Урбенина смочила ватный диск в перекиси водорода и бережно обработала все ссадины на лице и шее Ростислава, подолгу останавливалась на каждой и осторожно обдувала поражённое место губами, пытаясь минимизировать неприятные ощущения, когда замечала, как он морщился от боли.
– Спасибо вам, Ростислав Андреевич, – тихо произнесла она и посмотрела ему в глаза.
– Не стоит. Что он хотел от вас?
Маша отложила испачканный кровью ватный диск в сторону и нахмурилась.
– Пытался затащить в машину, после того, как я отказалась ехать к нему.
– Он что больной? Вы ведь давно в разводе. Что ему может быть нужно от бывшей жены?
– Не знаю. Он уже в течение нескольких месяцев не даёт мне спокойной жизни. Отец предлагал мне написать на него заявление в полицию, но я не захотела выносить сор из дома, и пыталась поговорить с ним по-хорошему, но не получилось.
– Вы считаете, что с таким типом можно говорить по-хорошему? Ваш отец правильно сделал, что вызвал полицию. Нечего с ним церемониться. Пусть посидит и подумает.
Маша тяжело вздохнула.
– Он выйдет из отделения максимум через два дня. Папа его уже не в первый раз туда отправляет, и его снова выпускают.
– Неужели нельзя найти на него какую-нибудь управу?
– У него слишком много знакомых, которые ему всё время помогают.
– Но почему он преследует вас? Что других женщин мало?
Мария пожала плечами.
– Говорит, что хочет вернуть меня, что всё осознал и понял все свои ошибки.
– И вы верите этому мерзавцу?
– Нет, конечно. За те три месяца, что мы прожили вместе, я поняла, что этому человеку нельзя верить ни в чём.
Полонский смотрел на неё, не отрывая взгляда. Ему так захотелось сейчас прижать её голову к своей груди и погладить по волосам. Пожалеть и успокоить, – он протянул руку и нежно провёл пальцами по её щеке, стирая маленькую прозрачную слезинку, медленно скатывающуюся из-под её полуопущенных ресниц.
– Я ему не позволю больше тебя обидеть, слышишь? Не позволю… – тихо произнёс Ростислав.
Маша подняла на него глаза, и стремительно прижавшись к его груди, крепко обхватила его руками за спину.
Ростислав обнял её и, склонив голову, уткнулся лицом в её макушку.
Они молчали, и лишь скрипнувшая входная дверь, заставила их разомкнуть пальцы. Маша снова сосредоточила всё своё внимание на ранах и ссадинах Ростислава.
– Держи, – Урбенин протянул ключи от машины Полонскому. – Я загнал твою махину во двор. Вы закончили с обработкой? – он внимательно посмотрел на дочь.
Маша молча кивнула и поднялась на ноги.
– Постели ему в кухне на диване.
– Хорошо, – Мария направилась к двери.
– Иди, ложись. Тебе отдохнуть нужно, – обратился Урбенин к Ростиславу. – Да, и будет лучше, если моя жена не увидит твою распрекрасную изувеченную физиономию. Она уже едет домой, только что позвонила. Я лучше ей сам как-нибудь объясню твоё сегодняшнее присутствие в нашем доме.
Полонский молча кивнул и направился вслед за Машей в кухню.
– Ростислав Андреевич, проходите, – обратилась к нему Урбенина и, расправив рукой одеяло, показала ему на диван. – Ложитесь.
– Лучше бы я поехал домой. Вам здесь и без меня тесно, – ответил он.
– А кто-то говорил о моём упрямстве… – Маша улыбнулась. – Ложитесь. С папой лучше не спорить.
Ростислав улыбнулся и прошёл вглубь комнаты, опускаясь на диван.
– Спокойной ночи, – тихо произнесла Мария и направилась на выход из комнаты.
– Спокойной ночи.
Когда она вышла, Полонский, расстегнув пуговицы, сбросил с себя рубашку и вытянулся на диване. Немного подумав, протянул руку к телефону и набрал номер Воропаева.
– Ну, где ты есть? Что-то случилось? – раздался недовольный голос Александра в трубке.
– Саш, я приеду завтра утром. У меня тут небольшие неприятности случились по дороге.
– Ну, ты даёшь! Что уже нормально доставить себя домой не можешь? Да, Полонский, у меня нет слов.
– Да, ладно тебе ворчать. Сказал же, утром приеду, и всё расскажу.
– Ну, утром, так утром. Приезжай, у меня завтра выходной. До встречи. Пока! Спокойной ночи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Спокойной ночи, – Полонский отложил телефон в сторону и прикрыл глаза.
Он прислушивался к раздающимся голосам в соседней комнате. Судя по прибывшему третьему члену семьи, они бурно обсуждали случившееся, но спустя полчаса в доме всё стихло, и небольшое пространство маленького строения погрузилось в полную тишину.
Полонский тоже заснул, хотя для него весьма непривычно было спать на новом месте. Потому вероятно и проснулся снова в три часа ночи. Мышцы затекли от той неудобной позы, в которой погрузился в сон, да и узкий диван был с непривычки тесен и неудобен. Он поднялся и присел на месте, разминая мышцы шеи.
– Что неудобно? – внезапно раздавшийся у окна тихий мужской голос, заставил Ростислава резко повернуть голову в сторону тёмной фигуры.
– Вы меня испугали. Не ожидал вас тут увидеть.
– Неужели? А я думал тебя пугать бессмысленно, – ответил Урбенин и, повернув голову, посмотрел на Полонского.
Ростислав не мог рассмотреть его лица в темноте. А видел лишь чётко очерченный профиль, освещаемый лунным светом из окна.
– Чаю хочешь?
– Не отказался бы, – ответил Ростислав.
Урбенин подошёл к столу и налив во вторую кружку свежезаваренный чай, снова взглянул на Полонского.
– С сахаром?
– Да. Одну ложку.
Урбенин всыпал сахарный песок в чай и, размешав, протянул чашку гостю.
– Спасибо, – тихо произнёс Ростислав.
– Не за что, – Урбенин присел на диван и пристально всмотрелся в лицо Полонского. – Ну а теперь, может, всё расскажешь?
– Владимир Егорович, если вы опять думаете, что я…
– Я не думаю, я вижу. Она нравится тебе?
– Кто?
Урбенин усмехнулся.
– Ну не моя жена – это точно. Маша…
Ростислав посмотрел в сторону.
– Владимир Егорович я не собираюсь причинять ей…
– Я это уже слышал… – снова прервал его Урбенин. – Мы говорим с тобой, словно на разных языках. Я спросил, тебе нравится моя дочь? Ведь недаром же ты вьёшься возле неё постоянно.
– Я не вьюсь, просто так получается, что мы невольно оказываемся всё время рядом.
– Значит, простое стечение обстоятельств, и ты к ней равнодушен?
– Я этого не сказал, – Полонский сделал большой глоток чая и крепко сжал пальцами кружку.
Урбенин внимательно смотрел на него.
– Знаешь, Ростислав, скажу откровенно. Я всегда считал, что, такие, как ты, не способны испытывать к женщине искренние чувства. Вы ведь всё привыкли покупать в этой жизни.
Полонский повернул голову.
– Нельзя мерить всех по одной мерке.
– Ты прав, и возможно твой вчерашний поступок, заставил меня подумать иначе, и именно поэтому мне захотелось поговорить с тобой. Знаешь, этот подонок, с которым ты вчера дрался на дороге, испортил жизнь моей дочери. Это он сбил её на своей машине и сделал её инвалидом. А потом, чтобы избежать тюрьмы, которой я ему пригрозил, стал её обхаживать со всех сторон. Помогал с лечением, и она привязалась к нему, и раскрыла перед ним всю свою душу. Я знал, что ничем путным это не закончится. Потому что мне было достаточно всего одного раза, чтобы взглянуть на его рожу, чтобы понять, что это за человек.
– Почему же вы не запретили ей выходить за него замуж?
Урбенин усмехнулся.
– Ты думаешь, что можно это запретить, сделать взрослой дочери? Слава, ей тридцать, понимаешь, а она наивная, как ребёнок. Мне страшно иногда, что с ней будет, если нас с матерью не станет рядом. Она ведь до сих пор верит в настоящие чувства, в любовь и в единственного человека, с которым проживёт всю свою жизнь.
– А вы считаете, что всё, во что она верит сказка? И этого нет, и не может быть в её жизни?
– Думаю, что не может. Сужу по своему бывшему зятю и по рассказам знакомых о своих детях. Сейчас никто и никого не любит, сейчас приспосабливаются, выгадывают, и каждый любит только сам себя, – Урбенин отставил кружку в сторону.