою семью?
— Это условие выдвинула Синьора. Ровно через двое суток все документы будут переданы в полицию.
Донато побледнел:
— В полицию? Нам совершенно ни к чему огласка…
— Синьоре нужен результат. Любой ценой.
— Учитывая, что дела с этим клиентом вел Тони, легко представить, в чем тут проблема.
— Действительно. Только я не говорил, что этим клиентом занимался Тони Авано.
— Вполне естественное предположение, поскольку речь идет о крупном заказчике.
— Я не говорил, что Кардьянили был крупным заказчиком. С толком используйте свои два дня. И подумайте о жене и детях. У вас будет больше шансов рассчитывать на сострадание Синьоры, если вы будете защищать интересы семьи.
— Не указывайте мне. Я всю жизнь отдал «Джамбелли». Я сам — Джамбелли. Мне понадобятся эти документы.
— Они в вашем распоряжении. — Дэвид сделал вид, что не заметил протянутую для рукопожатия ладонь. — Жду вас через сорок восемь часов.
Донато, конечно, тоже виновен, думал Дэвид, шагая по площади Сан-Марко. Руки у него по локоть в дерьме, но эту схему изобрел не он. Авано? Возможно. Весьма вероятно, хотя суммы, проходившие под его именем, сущие пустяки по сравнению с тем, что загребал Донато.
К тому же Тони Авано уже четыре месяца как мертв.
Сев за столик уличного кафе, Дэвид какое-то время просто наблюдал за толпами туристов, выходивших на площадь из собора Сан-Марко.
Авано обворовывал компанию, продолжал он свои рассуждения. Это общеизвестный факт. Но Донато довел мелкое жульничество до масштабов планомерного обмана. А Маргарет? Неужели она так быстро переменилась? Или она узнала о мошенничестве и тем самым подписала себе приговор?
Дэвид заказал бокал вина и, взглянув на часы, достал мобильный телефон.
— Мария? Это Дэвид Каттер. Можно попросить Пилар?
— Одну минутку, мистер Каттер.
Дэвид пытался представить, где сейчас находится Пилар, чем она занята.
— Дэвид?
Услышав ее слегка запыхавшийся голос, он улыбнулся: она спешила.
— Я сижу на площади Сан-Марко, пью неплохое кьянти и думаю о тебе.
— А музыка там есть?
— Оркестр на другой стороне площади, играет мелодии из американских мюзиклов. Немного портит атмосферу.
— Ничего подобного. Мне нравится.
— Как дети?
— Мэдди вчера в оранжерее прочла мне лекцию о фотосинтезе. Тео поссорился со своей подружкой.
— С Джули?
— Джули была зимой. Дэвид, ты отстаешь от жизни. С Кэрри. Он дал зарок больше не связываться с девчонками и посвятить себя музыке. А как дела у тебя?
— Сейчас лучше. Передай ребятам, что я позвоню им сегодня вечером. Часов в шесть по вашему времени.
— Хорошо. Ты еще не знаешь, когда вернешься?
— Пока нет. Возникли кое-какие осложнения. Я по тебе скучаю, Пилар.
— Я тоже соскучилась. Пей свое вино, слушай музыку. Я буду представлять тебя там, в Венеции.
— А я буду представлять, что ты здесь, со мной.
Убрав телефон, он неторопливо потягивал вино. Ему хотелось, чтобы Пилар стала его женой.
Дэвид поднялся по ступенькам на заполненный людьми мост Риальто, где над водой жались друг к другу многочисленные ювелирные лавки. Витрины магазинов сливались в сверкающую реку золота и драгоценных камней, от блеска рябило в глазах.
Он заглянул в очередную витрину и увидел его — кольцо с пятью разноцветными камнями, изящно обточенными в форме сердечек. Пять сердец — он, Пилар и трое их детей.
Спустя полчаса он вышел из магазина. В кармане у него лежало кольцо, на котором по просьбе Дэвида выгравировали дату, когда он его купил. Ему хотелось, чтобы Пилар знала и всегда помнила, что оно приобретено в тот самый вечер, когда он сидел в сгущающихся сумерках на площади Сан-Марко и разговаривал с ней по телефону.
Зайдя под навес уличной траттории, Дэвид заказал палтуса и полграфина их фирменного белого вина. Неспешно ужиная, он разглядывал других посетителей. Улыбнулся при виде молодой пары, явно проводящей в Венеции медовый месяц.
Когда Дэвид направился к своему временному жилищу, улицы и площади уже почти опустели. Время от времени на темной воде каналов показывались фонари гондол. Перейдя через мост, Дэвид посмотрел вверх, на распахнутое окно, из которого лился яркий свет. Девушка снимала белье, сушившееся на протянутой через улицу веревке. Он улыбнулся, а она, поймав его взгляд, засмеялась веселым, игривым смехом.