– Почему вы всё это говорите мне?
– Я тебе это говорю потому, что если ты просто пожалел мою дочь или увлёкся её милым личиком, то я хотел тебя сразу попросить, уезжай завтра и больше никогда не появляйся в её жизни.
– Снова угроза? – Ростислав повернул голову и посмотрел в глаза полковнику.
– Нет, тебе угрожать бесполезно. Я уже это понял. Это просто отцовская просьба. Просьба отца, который устал видеть перед глазами боль и несчастье своей дочери. Она и так уже обижена судьбой до конца своих дней. Так лучше пусть будет одна, чем с одним из вас. Так для неё будет лучше. Я ведь не слепой, и вижу, как она смотрит на тебя. И если уж ты начал жалеть, то пожалей её до конца и оставь в покое. Не давай ей пустой надежды.
– А если я отношусь к ней иначе, и никогда не жалел её, тогда как быть?
Урбенин пристально смотрел в глаза Полонского, которыми он словно пронзал его насквозь.
– Тогда крепко держи её в своих руках и, не пасуй перед трудностями. Сделай её счастливой, а она взамен даст тебе гораздо больше, чем ты сам, можешь представить.
– То есть вы хотите сказать, что не будете мне больше чинить препятствия, если я буду появляться возле Маши и пытаться ухаживать за нею?
– Препятствия чинить не буду. А вот сделать твою жизнь невыносимой и съездить по морде, если моя дочь, хотя бы раз заплачет по твоей милости, очень даже смогу.
Полонский улыбнулся.
– Давай, допивай чай и ложись. Рано ещё. И спасибо за то, что вступился за мою дочь и бросился в драку с этим подонком.
Ростислав промолчал и, допив почти остывший чай, отставил кружку на стол и лёг в постель.
– Спокойной ночи, – обратился к нему Урбенин уже на пороге кухни.
– Спокойной ночи, – тихо произнёс Ростислав.
Владимир Егорович вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Ростислав попытался уснуть, но больше так и не смог. Неожиданная тема разговора с Урбениным немного ввела его в замешательство. Странно, но ещё вчера этот человек ненавидел его всеми фибрами своей души, а сегодня говорил откровенно о своей дочери и о его отношении к ней.
Ростислав пока и сам не понимал себя и своих чувств к Маше. Но был уверен только в одном, что она уже не просто чужой человек с улицы и не просто няня его племянника. И ещё раз убедился в этом, когда вчера прижимал её к себе в комнате, когда она обрабатывала его раны.
Он не хотел наступать на одни и те же грабли снова. Скоропалительная женитьба на Лизе и отношения с Камиллой, заставляли его сомневаться, не торопить события и не делать поспешных шагов. Пусть пока остаётся всё, как есть. Ему нужно подумать, очень хорошо подумать, прежде чем вторгаться и невольно рушить чужую устоявшуюся жизнь. А с такой женщиной, как Урбенина он не мог себе позволить даже подумать об этом.
Ростислав поднялся с дивана и дабы избавиться от тяготевших голову мыслей, решил уехать. Собрал постельное бельё в аккуратную стопку и, заправив диван пледом, направился на улицу, осторожно прикрывая за собой входную дверь. Закрыв ворота и распахнув двери машины, сел за руль и ещё раз взглянув на садовый домик Урбениных, поехал в город.
Как только его машина отъехала от ворот, Маша закрыла занавеску и присела на постели. Долго всматривалась в темноту, царившую в комнате. Заметив, что отец заворочался на раскладушке, она откинула одеяло в сторону, и прилегла в постель, уткнувшись лицом в край пододеяльника, но заснуть так и не смогла.
Она слышала, как отец разговаривал с Полонским в соседней комнате, но расслышать, о чём так и не сумела. И его поспешный отъезд говорил о том, что ни о чём хорошем, они не говорили.
Маша повернулась на живот и, уткнувшись лицом в подушку, тихо заплакала.
****
Воропаев широко распахнул входную дверь и присвистнул.
– Не прошло и года! Боже, ну и видок у тебя, господин Полонский.
– И тебе доброе утро! – Ростислав слегка подвинул в сторону друга, и прошёл в прихожую. Остановившись у зеркала, пристально всмотрелся в своё отражение. – И что тебе не нравится в моей внешности? Хотя… ты прав… Хорошо, хоть синяков нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Воропаев громко рассмеялся.
– Да уж, как это твой оппонент твои глаза пощадил, а то пришлось бы на работе искать оправдания для своих сотрудников.
– Если ты не забыл, то мне не надо оправдываться ни перед кем, потому что я сам начальник.
– Вы правы, господин директор, прошу к столу. Торт я так понимаю, ты не купил?
– Как видишь, – Полонский развёл руками.
– Значит, будем, есть холостяцкий завтрак. Бутерброды с сыром, и яичница с колбасой надеюсь, устроят столь изысканного гостя?
– Вполне. Только можно я в душ сначала схожу?
– Давай. Чистые полотенца в ванной комнате в шкафу. Я на кухне, – Воропаев скрылся за дверью, а Полонский, сняв с себя пиджак, тяжело вздохнул, осматривая с сожалением, своё последнее эксклюзивное приобретение и бросил его в мусорный пакет.
После душа почувствовал себя гораздо лучше и, появившись на кухне, улыбнулся, заметив готовый завтрак на столе, и даже отметил неплохую сервировку, не свойственную холостяку, живущему в этом доме.
– Всё выглядит не так плохо, как я думал, – обратился он с улыбкой к Воропаеву, выхватывая пальцами дольку помидора с тарелки.
– Проголодался, боец? – Александр улыбнулся. – Садись, хватит хватать.
Полонский сел за стол и придвинув тарелку с омлетом, взял вилку в руку.
– Ну, рассказывай о своих боевых заслугах, – улыбнулся Воропаев, делая глоток кофе из большой кружки.
– Дай, хоть поесть, – ответил Ростислав с полным ртом.
– Слушай, мне кажется, или ты впадаешь в детство?
– Ты это о чём?
– Сколько помню нас двоих, ты последний раз дрался в школе в девятом классе со старшеклассником из-за Ленки Перовой, в которую был влюблён. И больше если мне память не изменяет, ты не поднимал ни на кого руку, и всегда был для меня образцом спокойствия и интеллигентности.
– Ты бы ещё вспомнил, с кем я дрался в детском саду… – усмехнулся Ростислав.
– Вот этого, к сожалению, не смогу сделать, давно дело было. Я с того времени плохо, что помню. Мал был и тогда ещё не обладал уникальными способностями детективной памяти, как сейчас.
Ростислав с улыбкой посмотрел на друга.
Он и сам не помнил, сколько точно лет они знали друг друга. Вероятно, всю жизнь. Жили на одной улице в пригороде Санкт-Петербурга, ходили в один детский сад, потом в школу, затем поступили в разные ВУЗы, но дружили всегда неизменно. Первые заработанные деньги, первые рестораны, первые девушки, всё было едино, пока Воропаев не влюбился с первого взгляда и спонтанно не женился. Его бывшая жена не привечала друзей мужа и потому видеться стали гораздо реже, да и фирма, которую открыл Полонский, поглотила всё его свободное время, а потому спустя годы общаться практически перестали и созванивались лишь по телефону.
Не эталонный красавец, но с крепким, поджарым телом и настоящей мужской харизмой, Воропаев, всегда нравился женщинам. Умел всего парой фраз расположить к себе любую из представительниц слабого пола и провести с ней ночь в первый же совместно проведённый вечер. Но женившись, обо всех своих увлечениях кроме своей жены напрочь позабыл. И лишь столкнувшись с её изменой два года назад, и уходом к состоятельному преклонных лет любовнику, снова пустился в прошлую разгульную жизнь.
Его пассиям не было конца, потому что он постоянно переезжал из одного города в другой, учитывая специфику его нынешней работы, и детективная деятельность после ухода из органов стала основополагающей в его жизни. Говорил, что устал перед всеми расшаркиваться в отделе и пытаться бороться с тем, с чем бесполезно, и предпочёл работать и рассчитывать только на самого себя в этой жизни.
– Ну что смотришь, словно давно не видел… – раздавшийся громкий голос Воропаева, заставил выйти Полонского из состояния задумчивости. – Я жду рассказа, между прочим. Неужели из-за Камиллы ввязался в драку?
– Скажешь тоже, Камилла. Делать мне больше нечего.